Обратимость

— Кажется, там что-то не то...

— Черт! — ругается девушка. Она молниеносно срывается с места, исчезает за поворотом и скулит, будто подстреленное животное. — Нет, опять. Ну, почему?

Недоуменно вскидываю брови. Иду за незнакомкой и оказываюсь на светлой, маленькой кухне. Здесь очень мило, правда, грязно. Повсюду разбросаны тарелки, рассыпана мука, валяются ложки, вилки. Сама девушка сидит на полу около плиты и недовольно подвывает, будто взывает к помощи луны. Она выглядит так неуклюже, что я с любопытством вскидываю брови: та ли это незнакомка, которая только что пророчила мне дикую опасность?

— Что случилось? — мой голос робкий. — Ты в порядке?

— Чертово печенье.

— Печенье? Что? Ты готовишь?

— А ты дышишь? — с сарказмом интересуется она. — Естественно, я готовлю. Надо ведь есть.

— Просто...

— Просто что? Решила, что знаешь меня? Ох, Аня. Ты абсолютно не понимаешь, с чем столкнулась. И не думай, будто мне неясны твои чувства. Боишься за близкого человека? Знакомое ощущение. Рвешься спасти брата? Я занимаюсь этим каждый день. Испугалась людей в униформе? Они приводят меня в ужас! Так что, хочешь ты этого или нет, внутри мы сильно похожи, пусть и различаемся внешне. — Незнакомка встает с пола, стягивает с бедер фартук и вздыхает. Она смотрит на меня, я смотрю на нее. Все пытаюсь осознать происходящее, переварить информацию в голове, но не выходит. Слишком сложно. — Ты говоришь, что тебе плевать на нашу связь, но именно она еще не позволила нам умереть.

— Умереть? — сглатываю. — Но почему? Кто хочет нас убить?

— Люди. — Усмехается она. — Обычные люди, которые, так же как и мы, боятся завтра не проснуться.

Собираюсь воскликнуть, что не желаю причинить кому-то боль, не желаю кому-то портить жизнь, а затем вдруг вспоминаю про Андрея, и замолкаю, не сказав ни слова.

— Нам надо держаться вместе, слышишь? Ты и я — мы семья с тобой, кажется.

— Кажется? — я нервно прохожусь пальцами по волосам и втягиваю воздух. — Это так странно. Я и подумать не могла, что у меня есть..., ну..., ты понимаешь...

— Да, наверно, это удивительно.

— А ты тоже не догадывалась о моем существовании?

— Аня. Всегда, — шепчет незнакомка и поджимает губы, — я всегда о тебе знала, и каждый день о тебе помнила.

— Тогда почему же мы не встретились раньше?

— Потому что хорошего в этом столько же, сколько и плохого.

Я задумчиво прикусываю губу: как же мне относиться к тому, что сейчас происходит? У меня есть родная сестра. Господи. Она обладает странной силой и может останавливать время, как в том сериале про ведьм. Матерь Божья! А еще есть люди в черной униформе, о которых страшно даже просто подумать.

Прикрываю ладонями лицо, громко выдыхаю и зажмуриваюсь. Может, я еще сплю?

— Меня зовут Маргарита. — Говорит девушка, и я непроизвольно поднимаю на нее взгляд. Незнакомка вскидывает подбородок — прямо как я делаю, когда хочу выглядеть решительней — и пожимает плечами. — Правда, мне больше нравится просто — Рита.

— Рита, — повторяю я. — Хорошо. Я — Аня.

Девушка усмехается и закатывает глаза к потолку. Все-таки она красивая. Худая и высокая. Вряд ли мы с ней чем-то похожи, и уж точно я бы не сказала, что нас связывает нечто помимо любви к черному цвету. Однако жизнь — интересная вещь, сотканная из различных стечений обстоятельств. Вот и нас что-то свело. В судьбу я с трудом верю, хотя с тем, что сейчас вокруг происходит — давно бы уже пора.

— Наверняка, у тебя есть вопросы.

— Да, но..., — сглатываю и впервые смотрю на Риту дольше нескольких секунд. Думаю, она сразу же улавливает ход моих мыслей. — Мне надо вернуться домой. Найти отца, брата.

— Аня, это опасно. Те люди...

— Понимаю. Но папа сказал мне бежать, и..., — откидываю назад голову, пытаясь утихомирить в себе эмоции. Господи. Как же объяснить то, что я оставила его? Как объяснить мой порыв удрать из дома со всех ног? Ведь я могла не согласиться. Могла задержаться и помочь ему. Но нет, я убежала. Как эгоист, как трус или как послушная дочь? Не знаю. В любом случае, вряд ли отец воспитывал человека, способного спастись самому, обрекая на гибель других. Так что же тогда со мной произошло в ту минуту? Почему я бросила его? Почему я оставила его одного? — Я должна найти отца. — Сквозь стиснутые зубы, шепчу я и вновь смотрю на девушку. Меня трясет, но я борюсь с собой. Сжимаю в кулаки руки и повторяю. — Должна.

Рита задумчиво отворачивается. Скулы играют на ее щеках, глаза расширяются. Такое чувство, будто в голове девушки созревает план. Хмыкнув, она тянется к телефону, набирает что-то на клавиатуре и отрезает:

— Готово.

— Что готово?

— Машина. Так, Аня, — шатенка поворачивается ко мне и серьезно сводит брови. Сестрой ее назвать пока что очень сложно, — мы поедем только в том случае, если ты пообещаешь слушаться.

— В смысле слушаться?

— В смысле, я скажу — бежать, ты побежишь. Я скажу остаться в машине — ты останешься. Скажу молчать — ты замолчишь.

Сужаю глаза. Мне не нравится то, что она говорит. Не нравится, что она командует. Рядом с ней я ощущаю себя маленьким, беззащитным ребенком, и это уже не просто мне не нравится, а выводит из себя. Однако гордость остается в неудел, когда я понимаю, что стоит на кону. Нет смысла строить из себя того, кем я не являюсь. Так что мне абсолютно понятны ее условия, пусть они и вызывают во рту привкус горечи.

— Хорошо.

— Хорошо, — громко повторяет Рита и срывается с места. Я следую за ней в зал, затем в подъезд, на улицу, в машину. Как хвост. Чувства смешанные. Еще непонятно, нравится мне наше приключение или нет.

Рита открывает заднюю дверь, сама прыгает вперед. Я ни о чем ее не спрашиваю, послушно залезаю в салон, и вдруг вижу за рулем еще одного человека. Мужчину. Он не поворачивается, когда я хлопаю дверью. Он не здоровается даже тогда, когда мы трогаемся с места. Отлично. Мне не по себе, и поэтому я смущенно начинаю мять ладони. Атмосфера гнетущая. Еще несколько секунд я рассуждаю над тем, что меня вообще занесло в эту темно-серую Камри, как вдруг Рита говорит:

— Это Рувер.

Недоуменно хмурюсь:

— Что? Рувер?

— Да, — она кивает в сторону незнакомца и поворачивается ко мне лицом. — Не обращай внимания. Он не слишком разговорчив.

Что вполне нормально для людей с таким именем — Рувер. Что это вообще такое? Он из Германии? Его назвали в честь речки? Хм. Я бы тоже ходила, помалкивая. Или сидела. Как он сейчас. Смотрит перед собой, сжимает руль одной рукой, словно вторую придумали только для того, чтобы она вальяжно лежала на колене. Волосы черные. В вечернем свете их едва ли видно. Но, кажется, они вьются и закрывают пол-уха. Удивительно, как внешний вид, порой, определяет характер человека. И у меня почему-то складывается впечатление, будто с этим Рувером уж очень сложно общаться.

Отворачиваюсь к окну. За стеклом пролетают знакомые дома, однако теперь я не могу смотреть на них, как прежде. Теперь все старое, кажется, мне новым. Будто мир изменился. Или я изменилась. Не знаю.

— Кто эти люди? — спрашиваю я, вновь повернувшись к Рите. — Люди, которые напали на папу.

— Они напали на тебя. — Исправляет она со вздохом. — Клан Аспид.

— Что? Клан?

— Да. Сборище верующих фанатиков, отрицающих всякую возможность необычного, если она выходит за рамки религии.

— Не понимаю, — хмурю лоб. — На нас охотятся священники?

— Чисто теоритически священники лишь руководят процессом. Грязную работу выполняют венаторы. Именно с ними ты встретилась.

— Кто?

— Венаторы. Охотники.

— Поразительно похожие, широкоплечие близнецы?

— Можно и так сказать.

— Но что им нужно? Я двадцать лет жила спокойно, и тут вдруг они решили, что пора свести со мной счеты? — Паника подскакивает к горлу. Удивляюсь своей поразительной способности выговаривать слова даже тогда, когда язык отказывается двигаться. Или у меня галлюцинации, и, на самом деле, тело превратилось в огромный, бесформенный кусок льда, не способный жестикулировать? Встряхиваю головой. Затем откашливаюсь и вновь спрашиваю, — неужели они знают о том, что случилось позапрошлой весной?

— Не просто знают. — К моему сожалению, соглашается Рита. — Именно данное событие и привлекло их внимание. Что ты сделала?

— Я..., — пожимаю плечами и нервно отворачиваюсь, — ничего особенного. Просто.

— Просто что?

Выдыхаю. Мне действительно сложно об этом говорить, поэтому я прошу:

— Давай сменим тему.

— Но, Аня, ты можешь мне доверять.

Оставляю ее слова без внимания. Я и себе-то с трудом верю, ей и подавно.

Салон машины давит на меня, словно клетка. Я сжимаю в кулаки руки, неуверенно осматриваюсь и стараюсь глубоко дышать. Но как? Как это возможно, когда сердце вырывается из груди? Стучит, как сумасшедшее! Я не могу смириться с тем, что произошло — это слишком сложно, нереально! В городе неожиданно появляется моя родная сестра, отец жертвует собой, да еще и щепотка мистики в каждом из этих блюд. Господи, неужели я не могу и дальше отрицать то, что случилось со мной позапрошлой весной? Неужели я должна поверить в то, что совершила нечто невообразимое, нечто всколыхнувшее мою жизнь на сто восемьдесят градусов. Нет, не хочу! Это не может быть правдой. Я ведь два года оглядывалась назад и не видела ничего. Ничего кроме пустоты. Мои воспоминания были сном. И я поверила в это. Искренне поверила в то, что выдумала тот день, тех людей, ту смерть. Однако теперь все становится реальным, и это все падает на мою голову, расшибая ее на тысячи частей! И я заслуживаю этого. Я знаю, я понимаю! Но мне страшно. Мне очень страшно.

Закрываю руками лицо.

Часто дышу.

Мне вдруг становится так холодно, что тело передергивает. Сжимаюсь, словно губка, горблюсь и крепко зажмуриваю глаза. Все повторяю: это неправда, это ложь. Однако вновь и вновь вспоминаю лицо Андрея, его голос, а затем и то, что от него осталось. Невыносимо. Что же я натворила?

— Самобичевание не поможет, — неожиданно прерывает тишину водитель, и я рассеяно поднимаю на него взгляд. Он оборачивается всего на несколько секунд. Усмехается, а затем вновь переключает внимание на дорогу. Мне этого хватает, чтобы успеть заметить его черные глаза. Такие же черные, как и небо за тонированными окнами. — Осторожно. Иначе упадешь столь низко, что ничего кроме жалости у людей вызывать не будешь.

— Что? — мне будто влепили пощечину. Выпрямившись, я непроизвольно подаюсь вперед и уязвленно хмурю брови. — Я не ослышалась, ты...

— Да. — Перебивает он. — Я сказал, хватит ныть. В зеркале я только что проследил все фазы твоего грехопадения.

— Рувер, — шепчет Рита, на что он лишь невинно пожимает плечами.

— Ты думаешь, ты самая несчастная? Как же так вышло, никто меня не понимает, я ни в чем не виновата, — продолжает парень, лыбясь и сверля меня взглядом через зеркало заднего вида. — Вот только это бессмысленно. Ты лишь тратишь свое время и мое терпение.

— Тебя это никак не касается!

— Ты права. Меня это никак не касается. Однако смотреть на то, как ты едва ли сдерживаешься от слез — тошнотворное зрелище.

Я вспыхиваю, будто спичка. Щеки горят, руки горят. Смотрю на мужчину, который вдруг оказывается типичным представителем парней-переростков, и схожу с ума от безумного желания врезать ему кулаком прямо в наглое лицо. Стискиваю зубы. Еще одно слово и клянусь, я не сдержу порыв исполнить задуманное. Нет, я не умею драться, и нет, я никогда не делала ничего подобного. Но прямо сейчас, в данную минуту, мне вдруг кажется, что я смогу запросто сломать ему шею. И плевать, что мне лишь кажется.

Так. Дышать, главное дышать. Плечи трясутся, руки дрожат, и неясно: от холода это или от гнева. Я стараюсь не прокручивать в голове слова парня, однако наоборот только этим и занимаюсь: хватит ныть, это бессмысленно. И я бы не простила ему данную бестактность, если бы не увидела в ней толики правды.

— Куртка сзади, — вновь отрезает он, окончательно сбив меня с толку.

Слышу, как усмехается с переднего сидения Рита, и недоуменно вытягиваю лицо:

— Что, прости?

— Куртка. Ее надеваешь, и становится тепло.

С силой сжимаю перед собой пальцы. Может, он специально пытается вывести меня из себя? Нет, я не дам ему такой возможности. Глубоко втянув воздух, протягиваю:

— Спасибо. Обойдусь.

— Дело твое.

Я вдруг понимаю, что неразговорчивый Рувер устраивал меня куда сильнее. Лишь бы он больше не открывал свой рот, иначе случится драка, в которой я непременно проиграю.

Мы едим молча, и весь путь я чувствую себя ужасно паршиво. Мало того, что мне до сих пор неясно, во что же я ввязалась, так еще и черные глаза постоянно сверлят во мне дыру.

Когда мы поворачиваем на главную дорогу к поселку, я мысленно пою "аллилуйя" и громко выдыхаю. В конце концов, трудно было претворяться, будто данная поездка мне по душе, если всю дорогу я разрывалась между желанием выпрыгнуть в окно или повеситься на дверной ручке. Собираюсь неохотно объяснить Руверу путь к своему дому, но вижу, что он и так отлично справляется. Я бы удивилась этому в прошлой жизни. Однако сейчас меня это ничуть не смущает.

Поселок как всегда пуст. Четырехэтажные красные дома нависают над небольшими коттеджами, как тучи над нашим овальным озером, и ничего здесь не выглядит иным. Ничего, кроме моего дома, который вдруг оказывается полуразрушенным и окруженным людьми в полицейской форме.

— О, Господи, — на выдохе шепчу я, и прислоняюсь к двери. Смотрю во все глаза на то, как один мужчина фотографирует разбитые, гостевые окна, другой — обматывает желтой лентой входную дверь. И мне вдруг так неистово хочется сорваться с места — прямо на ходу — что я уже хватаюсь дрожащими пальцами за ручку, уже дергаю ее на себя, однако дверь не поддается. Заблокирована. Бросаю недовольный взгляд на Рувера.

Он лишь пожимает плечами:

— Безопасность превыше всего.

Его саркастический тон не просто выводит меня. Я взрываюсь. Неужели этот человек не понимает, что мы приехали ко мне домой, и мой дом разрушен! Отец, наверняка, пострадал, если он вообще здесь! Жизнь повернулась ко мне той стороной, о которой я даже не подозревала, а этот парень, названный в честь крохотной, немецкой речки, шутит? Шутит надо мной?

— Ты думаешь, это просто так сойдет тебе с рук? — тихим, уязвленным голосом интересуюсь я и покачиваю головой. — Все возвращается.

Наконец, дверь открывается, и я пулей вылетаю из салона. Несусь вперед, краем глаза замечаю машину брата, и едва не спотыкаюсь, запутавшись в собственных ногах. Нет. Он не мог приехать. Нет, пожалуйста.

— Саша! — восклицаю я и оглядываюсь. Вокруг столько людей. Один из мужчин подбегает ко мне, спрашивает что-то, наверно хочется понять, что я здесь делаю. Но мне плевать. Опять осматриваюсь и громче повторяю, — Саша!

— Аня?

Оборачиваюсь и замечаю, как брат выходит из гаража. Его лицо бледное. Он замирает, закидывает назад голову, и я слышу целый список различных, приемлемых и неприемлемых ругательств. Срываюсь с места. Буквально набрасываюсь на Сашу, крепко-крепко прижимаю к себе и зажмуриваюсь. Впервые мне не хочется отстраняться.