Дилетант

— И... как сие э-э-э... работает? — В голосе императрицы почувствовалось лёгкое разочарование. Действительно — несмотря на то, что и перо было золотое и корпус авторучки были покрыты золотом, очень дорогой эта вещь не казалась.

— Если принесут бумагу, я покажу.

Екатерина кивнула одной из фрейлин и та удалилась, видимо за письменными принадлежностями. Нда, говорил же Габриэль, что лучше сделать полный набор, только вот маленьким, что бы положить в боковой карман сюртука, он не получался.

— А без чернил и бумаги это Ваше вечное перо писать не может?

— Увы, Ваше Величество, но я над этим работаю. — В общем-то, довольно банальная фраза 21 века здорово развеселила Екатерину.

— Вы хоти сказать, что это вечное перо придумали Вы?

Я поклонился, всем своим видом стараясь изобразить крайнее смущение.

— Нет, Ваше величество, я только придумал как это быстрее делать.

— И.... — В это время подошла фрейлина и подала мне бумагу и чернила.

Я как бы несколько растеряно покрутил головой, ища, на что бы можно было положить бумагу (столик с фруктами стоял за моей спиной). Отодвинул вазу, придвинул стул и принялся писать.

Богъ Купидонъ дрѣмалъ въ тиши лѣсной,

А нимфа юная у Купидона

Взяла горящiй факѣлъ смоляной

И опустила в ручeекъ студеный.

Вокруг меня собралось человек пять — сама императрица, подошёл Зубов, Дашкова и две фрейлины, которых я не знал.

— Вы ещё и пиит? — это уже спросил Зубов.

— Что Вы, что Вы, Платон Александрович. Это Шекспир, сонет, перевод, — Прости Самуил Яковлевич, — Ивана Андреевича Крылова.

— Крылова? — Это уже переспросила императрица. — Никогда не читала и неслышала. Странно... Но Вы не дописали.

Пришлось снова присаживаться и заканчивать сонет.

Пришлось снова присаживаться и заканчивать сонет.

Огонь погасъ, а въ ручѣйке вода

Нагрѣлась, забурлила, закипѣла.

И вотъ больныя сходятся туда

Лѣчить купаньѣмъ нѣмощное тѣло.

А между тѣмъ любви лукавый богъ

Добылъ огонь изъ глазъ моей подруги

И сердцѣ мнѣ для опыта поджёгъ.

О, какъ с тѣхъ поръ томятъ меня нѣдуги!

Но исцѣлить их можетъ не ручей,

А тотъ же ядъ — огонь ея очѣй.

— Прелестно, изрядный стих... И Ваше перо тоже пишет изрядно. И Вы их, значит, научились делать. Где?

— Пока у себя в имении, Ваше Величество, но хочу открыть в Брянске мануфактуру по выделке всяких точных механизмов.

— Всяких?

— Да, Ваше величество, хочу начать делать часовые механизмы, швейные, печатные.

— Ну, в механизмах я ничего не понимаю. А почему в Брянске? Есть же Санкт-Петербург или Москва, наконец? Там больше мастеровых.

— Брянск ближе к моему имению, всего 50 вёрст. А мастеровых... Мастеровых сам подготовлю.

— ?????— Вопросительное молчание Екатерины требовало пояснения.

— Я, Государыня, — Я первый раз назвал её 'Государыней'. — Пока был обезножен и был не уверен, что у меня получиться заново ходить, решил из своих крестьян сделать, образно говоря, и руки и ноги. А для этого их в первую голову требовалось обучить грамоте. Времени у меня было много, а подвижности никакой. Вот я и отобрал из крестьянских детишек две дюжины толковых мальцов, да и стал их обучать. Сперва научил грамоте и счёту, а уж когда ко мне приехал механик Паули, он начал учить их механике. — Вру, как сивый мерин. Ну а кто меня проверит? — Это перо уже делали они. Кроме того, после известных событий во Франции, я прогнозирую большой исход французов — часть из них будет перебираться в Америку, а часть в другие государства Европы и, думаю, большая часть к нам, в Россию. И хотя инородцы обычно предпочитают оседать в столицах, думаю, что смогу и в Брянск интересных мне завербовать. Так что рабочих рук у меня будет столько, сколько нужно.

Хотя,... рабочих никогда не бывает столько, сколько нужно — их либо не хватает, либо некуда девать в периоды кризисов.

— Вы интересно выражаетесь... 'Прогнозирую', 'завербовать', 'рабочих рук'. — Екатерина задумчиво смотрела на меня. — А знаете, голубчик, приходите ко мне завтра на обед, я хочу с Вами поподробнее поговорить. Приходите вместе с Екатериной Романовной.— И уже повернувшись к Зубову, сказала — Надо заканчивать этот приём, мой друг, мне что-то неможиться.

Мы с Дашковой возвращались после приёма в её усадьбу в Кирьяново в её же карете. Было уже поздно.

Екатерина Романовна о чём-то задумалась и молчала. Я тоже не стал пока лезть с вопросами.

— Надо разобраться в складывающейся ситуации.... С одной стороны, то, что императрица мной заинтересовалась (надеюсь, свят, свят, не как потенциальным любовником) может быть положительным бонусом. Возможности для развития моего бизнеса могут стать шире и те планы, что мы с Жаном вынашиваем по поводу собственной финансовой империи можно будет воплотить несколько быстрее и легче. Может быть.

— Кстати, а чего-то вдруг? Екатерина Романовна, хлопотала?

— Екатерина Романовна, я Вам очень благодарен за хлопоты в отношении меня перед императрицей. Поверьте, крёстная, я никогда не забуду того участия, которое Вы приняли в моей судьбе.

Я ещё хотел сказать, что напрасно, она выхлопотало мой перевод в гвардию, но подумал, что это уже будет высшее свинство.

— Вы ошибаетесь, мой друг, я уже давно не так влиятельна, как хотелось бы. Отношения императрицы ко мне, если и нельзя назвать опалой, но и от приязни далеки. Нынешнее приглашение меня и Вас на приём для меня самой стало полной неожиданностью.

Почему-то у меня создалось впечатление, что княгиня что-то не договаривает. Я вначале отнёс это к некоторой обиде Дашковой на Екатерину. Вообще-то мне казалась, что Дашкова и Екатерина II были подругами, но специально я никогда не интересовался жизнью не только Дашковой, но даже Екатерины Великой. Ну почему-то не считал я конец 18 века интересным, и все знания о ключевых фигурах этой эпохи носили характер — кое-что слышал. Даже о Суворове. Ну, о нём может чуть больше.

— Что-то ещё я упускаю? Вот чувствую, что было что-то, что могло мне всё объяснить, или хотя бы намёк на это дать.

— Слова Екатерины на немецком. Толи от волнения (признайся ведь честно — волновался, ты 65-летний, а если прибавить почти 3 года здесь, почти 68 летний взрослый мужик, живущий уже вторую жизнь, волновался, как ... Стыдно, братец.) я не обратил внимание на слова по немецки, сказанные Екатериной фрейлине. Она говорила, что..., что похож. Похож кто? Я похож? На кого?

— Простите, Екатерина Романовна, можно Вас спросить?

— Конечно, мой друг. — В её голосе послышалось небольшое напряжение.

— Императрица несколько раз сказала, что я на кого-то похож. На кого?

— На своего отца. — И голос её дрогнул.

Блин, чего это я. Вообще-то иногда бывает, что сыновья похожи на своих отцов. Я вот в прошлой жизни был здорово на батю похож.

— Императрица знала моего батюшку?

— Знала. — Ответ был односложный и, как мне показалось, в нём прозвучала какая-то двусмысленность. Ну что может быть двусмысленного в одном простом слове?

-А не был ли мой, то есть, его, тфу... ну, то есть, Фёдор Петрович Ржевский фаворитом Екатерины II? А?

— Неудобно.

За этими мыслями я не заметил, как мы и приехали.

Слуга открыл дверцу кареты, я вышел и подал руку Екатерине Романовне и, поддерживая под руку, проводил до входа парадную. В темноте кареты я не мог хорошо видеть её лица. Сейчас же, при свете свечей, в вестибюле её лицо мне показалось необычно бледным.

Я уже собирался ко сну и Филимон снимал с меня протезы, когда ко мне постучал слуга княгини и сказал, что Екатерина Романовна просит меня прийти к ней в кабинет. Чертыхаясь, я снова надел протезы, хотя культи нещадно ныли, облачился в мундир и потопал к ma bienfaitrice.

Дашкова сидела в своём, как я понимаю, любимом кресле. Она уже переоделась. Жестом указала мне на кресло напротив.

Лицо её было по-прежнему несколько бледным.

— Вы хотели меня видеть?

— Да, Саша, мне, наверное, давно следовало с тобой переговорить, чтобы ты правильно воспринимал слухи, которые непременно вокруг тебя возникнут.

Чем дальше, тем страньше, или как там говорила Алиса?

Я сделал вид, что весь превратился в большое ухо.

Сейчас мне скажут, что я... ну, как минимум, ещё один бастард Екатерины II (или в отношении детей императриц это звучит по-другому?).

— Дело в том, что ты действительно очень похож на своего отца. — Она помолчала, как бы собираясь с духом. — Да, на своего отца, на Григория Александровича Потёмкина.

Если она думала, что я буду шокирован, ну, на худой конец удивлён, то она ошиблась. К чему-то такому я уже был готов, хотя Потёмкина, как вариант и не рассматривал. Но... Екатерине ведь в год моего рождения было уже 40 лет — возраст по нынешним временам достаточно не маленький, хотя...

Внешность моего донора меня вполне устроила — хороший такой нос, можно сказать — орлиный нос, высокое лоб, красиво выгнутые брови, голубые приятные глаза, прекрасный цвет лица, оттененный нежным румянцем, мягкие светло-русые вьющиеся волосы, ровные, ослепительной белизны зубы, не то, что у меня, заядлого курильщика с полувековым стажем. Рост Ржевского, впрочем, теперь уже мой, был приличный — где-то около метра восьмидесяти пяти, это на протезах, конечно.