Альв

Альв не знала, как и откуда взялось это знание, но ощущала, что впечатления ее верны. Такой ее и видят эти люди. По меньшей мере дворянкой из хорошей семьи, а по максимуму? Они — как, впрочем, и она сама — могли только гадать, какой герб имеет ее семья. Баронский? Графский? Княжеский? Понимала она и то, что видят эти люди в ее Якове. Для своего возраста — а они знают, сколько ему лет, — он выглядит невозможно молодым. Сейчас Альв вспомнила, что и для нее в начале их знакомства это было странно и дико. Сорок пять лет? Но в этом возрасте мужчины уже старики, тем более те из них, кто много воевал. А у Якова практически все зубы на месте и морщин на удивление мало. Седина в волосах — это факт, но при первой встрече Альв подумала, что ему лет тридцать! Осанка, сила, живой, заинтересованный взгляд серых глаз. А как он двигается! Для того, чтобы так двигаться нужно быть не только молодым и сильным от рождения, но и тренированным. Вот родичи и гадают, кто он на самом деле, чем занимается в тех далеких германских землях?

Между тем на стол подали пироги и суп из семи сортов рыбы, и Альв прикинула, что до ночи их из замка не отпустят, а когда стемнеет, тем более, предложат "дорогим гостям и родичам" остаться в резиденции ярла. И тут одно из двух: или возьмут на себя смелость решить возникшую династическую проблему, или гонец уже мчится в замок Бадвин к владетелю побережья конунгу Блетанду, чтобы грех на душу взял он, как старший в роду. В любом случае, ей и Якову придется драться, и как сложится такой бой не знает никто.

"Что же делать? — в который раз спросила себя Альв. — Что вообще можно сделать?"

Самое интересное, что ответ пришел. Ее затуманенная память, ничего, конечно же, не объяснив, подсказала ход действий, возможно испытанный Альв где-то когда-то в той, другой, ее жизни, или всего лишь заученный для таких вот непростых обстоятельств, когда нельзя демонстрировать свою истинную силу, но избежать боя иными средствами, не представляется возможным.

"Истинная сила?" — удивилась она, но все, что было связано с этим словосочетанием, тонуло во мраке беспамятства.

"Что ж... Следует попробовать! В конце концов, хуже не будет!"

— Йеп! — обратилась она к Якову. — Ты не мог бы перевести твоим родичам мои слова? Я хочу кое-что им сказать.

— Все что пожелаешь! — ответил он, вопросительно заглядывая ей в глаза.

"Не бойся! — ответила она взглядом, надеясь, что Яков ее поймет. — Я знаю, что делаю!"

Похоже, он ее понял.

— Говори, Альв!

— Родичи, — сказала Альв, доставая, между тем спицы, вставленные в швы подола ее платья, — прежде чем произошло непоправимое, я хотела бы кое-что вам показать.

Она подняла левую руку и коротким сильным ударом вогнала спицу до середины длины в дубовую столешницу. Услышала удивленный выдох и тут же вогнала в стол вторую спицу.

— Это не все! — сказала она ровным голосом и достала из-за высокого ворота платья цепочку с кольцами.

Она расстегнула цепочку, медленно надела на указательные пальцы "жало" и "ключ", — витое кольцо и перстень с сапфиром, — и положила руки ладонями на столешницу точно по обе стороны от спиц.

— Должна ли я что-нибудь объяснять? — спросила она после паузы.

Еще мгновение или два после этого все за столом оставались в тех же позах, в которых застала их демонстрация могущества. Альв не знала, в чем именно заключается секрет, но вот родичи Якова явно знали. Только спросить их об этом она не могла.

— Нет, моя светлая госпожа! — поклонился, встав со своего места, ярл. — Я все понял. Чем могу вам служить?

— Одолжите нам пару лошадей, чтобы добраться до Ховахта, — холодно улыбнулась Альв. — Нам с Якобом действительно пора возвращаться на юг.

И только произнеся эти слова, поняла, что Яков ее больше не переводит, потому что не нужно. Она говорила на норвед наал. Причем так, как говорили уроженцы Скулнскорха...

Глава 7. Старший из Ицштедов

1. Маненсдаг, двадцать восьмой день месяца мерз, 1611 года

— Расскажешь?

Вопрос, как вопрос. Но, увы, ей нечего сказать в ответ. А пропасть недоверия растет, и вскоре она уже не сможет до него докричаться. Подумав об этом, Альв действительно закричала. Это был крик боли, но никто его не услышит, — даже Яков, — потому что это беззвучный крик. Крик, который она не может выпустить на волю. Такие как она — кто бы она ни была, на самом деле, — не кричат в голос, не плачут, не сетуют на судьбу. Вот это Альв о себе уже знала. У нее есть внутренний стержень, принципы и правила, которые она никогда не нарушит, даже если очень этого захочет. Хотя от одного принципа она все-таки отступила. Возможно, это случилось из-за того, что Альв была дезориентирована, потеряна или что там с ней происходило в тот момент, когда она очнулась в мире Якова без памяти и без правильного понимания себя. Она не должна была полюбить, и, вряд ли, могла быть любима, но именно это с ней и случилось.

— Яков, — сказала она в ответ на его вопрос, все еще надеясь, что он ее поймет, — я очень прошу тебя верить мне! Я не должна просить, но прошу!

— Хорошо, — казалось, он не удивлен, и его не обидели ее слова. — Скажи то, что можешь.

— Я не знаю, как объяснить. — Такой нелепый ответ отличный способ потерять Якова навсегда, но не все из того немногого, что она уже знала о себе, Альв могла рассказать даже ему.

Или могла?

По ощущениям запрет был вызван скорее осторожностью и брезгливостью, чем необходимостью. Возможно, она дала клятву — кому, в чем? — или это было ее личное решение?

— Не можешь, не говори! — Яков не показал обиды. Не выказал недоверия. Он просто констатировал факт.

"Еще один шаг прочь..."

Ей представилась дорога, исчезающая в тумане, и Яков, уходящий по этой дороге в сизую мглу.

— Временами я просто знаю, что должна делать, — сказала Альв, преодолевая мучительное нежелание продолжать. — Когда ты отдал мне мои драгоценности...

Сжало сердце, ведь она шла сейчас наперекор всему, что считала правильным. Однако она сделала над собой усилие и продолжила:

— Я не помню практически ничего, а потом знание всплывает откуда-то, куда мне нет хода. Приходит без объяснений. Сразу вдруг. Не было и есть.

— Остановись! — неожиданно приказал он таким голосом, что ее пробила мгновенная дрожь. — Не продолжай! Я все вижу и понимаю.

"Ты понимаешь? — если бы она могла, улыбнулась бы. — Нет, Йеп! Это вряд ли... Как такое понять?"

— Ну-ка! — скомандовал он, останавливая коня. — Остановись, Альв!

Но ее лошадка остановилась и сама. И это хорошо, потому что у Альв вдруг не стало сил. Звуки стали глухими и далекими. Краски поблекли. Движения замедлились. Альв видела, как сквозь сон: Яков медленно-медленно слез с коня, тягучим шагом, словно завяз в меду, подошел к ней, взял, как ребенка, и вынул из седла...

Все это он уже видел раньше. За считанные минуты Альв изменилась до неузнаваемости. Она осунулась и потеряла присущий ей живой блеск. Побледнела. Поблекли глаза, и посерела кожа. Обвисли, став тусклыми, волосы. А когда он вынул ее из седла, она была уже без сознания.

"Она хотела рассказать, но не смогла?" — он сел на стылую землю и прижал Альв к себе, баюкая на руках, как ребенка. Это было несложно при такой значительной разнице в росте и весе, какая существовала между ним и ею. Большой мужчина и маленькая женщина. Красивая, элегантная и аристократичная в каждом движении, слове или жесте, невероятно женственная, желанная... Скорее всего, уже любимая...

"И когда это я успел в нее влюбиться?!" — но факт, каким-то образом успел, и даже сам не заметил, когда и как.

"Любовь..."

Любовь стареющего мужчины не похожа на любовь юноши. Она другая. От нее не вспыхивают, чтобы гореть, а сгорают сразу со всеми потрохами. Так случилось и с Яковом, и он об этом не жалел. Как не жалел и о том, что любовь к этой маленькой женщине разрушила его мир, исторгнув его в другой, давным-давно потерянный и ставший чужим. Нет, он не жалел ни о том, ни об этом, и ему, как ни странно, было все равно, кем или чем является его Альв на самом деле. А о том, что она не совсем человек, Яков уже догадался. Но кем бы, в конце концов, она ни оказалась — заколдованной принцессой или чудовищем, скрывающимся за личиной юности и красоты, — ему было безразлично. Вот уж, во истину, любовь зла!

"Зачем я стал ее расспрашивать?"

Все дело в привычке к контролю, в желании знать все обо всем, что представляет личный или служебный интерес, в скрупулезной приверженности к подробностям, без которых не возникает целостной картины происходящего.

"Она и так рассказала бы мне все, что может... Все, что знает..."

Он попросту проявил нетерпение, которое в отношениях с Альф могло только навредить.

"И ведь она хотела мне все рассказать!"

Яков наклонился и легонько поцеловал женщину в лоб. Судя по всему, обморок миновал, и Альв уже мирно спала. Просто спала. Тихо, почти не производя звуков, едва показывая, что это сон, а не смерть. Но она была, разумеется, жива. Краски вернулись к Альв, в ней снова чувствовалась невероятная для такой маленькой женщины жизненная сила.

"Разбудить?"

— Я не сплю, — ответила она на его незаданный вопрос и открыла глаза. Голубые, прозрачные, словно бы сияющие в полумгле, сплотившейся под пологом леса.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я снова упала в обморок?

— Да, — кивнул Яков, не выпуская женщину из объятий. — Прости! Это я виноват.

— Ты не виноват, — улыбнулась она. — Виновата моя природа. И самое ужасное, Яков, что я не знаю, в чем тут дело, в одном ли беспамятстве или есть что-то еще?

— Не переживай, Альв, — успокоил он женщину. — К чему это все?! Ты все время что-то вспоминаешь. Это очевидно. Может быть, это все еще не то, чего бы ты хотела, но уже кое-что. Наберемся терпения и будем жить. Когда-нибудь мы все узнаем и все поймем.

— К слову, о том, чтобы жить долго и счастливо, — взглянула ему в глаза Альв. — Ты ведь понимаешь, что живыми нас все равно не отпустят.

— Попробуют убить, — согласился Яков. — Но думаю, не сейчас. Скорее всего ночью, ближе к утру.

После демонстрации силы и власти — о природе которых, похоже, ничего не знала и сама Альв, — родичи Якова проявили еще большее радушие, за которым скрывались вполне очевидные страх и недоверие. Опасливая вежливость, неискренние улыбки... Обед продолжился еще на две перемены блюд, но ни ярл, ни его жена не стали настаивать, чтобы "дорогой брат" и его леди-жена остались ночевать в замке. Яков и Альв покинули цитадель и провели ночь в гостинице. А утром их "тепло, по-родственному" проводили в путь, предоставив для этой цели двух прекрасных лошадей. Впрочем, в результате они отправились в дорогу одни, а не с обозом, как предполагали с самого начала, именно в опасении неизбежных для одиноких путников проблем, которые с легкостью возникают в таких вот малонаселенных местах.

До полудня они довольно споро двигались по старому тракту мимо небольших деревень и хуторов. Наслаждались пейзажами, когда, то слева, то справа лес расступался, открывая вид то на реку, скованную льдом, то на далекие заснеженные горы. События прошедшего дня не обсуждали, как и то, что может стать их следствием. Говорили обо всем и ни о чем, но уж точно, что ни о чем серьезном. А потом дорога углубилась в лес, и Яков с Альв остались на ней в одиночестве. Тогда он ее и спросил...

Альв пришла в себя достаточно быстро, и Яков предложил продолжить путь, тем более, что до ночи было еще далеко. Однако Альв остановила его, взяв за руку.

— Я не уверена, — сказала она, глядя ему в глаза — но мне кажется, что я не человек. Или не совсем человек.

— Возможно, — пожал плечами Яков, — но для меня это ничего не меняет.

— Неужели? — нахмурилась Альв. — Совсем ничего не меняет?

— Представь себе, — усмехнулся Яков. — И достаточно об этом. Ты ничего определенного о себе не знаешь. Зачем же гадать?

— Но... — она была смущена его словами, поскольку ожидала, по-видимому, совсем другой реакции.

— Ты — это ты, — попытался он объяснить ей свою позицию, — а я — это я. Мы такие, какие есть. Я принимаю тебя со всем, что знаю о тебе, и чего не знаю. Если и ты готова принять меня таким, каким видишь, значит у нас все в порядке.

— Ответь, Альв, — спросил он через пару мгновений, — у нас все в порядке?

— Да, Йеп! — улыбнулась Альв, буквально расцветая под его взглядом. — Да, у нас все в порядке.

— Отлично! — кивнул Яков. — Тогда, в путь!

— А поцелуй?

— Обязательно! — он склонился к ней и поцеловал ее в губы.

— Я хочу большего! — требовательно выдохнула Альв, как только оторвалась от его губ.

Яков только покачал головой, но ничего не сказал. В такой ситуации, что ни скажи, все будет неправильно. Хотя, видит Бог, любиться "в походных условиях", — да еще и на холодке, — физически неудобно, и зачастую неловко. Но, когда приспичит, люди — а мужчины в этом смысле мало чем отличаются от женщин, — выказывают невероятную изобретательность, находя способы и возможности даже там, где их нет. Вот и Альв с Яковом не посрамили рода людского, исхитрились получить свое, и следует сказать, им обоим это было необходимо, чтобы понять, ради чего стоит жить. А жить стоило хотя бы ради друг друга, и эта была первая здравая мысль, посетившая голову Якова после того, как все закончилось.

— Ты заметил, — искоса глянула Альв, поправляя на себе одежду, — это уже не первый раз, когда мы "взлетаем" вместе?

— И сколько было тех "разов" ровным счетом? — добродушно усмехнулся Яков, любуясь ловкими и быстрыми движениями Альв.

— Переживем ночь, будет еще много! — она вернула ему улыбку и небрежным движением руки подозвала к себе лошадку.

— Затейливо!

— Вот! — вздохнула Альв. — А я даже не заметила. Просто надо было подозвать лошадь, и все само как-то устроилось. Но, что я сделала? Как? Не знаю, — развела она руками. — Знаю, что это кольцо называется "жало", — подняла она руку, демонстрируя витое кольцо, — и носить его следует на указательном пальце левой руки, а откуда я это знаю и почему на левой и на указательном пальце? Я этого не помню. Но вот, что я, кажется, знаю точно, — Альв легко взлетела в седло и смотрела теперь на Якова сверху вниз, — это нормально для меня менять цвет кожи и глаз, и моя сила естественна для меня, и уверенность в себе... Я знаю иногда, что правильно, а что нет, но по-прежнему не знаю, почему.

Скорее всего, так все и обстояло. Интуиция подсказывала, что Альв не обманывает. Возможно, что-то не договаривает, но не врет. Действительно не помнит. И это серьезно осложняет жизнь. Ему и ей, им обоим. Они просто не знают — не могут знать, — что видят в Альв другие люди, кого в ней узнают, кому уступают или кого ненавидят.

— Вчера... — они ехали бок обок, стараясь не утомлять зря лошадей. — Я ничего не понимала, когда вы говорили... Может быть, интонации, но не слова, ведь я не знаю твоего языка, — Альв была спокойна, говорила медленно, с осторожностью подбирая слова. — А потом раз, и уже знаю. Пытаюсь сейчас вспомнить. Вы говорили, атмосфера сгущалась, и я начала чувствовать свою отстраненность. Чужая. Без языка, без возможности выразить свою мысль, не способная на равных участвовать в разговоре. И, знаешь, Йеп, я просто захотела... Нет, пожалуй, не так. Я ощутила необоримую нужду, в глазах потемнело от гнева — я гневалась на себя, на свою беспомощность, — и следующую фразу я сказала уже на норвед наал, на твоем, Йеп, языке. Как это возможно?