Дзёдзюцу. Часть четвертая

Кано изобразил глубокое раздумье, с трудом сдерживая улыбку.

— Э-эй! — Вздрогнул он, когда мужчина легонько прикусил мочку его уха и губами принялся исследовать шею. — Ты мешаешь мне принять верное решение.

— Наоборот! Я помогаю тебе принять верное решение.

— Поехали. Пока нас еще никто не видел! — Жарко шепнул Кано. — Оставим их всех...

Ито обрадовано кивнув, обнял Кано за талию, прижимая к стене, и жадно впился губами в его губы, исследуя языком его рот. Поцелуй получился с привкусом шампанского и легким оттенком опасности. Кано тихонько застонал, тая в руках мужчины и теряя последние остатки собственной воли.

— Пошли! — Скомандовал Катсухико, хватая его за руку и утягивая в сторону кухни. — Там есть запасной выход.

И вот, хозяин и организатор праздника покинул своих приглашенных, исчезая по-английски самым бесстыжим образом. Наверное — английская кровь взыграла в венах. А может быть — чувственный темперамент восточной части его натуры...

19*

Икко задумчиво постучал пальцами по стене коридора, медленно приходя в себя от только что увиденного и услышанного. Неужели Катсухико настолько потерял голову, что даже не заметил, что за ним в открытую наблюдают из-за ближайшего угла? Ну, Ито, ну предатель... Икко был вне себя от гнева. Ему казалось, что у него буквально из рук выбили его заслуженный трофей. Он стремительно шел по коридору и в голове у него сам собой созревал план мести. Нет, теперь он не боялся рисковать их компанией... Договор уже был заключен и подписан. Вряд ли Отогору будет расторгать его. Старик слишком дорожит своей "Ичибан". Он скорее навсегда отречется от своего сына. Да и с какой стати он должен волноваться за репутацию "Махоу", если Ито первый поставил ее под такую явную угрозу?

Рану подошел к первому встречному молодому человеку с профессиональным фотоаппаратом в руках, попавшемуся на его пути, и взволнованным голосом сообщил ему, чтобы тот поторопился выйти из ресторана и направлялся прямиком к машине Ито Катсухико.

— Зачем? — Удивился журналист, с недоумением уставившись на зам-директора "Махоу".

— Иди, тебе говорят! Если хочешь сделать грандиозную статью с фотографиями, садись в машину и поезжай прямиком за ним! Надеюсь, у тебя есть машина?

— Да-да... — Журналист попятился, подталкиваемый взбудораженным мужчиной. — Но что вообще-то случилось?

Икко замер, проводя ладонью по разгоряченному лицу. А потом зло и торжественно объявил:

— Новые, свежайшие подробности из личной жизни Катсухико Ито!! Только сегодня — с участием Исида-младшего, скандального художника и сына величайшего Отогору. Действуй! — Скомандовал он, гневно сверкнув глазами.

Репортера как будто смерч унес. Только дверь прощально хлопнула, и с ночной улицы донеслись отголоски городского шума.

— Будешь знать, как переходить мне дорогу... В очередной раз. — Пробормотал он, быстро оглядываясь, дабы убедиться, что происшедшего никто не видел.

А потом подозвал к себе уставшего официанта и попросил его принести коньяку и блюдо с виноградными улитками...

— А ну отстань от меня! — Кано уперся раскрытой ладонью в грудь мужчине.

— И не подумаю. — Катсухико отвел мешающую ему руку в сторону и снова взялся за сложную борьбу с застежкой на пиджаке Кано. — Ты думаешь, зачем я тебя сюда привез?

— Чтобы развлекать меня. — Уверенно ответил Кано, искренне полагающий, что так оно и есть. — Ты обещал доставить мне удовольствие... Поэтому я жду.

— Ну так... — Ито снова потянулся к отошедшему на приличное расстояние художнику.

— Нет! Я хочу красного вина и фруктов. — Категорично заявил Кано, уворачиваясь от наглых приставаний мужчины.

— Каких фруктов? — Тряхнул головой Ито, дабы прийти в себя и избавиться от поплывшего, мутного взгляда.

Кано сводил с ума одним только присутствием рядом с ним. Исходящим от его тела теплом... Внутри юноши разгоралось пламя... И Катсухико явно чувствовал его жар. Но Кано просто не мог удержаться от игры.

— Я хочу манго и мандарины. Представляешь, уже почти середина зимы, а я еще не ел в этом году мандарины! К тому же, я надеюсь, что ты покажешь мне свою квартиру... Я очень люблю дома, сделанные в европейском стиле... Конечно, мы с Юджиро тоже далеки от исторических традиций, но наша квартира...

— Кано. — Резко одернул его Ито.

— Да?

— Ты когда-нибудь молчал дольше пяти минут?..

— Нет. — Удивился Кано. — А зачем??

— Если тебе так хочется поиграть — я предлагаю тебе отличное развлечение... Это занятие приносит пользу и самому играющему и окружающим, оно очень легкое, не утомительное и вообще является земной благодатью... МОЛЧАНИЕ называется!

Кано понимающе кивнул. Осмотрелся в холле, с отделкой, просто вызывающе бросающейся в глаза своей дороговизной. Прошел дальше, вглубь коридора и застыл у огромной картины в тяжелой серебряной раме. Серебро потемнело от времени, рама запылилась с внутренней стороны, между резными завитками скопился легкий слой какой-то ветхой черной грязи... Но картина приковывала к себе внимание, отпуская его лишь на секунду, чтобы дать его обладателю возможность сделать судорожный вздох, откреститься мысленно от неожиданной тяжести, махнуть рукой и отправиться куда-нибудь дальше. Все равно куда, только бы подальше от полотна, изображающего эти пугающие своей сюрреалистичностью образы. Люди, с вытянутыми лицами, держались за руки. Отец, мать и маленький мальчик в полосатой рубашке. Конечно, существа с длинными тонкими конечностями, изображающими руки, с двумя разноцветными пятнами на месте глаз, мало походили на людей в привычном смысле этого слова... Женщина — размытый образ с длинными черными волосами, как будто парила над землей, отрываясь от нее на небольшое расстояние. Одной рукой она сжимала пальцы сына, а в другой держала птичье крыло. Из обрубленного окончания крыла торчала кость... Ребенок смотрел на нее с благоговением и испугом. Мужчина же как будто тянул его за руку в противоположную сторону. Мальчик в полосатой рубашке разрывался между двумя родителями — воздушной, возносящейся над остроконечными камнями и пыльной дорогой матерью и отцом с грубыми чертами лица, как будто высеченными топором по камню... "Последняя прогулка" — гласила надпись в нижнем правом углу картины. И не разборчивая подпись...

— Что это? — Потрясенно произнес Кано.

В расширившихся от ужаса зрачках отражалось искаженное изображение картины. "Последняя прогулка" — отец, мать и сын. Вместо привычной теплой и радостной атмосферы, полагающейся при изображении семьи, — страх и предчувствие несчастья. Тона — темные и мрачные, мазки резкие и неаккуратные. Как будто художник, рисующий свое произведение, хотел выплеснуть на холст все свои самые тяжелые чувства, грубо бросая кисточкой краски на ткань, избавляясь от накопившихся в душе ожесточенных мыслей. Кано почувствовал, как где-то в области легких пульсирует страх, настолько явственно передавшийся ему от неизвестного автора через застывшую, засохшую масленую краску.

— "Последняя прогулка". Ее написал один мой знакомый художник из Англии. И подарил мне. — Каким-то нарочито прохладным тоном произнес мужчина.

— Такие картины не дарят... просто так. — Покачал головой Исида.

— Он нарисовал ее и подарил мне, когда у меня умерла мать. Не могу сказать, что я рад этому подарку... Но я забрал эту картину. И храню ее у себя. Не знаю, зачем. — Пожал плечами Катсухико.

— Господи... — Художник поднес ладонь ко рту, как будто запрещая себе продолжать фразу. Но все-таки не сдержался. — Ты должен от нее избавиться! Сейчас же!

— С какой стати? — Катсухико наконец-то снял куртку и прошел вслед за Кано. Остановился у картины... — Давно я вот так вот не смотрел на нее. Обычно просто прохожу мимо...

— Она же... — Исида снова затряс головой, как будто избавляясь от нечистого, смутного чувства, червоточиной поселившегося в сердце. — Она же ужасна! Она такая... — Он зажмурился, восстанавливая дыхание. — Она черная... В ней же столько боли! Кем был этот человек, Ито?

Ито молчал. Он всегда был против вторжения в свою личную жизнь. Особенно он не любил, когда кто-то тревожил его воспоминания. Он берег их в наглухо закрытом архиве своей памяти, не допуская к ним даже самых близких друзей. А поведение Кано его пугало. На лице художника отражался такой бескрайний ужас и такое страдание, как будто он на секунду понял и почувствовал все те ощущения, которые вызывала эта картина у самого Катсухико.

"Чертов эмпат" — Недовольно подумал модельер.

— Пошли за мной. — Позвал он Кано, исчезая за поворотом. — Здесь у меня кухня.

Кухня была выполнена в таком же вызывающе богатом стиле, что и прихожая. Кано поморщился от обилия ярких красок, бьющих в глаза и царапающих кору мозга своей аляпистостью.

"Как они не подходят Катсухико! Они же... совсем не его... Они не похожи на него!" — Кано даже мысленно не мог подобрать слова к своим мыслям.

Он как будто на время стал думать одними эмоциями.

— Ты будешь чай, или кофе? — Решил изобразить гостеприимного хозяина Ито.

— Забавно. Я как будто переместился в Европу. — Улыбнулся Кано, кое как оправляясь от потрясения от увиденного.

Хотя, сердце у него все еще колотилось в убыстренном ритме.

— Мне всегда казалось, что я оттуда и не уезжал. Так чай, или...

— Что-нибудь покрепче.

— Крепкий чай, или крепкое кофе? — Улыбнулся Катсухико.

— У тебя есть вино?

— Красное полусладкое. А тебе мама алкоголь пить уже разрешает?

— Мы ей не скажем. — Усмехнулся Кано.

При упоминании о матери, он снова вспомнил о картине. Ему захотелось позвонить домой и узнать, как у нее дела... Прямо сейчас... Но в данный момент у него было дело поважнее.

— Катсухико... — Впервые обратился он к мужчине по имени. — Расскажи мне...

— Зачем?

Ито разлил вино по бокалам и поставил на удлиненный металлический стол. Стол напоминал барную стойку, протянутую по всей длине кухни. Около него стояли высокие стулья. Кано они казались холодными и неуютными... Ему захотелось взять свой бокал и сесть с ним куда-нибудь на пол, на мягкий ковер, или на удобную подушку. Оказывается, европейским духом он перенасытился очень быстро. Хоть у них с Юджиро дома и стояли обыкновенные стулья, но пользовались они ими редко, предпочитая завтракать и обедать, сидя в гостиной на диване или на полу.

— Тебе это нужно так же сильно, как и избавиться от картины. — Уверенно произнес Кано, глядя в лицо Ито и ловя его прозрачный взгляд своими пронзительно-черными глазами.

— С чего ты взял, что знаешь, что мне нужно?

— Я это чувствую. Ты многое знаешь... И много думаешь. И постоянно делаешь какие-то выводы... Наверное, поэтому ты так богат и успешен. Мне не быть на твоем месте. И я не ЗНАЮ, что тебе нужно. Но я уверенно ЧУВСТВУЮ, что тебе требуется в эту секунду. Наверное, потому что я сижу с тобой за одним столом и разговариваю с тобой... Кстати, мне не нравится этот стол. В морге на похожем разделывают покойников... Он вызывает у меня недобрые мысли.

— У меня твой беспорядочный поток слов вызывает недобрые мысли. — Скривился Ито.

— И эти стулья мне эти не нравятся!

— Мне тоже. — Спокойно согласился мужчина. — Но зато они нравились дизайнеру, который занимался обустройством моей квартиры. А я бываю здесь не настолько часто, чтобы что-то менять.

Кано забрал со стола свой бокал, оглянулся по сторонам и в конечном итоге уселся на широкий подоконник, вытянув ноги на половину его протяженности. Ито тихонько усмехнулся куда-то себе в воротник рубашки, и последовал его примеру.

Теперь они оба сидели на подоконнике, переплетя ноги, и молча смотрели в окно на ночной Токио, щедро освященный неоновой иллюминацией...

— Я переехал в Японию, когда умерла мама. Мне не хотелось оставаться в Англии вместе с отцом. Да и здесь у меня было больше возможностей. Я поступил в институт и открыл свое дело... У меня не было проблем с получением гражданства, так как моя мать была гражданкой Японии на момент моего рождения. А я некоторое время был гражданином одновременно двух стран, а потом в связи с законами вашей... да и моей теперь страны, пришлось полностью стать жителем Японии. Глупые у вас законы, мне они никогда не нравились.

— И в Англии тебе не нравилось тоже?

— И в Англии не нравилось... Я нигде никогда не мог найти себе места. У меня нет дома... кроме как рабочего кабинета в "Махоу". Но здесь я чувствую себя свободнее... Знаешь, мой отец меня ненавидел. — Катсухико растянул губы в широкой улыбке.

Улыбка получилось неестественной и пугающе холодной.

— Почему? Я бы никогда не подумал, что ты мог бы быть плохим сыном...

— О, я был отличным сыном. Только не его. Моя мать любила другого мужчину...

— Того художника! — Воскликнул Кано, сам обалдевая от своих слов.

— Откуда ты знаешь?

— Не знаю, просто как-то само в голову пришло...

— Иногда я начинаю тебя опасаться. — Вздохнул Ито, склонив голову набок. — Да, он тоже был влюблен в нее. Когда они с отцом поженились — моя мать думала, что счастлива... А через несколько лет все изменилось. Она познакомилась с художником на выставке... Потом родился я... Потом она захотела уйти от отца и рассказала ему правду. Он не давал ей развода. А потом она покончила жизнь самоубийством, шагнув из окна нашей квартиры, оставив меня с отцом... — Ито говорил сбивчиво, как будто опасаясь своей внезапной откровенности. — Она была такой же эгоисткой, как и ты... И захотела уйти, вместо того, чтобы бороться с проблемами...

— Поэтому тот человек изобразил ее летящей... — Прошептал Кано.

Ему неожиданно стало холодно. Он отставил бокал в сторону и обхватил себя руками, чтобы согреться.

— Да, он, подарив мне эту картину, сказал, что она не упала... Она взлетела к небу. И когда-нибудь, он отправится за ней. Когда она позовет его.

— Значит, тот ребенок на картине... — Кано соскочил с подоконника и подбежал к Ито, обнимая его за плечи, утыкаясь лицом в короткие мягкие волосы мужчины. — Катсухико... бедный...

— Перестань! — Резко одернул его модельер, отстраняясь. — Эта история уже давно не трогает меня... По крайней мере так же сильно, как тебя.

— Но зачем ты хранишь...

— Я не знаю. Она просто висит на стене и все.

— Пока она там висит, в тебе будет это...

— Что — это?

— Это темное... Я не знаю, что это... Мне кажется, что это страхи и воспоминания, которые ты хранишь в себе. Зачем? Это все хлам. От него нужно сразу же избавляться...

— О, как ты беспечен...

— Нет! Это не беспечность! Я просто не хочу, чтобы мои страхи сожрали меня, а у меня их тоже много...

— Тоже?.. Знаешь, мне это совсем не мешает жить полноценной жизнью.

Ито внезапно почувствовал себя уязвимым и открытым... Слишком открытым для этого странного человека, продолжающего обнимать его... как будто забирая его воскресшие, начинающие терзать его, воспоминания своими теплыми руками.

— Ты такой гордый и умный... но у тебя совсем нет интуиции... Ты не умеешь жить, как я, а я никогда не смогу жить так, как ты. И нам не понять друг друга. — Кано зарылся носом в темные, на несколько тонов светлее чем у него, волосы, вдыхая запах дорогого парфюма и табака. — Но мы можем помочь друг другу... Если ты научишься чувствовать, а мне позволишь спуститься к тебе на землю.