Я тебе верю!

-До конца не захлопывай, — сказал Толик, успев сообразить, что они не знают ее устройства и это грозит им потерей возможности выбраться отсюда.

Некоторое время они прислушивались, но над станцией стояла тишина. Похоже, они никого не потревожили своим вторжением в мир этого затерянного в глуши полустанка, и Толику неожиданно сделалось легко и беззаботно. Казалось, все осталось позади — таящие угрозу непредвиденные встречи, враждебность, безнадега и запустение. Этот вагон принял их под свою крышу и заслонил выщербленными дощатыми стенами от всего жестокого мира.

Толик вытащил из рюкзака и расстелил в углу опять оказавшееся при деле покрывало.

-Иди сюда, Геннастый, — позвал он, — Спальное место готово.

Гена подошел, они уселись на покрывало, подсунув под спины рюкзак, и закурили.

-Да... — протянул Толик, вспомнив идущего на него с топором Тимофея, — Праведник-то наш каков оказался? Всего от него ожидал, но чтоб такое...

-Я, сплю, понимаешь, и чувствую, что меня кто-то лапает. Я сперва подумал — тебя на любовь потянуло. Глаза открыл — темно, но понял, что не ты, а кто-то вонючий и перегаром прет. Ну, а тут он мне рот зажал, и джинсы стаскивать начал. До меня дошло, что насилуют, но что это он — врубился только, когда ты свет зажег. Вот тебе и благочестивец.

-Да все они там такие, — с досадой сказал Толик, — Поэтому таких, как мы, и ненавидят. Я заметил чисто по жизни, кто больше других прет на что-то или на кого-то, тот почти всегда сам такой и оказывается. Особенно, если показать не хочет. А уж эти мохнорылые-то... Проповедуют любовь, честность, целомудрие, а на самих пробы негде ставить. Такие вот Христа и распяли.

-Какие?

-Церковники современной ему церкви. За то, что он обличал их лживость и притворство, а грешников на истинный путь наставлял.

-Ты что, Библию читал?

-Читал. Поэтому им и не верю.

Они затушили окурки об стену и почти тут же закурили вновь.

-А у архитектора тебе понравилось? — спросил Гена.

-Очень, — серьезно ответил Толик, — Знаешь, полный бред, но когда мы прощались, мне не захотелось уходить. Подумал даже — вот бы нам с тобой построить рядом с ними дом. Тоже все так обустроить, жить там, работать — кур, коз развести, как ты тогда говорил, кроликов... Ну, а как за ворота вышли — сразу отрезвел.

-Почему?

-А ты тех мужиков на скамейке помнишь?

-Ну. И что?

-А этого, что за самогонкой тогда к Тимофею приходил?

-Ну, здесь все такие... Почти все.

-Вот именно. Поэтому мне архитектора и жалко. Столько сил вложили, старания, а жить не смогут.

-Живут ведь уже два года.

-Прожили — сказать вернее. Пока строились, все налаживали, привыкали. За делом всегда ничего не замечаешь. Теперь все сделали, и что дальше? Природа природой, а вокруг-то — полный вакуум. Друзья к ним сюда не поедут, а здесь своих они не найдут. Поэтому, мне кажется, Роза Анатольевна так нам и открылась во всем, что ей больше, кроме мужа, и поговорить не с кем. Даже петь начала.

-А тебе понравилось, как она пела?

-Душевно. Смотрел на нее, и казалось, что она про себя поет...

Толик замолчал и прислушался. Со стороны улицы слышались приближающиеся шаги — кто-то шел вдоль состава, скрипя гравием под подошвами. Ребята притихли и даже затушили сигареты. Вот уже шаги послышались совсем рядом и... стали удаляться.

-Нельзя, Геннастый, создать другой мир за забором, в изоляции от того, что тебя окружает, — завершил Толик, когда шаги затихли, — Иначе, это будет так, как у нас с тобой сейчас. Сидим тут — пока никто не трогает, нам хорошо, а вон, прошел кто-то и сразу весь кайф обломал.

Они замолчали, и их опять окружила та самая мертвая тишина.

-Сколько сейчас? — спросил Толик.

Гена сверкнул в темноте Айфоном:

-Пять минут второго.

-Знаешь, — предложил Толик, — Давай, заляжем сейчас тут до утра, а часов в шесть вылезем и пойдем на трассу — будем выбираться автостопом. Или на станцию пойдем, расспросим у местных, как лучше? Может, даже и подвезет кто.

-Давай, — охотно согласился Гена, — С утра тут машины бывают. А уж до райцентра хоть кто-нибудь, да поедет.

Они вытянули ноги в разные стороны, и положив головы на рюкзак, прикрыли глаза.

Тишина продолжала окутывать их своей безмятежной аурой, и Толик вновь был с Геной в том самом лесу. Только трава была почему-то ярко-зеленой, и листья на деревьях отливали той самой свежей зеленью, которая бывает только в начале мая, когда они вылезают на свет из своих почек. И они с Геной становятся то такими, как есть, то совсем юными. Они бегают друг за другом по солнечному лесу, то сходясь, то разбегаясь, то одетые, то голышом... Вот Гена, совсем малыш, падает в речку, а Толик спасает его и начинает делать искусственное дыхание. Но вдруг они превращаются в себя самих теперешних. И не дыхание он ему делает, а они с упоением занимаются любовью.

'Христопродавцы!... Содомиты!... Антихристово племя!' — раздается скрипучий натужный голос, и из воды появляется Тимофей с топором в руках.

Удар... Толик открыл глаза. Скрип, так напоминающий голос, что он слышал во сне, продолжает звучать, все время нарастая. Он догадался, что это скрипит что-то под вагоном, а удар — это был резкий толчок тронувшегося с места поезда.

-Геннастый, — позвал Толик.

-А... — послышался рядом сонный голос, и его щека ощутила волосы, которые он, похоже, уже начал узнавать по запаху.

-Мы, кажется, едем куда-то.

-Да и х... с ним, — пробормотал Гена, — Давай поспим...

Поезд действительно тронулся, увозя в одном из пустых вагонов двоих, ставших близкими друг другу людей, которые нашли в нем покой после множества совместно пережитых треволнений. Он катил их сквозь ночь куда-то в неизвестность, а они мирно спали, растянувшись на покрывале, положа головы на один рюкзак, и ощущая лицами дыхание друг друга.

Проснулись они опять от тишины. Поезд стоял, а через щели в стенах вагона пробивалось яркое солнце.

Толик подошел, и упершись ногой в дверь, отодвинул ее настолько, чтобы можно было выглянуть. Поезд стоял среди леса. Деревья, уже тронутые осенними красками, светились в легкой дымке на фоне ослепительно голубого прозрачного неба. Свежесть воздуха опьяняла, а капли росы, сверкающие в лучах восходящего солнца на еще зеленой высокой траве, слегка серебрили ее, мерцая разноцветными искорками.

-Что там? — спросил Гена, тоже поднявшись и подходя к двери.

-Не знаю, в лесу где-то стоим.

-Посмотрим?

Они спрыгнули на влажный от росы песок полотна железной дороги и подлезли под вагон. Прямо перед ними были рельсы встречного пути, а немного в отдалении виднелась одноэтажная постройка, в которой, очевидно, помещалась станция.

-Блин, мы ж совсем в другую сторону заехали! — воскликнул Гена, прочитав название.

-Далеко? — поинтересовался Толик.

-Да фиг его знает. Сотня километров по любому.

-А что там дальше?

-Великие Луки, кажется. Не знаю я этих мест, там уже совсем другая ветка.

-Поедем дальше?

-А если он еще куда свернет? Так можно вообще фиг знает куда заехать. Надо было спрыгнуть, когда он тронулся...

-Постой, — перебил его Толик.

По встречному пути к ним приближался маневровый тепловоз. Он шел без вагонов, кабиной вперед.

Войдя на станцию, тепловоз остановился напротив здания. Из кабины показался плотный мужик лет сорока в ватных штанах, замасленной оранжевой безрукавке и в такой же грязной красной вязаной шапочке на голове. Он спустился по лесенке и засеменил короткими ногами к зданию. Пробыл он там недолго, вышел и направился обратно к тепловозу. Одновременно выходной светофор засветился зеленым светом.

-Сейчас поедет. Цепанём? — спросил Гена.

Они залезли в свой вагон, схватили рюкзак, засунули в него наскоро скомканное покрывало и спрыгнули обратно.

Тепловоз уже тронулся, огласив окрестности протяжным гудком.

Ребята припустили бегом, и догнав его, прицепились, схватившись руками за ограждение площадки, тянувшейся по периметру машинного отсека, а ногами вскочив на рейки металлического фартука, спускавшегося к самым рельсам. Подтянувшись, они уселись вдвоем на довольно широкую массивную сцепку, свесив вниз ноги. Скоро станция осталась позади, тепловоз вышел за стрелку и запыхтел дизелем, набирая скорость. Ехать было здорово. Вокруг плыл не отделенный и не закрытый никакими стеклами пейзаж, ощущалось дуновение ветерка, а мелькающие прямо под ногами шпалы давали со всей остротой ощутить скорость свободного передвижения.

-Классно, скажи? — улыбнулся Гена.

-Классно, — согласился никогда так раньше не ездивший Толик.

Они ехали так уже довольно долго. От кабины машинистов их закрывал машинный отсек, а по сторонам тянулась дикая природа, и 'спалить' их было некому. Лишь один раз промелькнул переезд, и они помахали руками в сторону пропускающей тепловоз легковушки. Разве что не очень комфортно было сидеть на жесткой холодной металлической сцепке, да стыли руки, которыми они держались за поручни. Гена давно уже поглядывал на узкую площадку по ту сторону ограждения.

-Перелезем? — спросил Толик.

Гена согласно кивнул головой и уже встал, упершись ногами в фартук, чтобы осуществить задуманное, когда послышались тяжелые шаги и из-за угла машинного отсека показался тот самый мужик, что выходил на станции. Заметив их, он замер на месте и в недоумении уставился маленькими поросячьими глазками. Его круглое, покрытое трехдневной щетиной лицо, почти половину которого составляли красный мясистый нос и такие же толстые обветренные губы, застыло сначала в удивлении, а потом обрело свирепое выражение.

-Фули вы тут?! — выкрикнул он каким-то бубнящим голосом, — Вы фто, офуели?! Вам жить надоело, ёфтать?

-Мы тебе мешаем, или места жалко? — отозвался Гена.

-Поговори еще мне! — взорвался мужик и нагнулся, схватив обоих за шиворот крепкими, достаточно сильными руками, — А ну перелазь сюда! Перелазь, перелазь, ёфтать.

Сопротивляться ему в таком положении ребята не могли, поскольку можно было легко сорваться вниз, и им пришлось подчиниться.

-Откуда вас принесло? — начал допрашивать мужик, не выпуская из кулаков зажатые в них воротники их курток.

-Твое какое дело?! — рванулся Гена.

-Я те сефяс покажу, какое дело, ёфтать!

Мужик затолкнул их в узкий проход между ограждением и машинным отсеком, и начал грубыми пинками гнать в направлении кабины. Когда они, таким образом, приблизились к ней, распахнул дверь и втолкнул их внутрь.

-Видал, ёфтать? — обратился он к сидящему за котроллером другому, примерно тех же лет, лицо которого обрамляла окладистая борода.

Толику сразу вспомнился Тимофей, но в отличие от того, маленькие колючие глазки машиниста смотрели пристально и с подозрением.

-Где ты их взял? — спросил он помощника, не забывая поглядывать вперед.

-На сцепке ефали, ёфтать. Гляжу, сидят и фоть бы фуй. Отродясь у нас тут такого не видел.

-А как они попали туда?

-Не говорят, ёфтать.

-Кто такие? — грубо спросил машинист, буравя их уже откровенно подозрительным взглядом.

-Скажите, а почему мы должны вам отвечать? — твердо спросил Толик, — Вы представитель правоохранительных органов? И потом, почему вы нас допрашиваете, как преступников? Что мы нарушили? Правила пользования железной дорогой? За такое правонарушение полагается штраф сто рублей, и мы его заплатим, если будет нужно.

-Складно говоришь, — задумчиво протянул машинист, — Прям, от зубов все отскакивает.

Он поманил глазами помощника и что-то пошептал ему на ухо, после чего тот вышел из кабины, но дверь закрывать не стал. Толик видел, как, выйдя на площадку, он полез за чем-то в машинный отсек.

-Так, все-таки, откуда вы, такие грамотные, оказались в наших местах и кто вас научил так ездить? — спросил машинист.

-Я живу здесь, понял?! — выкрикнул Гена, — Что ты дое..ался до нас? Очень крутой, да?

-Ты? Живешь здесь? Что-то не похож ты на местного, — скептически усмехнулся машинист и кивнул на Толика, — Может, скажешь, и он здесь живет?

-Тебе паспорт надо показать? — спросил Гена.

В кабину вернулся помощник и встал у двери, держа руки за спиной.

-Ген, кончай этот базар, — сказал Толик, — Он тут микитку из себя строит, а мы ведемся, как лохи. Единственное, что он имеет право сделать, так это высадить нас.

-Что ты говоришь? — недобро усмехнулся машинист, переглянувшись со стоящим за их спинами помощником и одновременно переводя рукоятку пневматического крана.

Тепловоз начал медленно останавливаться.

-Не правохранитель я, говоришь? Будут тебе правохранители...

Он подал знак помощнику, и Толик почувствовал, как у него перехватило дыхание от наброшенной на грудь веревочной петли. Почти одновременно он ощутил удар ребром ладони под колени и рухнул на пол. Та же участь постигла Гену.

'Вот и оружие не помогло', — пронеслось в сознании Толика.

Два здоровых сильных мужика повалили их на пол кабины и начали вязать грязным промасленным канатом. Скоро они лежали, перетянутые одной веревкой поперек туловища, по коленкам и на запястьях.

-Так-то будет лучше, — прохрипел машинист, поднимаясь и тяжело дыша.

-Зачем вы это сделали, идиоты? — спросил Толик, отворачивая лицо от грязного заплеванного пола кабины, нестерпимо вонявшего соляркой или каким-то машинным маслом.

-А кто вас знает? — сказал машинист, садясь за контроллер и снимая тепловоз с тормоза, — А может, вы бандеровцы какие или еще что похуже. Чего вы тут лазаете? Может, вы взорвать тут у нас чего хотите.

Как ни драматична была ситуация, Толик не смог сдержать улыбки, а Гена истерически расхохотался.

-Ну, вы дебилы! — воскликнул он, — Встречал дебилов, но чтоб таких!

Помощник с размаху пнул его ногой в живот. Гена поперхнулся и застонал.

-Ещё?!

Мужик ударил вновь. Услышав, как Гена скулит, пытаясь сдержать стон, Толик почувствовал, что у него напряглись все мускулы и потемнело в глазах. Он инстинктивно рванулся телом, но от этого в него лишь только сильнее врезались веревки.

-Это вы бандеровцы, — процедил он сквозь сжавшиеся от боли зубы, — раз можете избивать связанного. Или еще хуже, фашисты.

-Я тебе сефяс покажу фашиста! — воскликнул помощник и начал методично избивать их обоих сильными ударами ног, обутых в тяжелые ботинки. Гена стонал, а Толик терпел, не разжимая зубов. Ему казалось, что он перестанет уважать себя на всю жизнь, если издаст сейчас хоть один звук.

-Хорош, — подал голос машинист, — Не перестарайся.

-Я фашист, ёфтать, — с негодованием проворчал помощник, усаживаясь на свое место у второго окна, — Мой дед за родину кровь проливал. А эти... америкосам продались, суки.

Ребята лежали молча, и от сознания того, что они полностью во власти этих двух недоумков, становилось на душе так пакостно, что не хотелось жить. А те, кажется, вообще перестали обращать на них внимание и болтали между собой, как будто их тут не было вовсе.

-И какой она нам маршрут следующий раз даст? — бубнил помощник, — Опять, небось, на этот запузырит.