Тол-Сирион глазами очевидца

...Темноты не было — было странное состояние, когда ты всё видишь, слышишь, но всё плывёт мимо, мимо, мимо... Не было и боли: после того, как среди ночи у озера на нас посыпались меткие стрелы, и я вслух взвыл, — потом раздалось "Этого не трогать!", ко мне подскочили какие-то чёрные силуэты, и наступило странное забытьё, не явь и не сон...

Кто и куда меня нёс, я не знал. Потом вдруг оказался на полу, где-то рядом раздался мужской голос — ужас узнавания:

-Хатальдир Юный!..

Затем на меня свалилось что-то тяжёлое, потом чей-то резкий — до металла — голос, приказавший кого-то куда-то убрать, и в поле зрения появился... кто-то. Чёрные волосы, пронзительные зелёные глаза, ощущение _силы_ — даже сквозь это состояние не-яви. И — ледяные руки на моей коже.

-Хатальдир, очнись!

Жизнь вернулась словно ударом. И тут же — осознание: это же Гортхауэр!

...только уже очутившись снова на полу, я сообразил, что первым делом бросился его душить, чего он, разумеется, не допустил. Дальше последовала короткая перебранка, — я не очень понимал, кого с кем, да мне было и всё равно: я не мог отвести глаз это этого жуткого и зачаровывающего создания, и хотелось немедленно куда-то сбежать... поэтому, когда он приказал отправить нас всех в камеру, я рванул туда первым.

Следом впихнули Амлаха, — я узнал его, были знакомы, но не общались, — просто знали, как друг друга зовут... и ещё там был эльф. Красивый, как видение. И только тут навалилось всё: ночной бой... да нет, что там! Нас просто перебили. Они спросили, что произошло, я смог только сказать — "нас больше нет". Дальше мне стало жутко стыдно, потому что плакать...нда. Барахир бы сказал, что не надо. Они пытались меня успокоить.

Сквозь ярость и отчаяние — я всё пытался понять, почему меня оставили в живых. В камере был ещё один человек, Римион, — самый тихий из нас всех. Он рассказывал, что вёз меня сюда, что видел тех, кто вырезал наш отряд...

В голове стало складываться — мучительно-чётко, как в кошмарном сне. Хорошо, они оставили меня в живых. Зачем-то я им нужен. Что ж... пусть пеняют на себя. Раз так, — я найду их. Найду убийц. И отомщу! И вешаться здесь я не буду!

При одной мысли об этом мне стало легче, — как будто цель появилась, что ли, выход из беспросветности. Хотя в глубине души я понимал, что ничего эта месть не изменит, и никого ею не воскресишь. Вот только как мне это сделать?

Римион потихоньку рассказывал о том, как он ехал сюда, — с "тёмными", что они "нормальные люди", что был там человек, на которого я вроде как похож... Я отмахнулся, — слышал такое с детства, что похож я на северян, волосы чёрные, и прочее. Амлах кивнул: да, похож, и что теперь?.. Притянул меня к себе, начал шёпотом говорить: не верь этому человеку... С эльфом они как-то между собой начали рассуждать, зачем я мог понадобиться "тёмным", — потому что знаю, кто поддерживал отряд Барахира, и стали убеждать: не выдавай, молчи. Я раздражённо пожал плечами: как будто мне это ещё объяснять надо! Ну что они, в самом деле, — раз маленький, так значит, ничего не понимает, и надо ему обязательно указывать, сам не сообразит?! Ссориться с ними всё же не хотелось, и я сказал — давайте петь песни. Они не ожидали, — лица чуть посветлели. И я запел песню, которую когда-то, немыслимо давно, в невозможное мирное время, которое теперь казалось почти сном, моя мама пела папе. "Дуй, ветер с севера..."

Где-то на втором куплете Амлах отвернулся. Я смутился, хотя останавливаться не стал, — да что же это, мне же всегда говорили, что я неплохо пою, да и песня была хорошая, в высокой тесной каморке без окон от неё как будто пахнуло воздухом свободы... Я закончил и неуверенно взглянул на Амлаха. Тот не смотрел на меня — повернулся к эльфу.

-Он и по духу с севера, — сказал то ли с досадой, то ли просто огорчённо. — Но песня хорошая.

Я кивнул, но петь им мне больше не хотелось. А собирался — что-то боевое, наше, чтобы поддержать, чтобы дух поднять... Ну уж нет. Это так важно, — кому ты поёшь, с какими глазами тебя слушают, а тут — как будто тебя подстрелили на взлёте.

Я потихоньку прислонился к стене. Как знать, сколько придётся тут сидеть...

И тут — мне как будто кто-то положил на плечо холодную руку. Я замер: это невозможно, рядом же никого не было! И — через мгновение — голос, как будто со всех сторон сразу, тёмный, с резкостью металла, почти призрачный... тот самый, который я услышал, едва очнувшись.

"Ты один из нас... твой отец был моим другом, мы искали тебя..."

Я шарахнулся в сторону, увидел ужас на лицах остальных — как зеркальное отражение своего собственного.

-Нееет! Это неправда, этого не может быть!

-Чего не может быть? — внимательно переспросил эльф. — Что он тебе сказал? Не бойся.

Я зажмурился. Легко сказать — не бойся... Сердце отчаянно колотилось чуть не в горле, дыхание перехватывало. Промелькнула мысль — между прочим, раз я "один из вас", то втереться к вам в доверие и найти убийц мне будет проще. Впрочем, мысль исчезла так же быстро, как и появилась: я никак не мог отойти. В груди что-то заныло, — там, куда попала стрела, эльф потянулся, чтобы помочь, я почувствовал исходящую от его рук "силовую" волну... и от этого почему-то стало ещё хуже. Как будто столкнулись две волны, тёмная и светлая, а я попал между ними...

Издалека — вдруг принеслось ощущение, так знакомо, что брала оторопь: прикосновение, от которого боль стала уходить, таять... Совсем как тогда, недавно, только не было этого холода... А через короткое время дверь отворилась, и в светлом проёме возникла женщина-воин. Посмотрела на меня, потом на Римиона.

-Вы двое — на выход.

Я поднялся, внутри всё сжалось, как будто перед прыжком в пропасть. Вот оно!.. Эльф и человек что-то говорили мне вслед — держись, не выдавай... Я вздохнул и первый шагнул наружу. Будь что будет!

Комната, в которую нас привели на этот раз, была не слишком большой, с камином, и в ней сохранилось много того, что, наверное, осталось от эльфов — книги, резные стулья... А сам Гортхауэр сидел у стола, почему-то опустив голову — и вид у него был уже далеко не такой устрашающий, как тогда, в первый раз, когда я его увидел. И бокал с прозрачным золотистым вином стоял на столе. Полупустой.

Дверь за спиной захлопнулась.

Я сделал над собой усилие и шагнул вперёд. Что-то будет. Точно будет. Спрашивается, куда ему деваться-то, этому чему-то...

— Садитесь, — проговорил майа. — И не бойтесь. Вам я вреда не причиню. Я позвал вас не для того, чтобы допрашивать. Вина хотите?

Я отрицательно мотнул головой — и случайно встретился с его глазами. Мне показалось, что я куда-то лечу... или тону... Было и страшно, и как будто тебя завораживает что-то, и не оторваться. Словом, пропасть и никогда не выбраться обратно...

Встряхнулся, сел — куда попало. При виде этого создания весь мой запал как-то сразу растворился. Обманешь его, как же...

— Знаю, что вам неприятно разговаривать со мною, — продолжил Гортхауэр, — особенно после того, что вы видели и пережили. И все-таки поговорить нужно. Хатальдир... Тебе будет трудно осознать это сразу, но ты должен понять. Ты — из наших людей. Ты рожден на Севере, и мы искали тебя. Это было одной из причин, по которой тебя не убили — тебя узнали. Вторая причина — ты слишком юн, а мы не воюем с детьми, даже если они ненавидят нас.

Я прерывисто вздохнул. Коварный план, чтоб ему...

-Я мало что помню. Отец... мне так мало от него досталось.

— Твой отец погиб вчера, — проговорил Гортхауэр, немного помолчав. — Неподалеку от Острова. Погиб от эльфийской стрелы, и Римион был свидетелем этого. Твой отец был Воином Слова, он никогда никого не убивал. Мне жаль, что так получилось. То ли злая ирония, то ли судьба — еще день, и вы встретились бы, но — не вышло.

На душе стало тоскливо и пусто. Этот эльф ещё спрашивал, важно ли это будет для меня, если окажется правдой... ещё бы не важно. Голос, который снился мне, который пел песни и рассказывал стихи... который я никогда не услышу. Никогда. Какое страшное слово — как обрыв в бездну.

Где-то на дне сознания колотилась мысль, что это всё неправда, я попытался зацепиться за неё — и понял: бесполезно.

Я опустил голову... и вдруг взгляд упал на голубые бусы, валявшиеся в углу комнаты. Я чуть не подпрыгнул: Эйлинель! Откуда? здесь? Она была здесь?! Или всё-таки — не её... да нет, я в этом никогда не ошибался, у вещей есть ощущение хозяина... Я сжал бусы в кулаке. Что он с ней сделал?!

-Здесь была Эйлинель, — прозвучало тихо и обвиняюще. — Ей было плохо.

— Эйлинель? — удивленно переспросил он и только теперь заметил эту нитку бус. Подошел, хотел было взять — я не позволил. — Да, все верно. Она была здесь, и ей было плохо. Сейчас она в Бретиле, со своими, я отправил ее туда. С ней все будет в порядке. Ты что, знал ее раньше?

-Ещё бы не знать, — яростно выдохнул я. — Она жена одного из наших! Как вы нас нашли?

— Горлим, — коротко ответил Гортхауэр. — Он рассказал мне все. Добровольно. Он был убежден, что Эйлинель у нас, и я не стал разуверять его в этом.

Сволочь, подумал я, но вслух не сказал. Моя идея казалась чем дальше, тем более невозможной. Притворяться своим — для этих — было выше моих сил.

— Римион, — обратился майа ко второму человеку, — ты ведь уже понял: твой спутник и был отцом Хатальдира. А теперь я прошу рассказать мне то, что он просил тебя передать.

— Тебе он ничего не велел передавать, — резко ответил Римион.

— Неужели? А эти слова ни о чем не говорят тебе?..

Гортхауэр подошел к Римиону совсем близко, нагнулся над ним — и произнес медленно:

— ..О твое усталое тело

Притупила жизнь острие.

Губы Смерти нежны, и бело

Молодое лицо ее...

Римион дернулся, словно его ударили, вскочил, снова сел, закрыл лицо руками, согнулся в три погибели. Некоторое время он молчал — майа ждал — потом зашептал быстро, торопливо, захлебываясь словами:

— Нет, нет, нет. Это не тебе. Это не может быть тебе. Ты не такой, как он. Он никого не убивал, а ты убийца. Он не мог говорить это для тебя... Откуда ты знаешь?! Он сочинил это при мне, он не мог тебе рассказать!

— Я знаю все, что знают мои воины, — спокойно ответил Гортхауэр. — Это подобие эльфийского осанве. Но тогда, перед смертью, его мысли путались. А теперь я прошу тебя — расскажи мне то, что слышал, целиком.

— Нет, — бросил Римион, как отрезал. — Не для тебя.

— Ну что ж...

Майа вернулся к своему столу, снова отхлебнул вина — и вдруг заговорил, не спеша, медленно, чуть нараспев:

— Из-за свежих волн океана

Красный бык показал рога,

И бежали лани тумана

Под скалистые берега....

Он говорил и говорил, тихо, плавно, и вдруг в его голос вплелся голос Римиона — продолжавший эти странные стихи.

Я ошалело уставился на них обоих.

-Откуда ты знаешь? — не выдержал я, снова впившись взглядом в эти невероятные глаза. — Эти стихи снились мне, совсем недавно...

— Я слышал это в мыслях твоего отца, — ответил майа тихо.

Словно нахлынуло — папин голос, и стихи, стихи... я помнил их, помнил каждое слово — и невозможное, невероятное время, которому уже не вернуться, когда я, маленький, запоминал эти слова, красивые и непонятные, как повторял их вслед за отцом, и так хотелось делать это снова... Очень хотелось завыть под стать волкам Острова, но это было невозможно.

— Возьми, — майа протянул бокал с вином. — Выпей. Станет легче, надеюсь. Что поделать, Хатальдир, одно слово — война. Каждый день гибнут люди. Я так устал от этих непрекращающихся смертей... У тебя еще есть родственники там, на Севере. Правда, уже не близкие, но они примут тебя, если ты захочешь вернуться.

Я молча взял бокал. Его присутствие сковывало, давило — хуже стен каземата. Устал он, понимаешь...

-Тебе надо на Север, — певуче сказала вдруг та женщина-воин, которая привела нас сюда. — Там нет войны. Там тебя примут, там ты сможешь отдохнуть, будешь петь свои песни...

От её голоса мне почему-то стало легче — повеяло чем-то домашним, родным, тёплым... Я сам не заметил, как потянулся к ней, — куда угодно, только подальше от этого создания с притягивающим взглядом зелёных глаз.

-Эти стихи были тебе, — внезапно сказал мне Римион. — Не ему. Твой отец... Ты что-нибудь помнишь из его стихов?

-Помню.

— Почитай, — попросил вдруг майа. Голос его теперь был почти совершенно человеческим — ничего особенного. — Сейчас так редко можно это услышать.

-Нет, — резко сказал я.

Между мной и ним словно стояла стена — построенная самой войной, что ли... А мне так хотелось согласиться, так хотелось — неважно, кому, неважно!.. Чтобы просто воскресло из небытия то ощущение покоя, тихого вечера, когда за окном нисходит ласковая ночь, и горят свечи, и...

-Нет.

— Ты хочешь вернуться к остальным, в камеру? — спросил майа. По лицу его было не понять, как он воспринял это короткое "нет". — Или предпочтешь остаться пока в других комнатах?

Я пожал плечами. Мне было всё равно. Вспомнилось: и Амлах, и тот эльф были уверены, что меня будут допрашивать о тех, кто поддерживал отряд Барахира... То, что ничего подобного не происходило, меня почему-то уже перестало удивлять. Пришлось признать, что в отношении меня действительно дело вовсе не в отряде.

— Будь так добр, реши это сам, — голос майа стал более настойчивым. — В конце концов, ты ведь хочешь, чтобы к тебе относились, как к взрослому человеку. Я не хочу направлять каждый твой шаг.

Я разозлился. Вот пристал...

-Я останусь здесь.

Гортхауэр усмехнулся едва заметно, улыбнулась и та женщина.

— Хорошо, — проговорил он. — Тогда, во-первых, сходи и переоденься — Ринна тебе поможет. Не стоит постоянно ходить в этих окровавленных обносках. Жить будешь в одной из гостевых комнат, пока не примешь решения — на Север возвращаться или в Бретиль. Римион, что же до тебя, то ты можешь остаться, или уйти, когда пожелаешь, ты не враг мне, и задерживать тебя я не стану.

Я поспешно сбежал из-под этого взгляда и только уже в какой-то из соседних комнат в полной мере осознал, насколько именно без Гортхауэра мне легче. Пока переодевался, потихоньку поглядывал на Ринну. И как они под его началом служат, — привыкли, что ли? Хотя надо отдать ему должное, стихи он читает совершенно потрясающе, сразу ныряешь с головой в завораживающую сверкающую реку слов, и не хочется возвращаться обратно... если бы он в своей жизни только стихами занимался, насколько было бы лучше!

Рубашку мне подобрали красивую, атласную, явно эльфийскую — поневоле закралось подозрение — не с убитых ли эту одежду сняли? А одежды тут было много, самой разной, и Ринна заставила меня надеть красивый пояс — кажется, позолоченный, такие только лорды нолдор носили. Оглядела удовлетворенно и только тогда повела обратно. Майа, увидев меня, тоже довольно улыбнулся.

— Так гораздо лучше, — сказал он. — А теперь — извини, мне нужно заняться делами. Можете пока остаться здесь, я не возражаю. Там, в шкафу, найдете вино, если захотите... Ринна, — позвал он женщину, — идем.