— Ладно, ладно. Убери ножичек, сейчас сниму, — примирительным тоном сказал Хлебыч. — Забирайте, твою, канделябра... Задавитесь ею, уроды немытые. Сейчас сниму, милок, сейчас. Ты ножичек-то убери...

Нож от горла убрали, и Хлебыч потянул бегунок змейки вниз.

Оба 'бармалея' вдруг замерли и изумлённо уставились на змейку: на то, как она мягко разъезжается по сторонам.

— Дебилы, что ли? — проговорил Хлебыч, осознав, наконец, что эти 'конные бомжи' ни бельмеса по-русски не понимают.

Он дёрнул бегунок вверх, змейка стянулась. Оба 'немытых' аж ёкнули от удивления. 'Старший', сидевший до сих пор у костра, вскочил на ноги, живо растолкал сотоварищей и жестом потребовал повторить фокус. Хлебыч повторил.

'Старший' какое-то время смотрел на диковину со щенячьей радостью, после осторожно попробовал сам, а ещё через минуту глаза его вдруг налились яростью, он принялся стаскивать с Хлебыча куртку. Змейку до конца так и не расстегнул, потому стягивал, как свитер, через голову. Процедура эта сопровождалась пыхтением и рычанием, подобным звериному. Из внутреннего кармана под ноги вывалился смартфон, а следом бумажник. Двое 'младших' кинулись за ними и, путаясь, ползая под ногами на четвереньках, едва не вцепились друг другу в глотки, не сумев поделить нежданную добычу.

Гвалт суматохи внезапно прервал близкий выстрел. Лошади заржали, поднялись на дыбы; бандиты разом в испуге отпрянули от Хлебыча, а он так и остался стоять в нелепой позе, с наполовину стянутой на голову курткой.

— Гвардии сержант Суворов, пятая рота, тысяча семьдесят второй отдельный батальон материального обеспечения! Руки вперёд, мордой в снег, живо! Живо, я сказал! Иначе открываю огонь на поражение! — прокричал Вовка, вращая ружьём так, чтоб каждому досталось увидеть, направленный на себя ствол.

Бандитов, в силу их абсолютного не владения языком оратора, похоже, не слишком впечатлила киношная Вовкина реплика, и та 'железная палка', с коей он пытался атаковать. К звуку выстрела 'бармалеи' отнеслись, пожалуй, с тем же благоговейным страхом, с коим доводилось им вслушиваться в раскаты грома: прогремело и ладно, все живы и здоровы.

Замешательство, связанное с внезапным появлением Вовки, длилось всего несколько секунд. 'Старший', явно взбешённый наглостью, с коей его отвлекли от добычи лётной куртки с волшебной змейкой, резко и отрывисто выкрикнул что-то своим сотоварищам. Те, оба, обнажив сабли, с воплями кинулись наглецу навстречу.

Снова бабахнул выстрел. Бандит, на свою беду, оказавшийся более шустрым, рухнул на снег и, поджав ноги к груди, заскулил, застонал. Другой остановился, замер, оглянулся на 'старшего'.

Вовка с некоторой суетливостью, но довольно уверенно перезарядил 'вертикалку'. Парень, похоже, успел оценить обстановку, потому целился теперь в 'старшего'. Тот, оголивший было саблю, какое-то время стоял неподвижно, глядя прямо в ствол ружья. После медленно отвёл саблю в сторону и разжал руку. Сабля упала в снег, её хозяин приклонил голову и опустился на колени.

— Дядь Саш, вызывайте неотложку и полицию! — крикнул Вовка. — У меня телефон издох.

Хлебыч, успевший к тому моменту оправиться, поискал взглядом выпавшие из кармана вещи. Увидев их в руке уцелевшего 'бармалея', нарочито медленно поднял трофейную саблю. Смартфон, с экраном в паутине трещин, и бумажник тотчас шлёпнулись к ногам.

— Разбили! — запричитал Хлебыч. — Сынов подарок разбили! Вашего канделябра медь! Откуда же вы, такие тупые, взялись на мою голову?!

Он поднял смартфон, попробовал включить, но тот даже не мигнул расколотым экраном.

— Нету у нас связи, парень, — подойдя к раненому, проговорил Хлебыч. — Ты чем его угомонил?

Вовка пожал плечами:

— Не знаю. Не разбираюсь я в ваших патронах. Что под руку попалось, то и зарядил.

Хлебыч подошёл к костру, окинул взглядом, сложенные около мест, где сидели 'бармалеи', луки и колчаны со стрелами. Хмыкнул, вытянул одну стрелу, осмотрел медный её наконечник.

— Слышь ты, предводитель апачей! — обращаясь к 'старшему', сказал Хлебыч, — Забирайте своего индейца с простреленными яйцами, и чтоб духу вашего тут не было! Понял?! В больницу его доставьте. Если повезёт, мужиком останется.

Не рассчитывая на понимание его слов, Хлебыч сопроводил реплику жестами, разобрать которые, по его мнению, могли бы даже полные идиоты. Тем не менее, объяснять пришлось несколько раз. Не обошлось без пинков и подзатыльников.

— Зря мы их прогнали, — сказал Вовка, когда 'бармалеи', взгромоздив на лошадь раненного, ускакали прочь. — Покушение на убийство, плюс неоказание помощи... Сколько за это дают, дядь Саш? А если он умрёт?!

— Не умрёт, — отмахнулся Хлебыч. — Вроде, трёшкой ты его приласкал, — он кивнул в сторону отстрелянных гильз. — Трёшка глухариное перо не берёт. Через толстенные его шаровары, считай, ты не больший ущерб промежностям нанёс, чем, если бы солью в задницу стрельнуть. Через неделю бегать будет. А мы, на всякий случай, эти индейские причиндалы голыми руками лапать не будем. — Хлебыч пнул ногой колчан. — Пальчики на них! Улики, вещдок, стало быть. В тряпочку завернём, в кузов бросим. И сабли эти позорные тоже. Предъявим следствию, если что. Впрочем, у нас же свидетель есть! — Хлебыч вдруг вспомнил, что на куске рогожи под тулупом прячется девчонка. — Тебе, Вовка, орден за освобождение заложницы полагается, а не Калыма! Пойдём-ка, посмотрим на неё.

Глава 3. Улита

Хлебыч поднял свою бейсболку, но надевать не стал; вывернул наизнанку, стряхнул о колено.

— Пойдём. Чего встал? — сказал он Вовке, заметив, что тот уставился куда-то вдаль.

— Холодно здесь, — отозвался Вовка. — С утра теплее было. Даже снег местами подтаивал.

Хлебыч и сам давно это заметил, однако Вовкин голос выдавал, что с ним происходит что-то неладное, причём, вовсе не из-за погоды. Он побледнел, его знобило: руки тряслись, он кутался в жиденькую свою курточку.

Хлебыч подошёл ближе.

— А ну, парень, смотри на меня, — потребовал он. — Смотри, говорю!

Вовка уставился на Хлебыча, явно не понимая, чего тот к нему привязался.

— Так, — уловив беспокойный Вовкин взгляд и оценив неровное его дыхание, выкрикнул Хлебыч, — слушай мою команду, сержант Суворов! Десять приседаний с ружьём в вытянутых руках! Выполнять!

— Это ещё зачем?! — возмутился Вовка.

— Ты не пыжься, сынок! — осадил Хлебыч. — Я же вижу, чего тебе стоила встреча с этими индейцами. Накрыло тебя, парень. Адреналином накрыло. Сел, встал, сел, встал! Выгоняем нагрузкой излишки этой гадости! Заодно и согреешься. Стоп, давай вместе: сели, встали!..

Вовка спорить не решился. Доверился опыту старшего товарища, присел с ним раза три или четыре, шумно выдохнул и сказал:

— Хватит, дядь Саш, мне уже лучше. Вы про заложницу говорили. Где она? Человеку помощь нужна, а мы тут фитнесом забавляемся.

— Да не боись ты. В порядке она. Вон, глянь, из-под тулупа глазёнки прямёхонько на тебя таращатся! Симпатичная, твою, канделябра!.. Ну, пойдём, что ли, свататься.

Девчонка, за всё время не издавшая ни единого звука, смотрела на случайных своих спасителей с настороженностью.

— Девушка, вы в порядке? — привстав на колено, спросил Вовка.

Она не ответила. Лишь закопошилась под тулупом и скоро вытянула наружу связанные сыромятиной руки.

— Тут без ножа не обойтись, — оценив крепость узлов, сказал Хлебыч.

Вовка сбегал за саблей.

— Добри муже, вельмо хвала з помочи! — едва освободившись от пут, тоненько произнесла девчонка.

Хлебыч хмыкнул, почесал залысину.

— Облом, Вовка! Кажись, красавица уже замужем, — сказал он. — Сербка? Словенка? Полька? — ориентируясь на её говор, стал перечислять Хлебыч.

— Муже — мужчины, — сообразил Вовка. — Она за помощь благодарит! Звать-то тебя как? — тут же спросил он.

Она помотала головой: не поняла.

— Кличут как? — переиначил вопрос Вовка.

— Улита, — ответила девчонка. — Сьеверь росска з Бусар есьмь.

Вовка помог ей подняться, и теперь она стояла, едва дотягиваясь росточком до его плеча, озиралась по сторонам и потирала набитые сыромятиной запястья. Её огромный пуховый платок укрывал не только голову, но и плечи; поверх овчинного полушубка наброшен был тёмно-вишнёвого цвета бархатный жилет; из-под длинного кумачового платья выглядывали острые носы схожих цветом сафьяновых сапожек.

— Стоп, стоп! Что значит, русская?! — запротестовал Хлебыч. — Как это, русская? А мы, тогда, кто, если не в зуб ногой, что она лопочет? Вовка, у тебя получается, вроде, а ну-ка скажи ей, пусть чётко ответит — кто такая, откуда и куда... Ну, ты понял, да? Про индейцев тоже расспроси, а я кепку почищу: холодно.

Хлебыч отошёл, зачерпнул в ладошку чистого снега и принялся тереть им подкладку бейсболки, оббивать о колено, и снова тереть.

— Не нравится мне это поле, — вполголоса, приговорил он. — Явно не пахано тут. Кусты, деревья, где зря торчат. Хрень какая-то нездоровая.

Мга редела, всё шире распахивала перед глазами дикую степь. Хлебыч вглядывался вдаль, понимая, что так быть не может, не должно: тут положено лежать полю, обрамлённому ровной посадкой.

Вспоминал вдруг про бинокль в сумке, вздохнул, отругал себя за забывчивость. После решил, что если бы взял, то 'индейцы' и его бы расколотили.

Думать о плохом не хотелось, о хорошем — не получалось. Оглянулся, взглянул на Вовку с Улитой. Что у них, действительно, хорошо выходило, так это смотреть друг дружке в глаза и бестолково улыбаться. А вот с дознанием дело, похоже, продвигалось туговато.

Хлебыч в очередной раз стряхнул бейсболку, вернул ей правильную форму и, подстелив внутрь носовой платок, надел.

— Ну, что там? Узнал что-нибудь? — окликнул он Вовку.

— Говорит, что из какого-то Бусара. Речка там течёт — Корынь, вроде, называется. Слыхали? — отозвался Вовка.

— Корень, — поправил Хлебыч. — Знаю такую. Отсюда километров двадцать, может, больше. А хутора эти... да чёрт их ведает как они обзываются! Лопочет-то не по-нашему чего? И что за индейцы её связали — кто такие?

— Тут почти все так говорят. Кроме хазар, но они редкие гости, — невесело ответил Вовка. — И не индейцы то были, а лихие люди, тати хана Силая.

Обескураженный новостью Хлебыч, какое-то время молчал, переводя взгляд с Вовки на Улиту и обратно.

— Дядь Саш, я вам не сказал, — продолжил Вовка, — за 'Захаром' колеи нет. Совсем нет, никакой! Я как увидел, всё бросил, за вами побежал, а тут эти ушлёпки с саблями... Похоже, попаданцы мы, дядь Саш!

— Кто-кто мы? — переспросил Хлебыч.

— Попаданцы. Ну, те, кого во времени переместило...

— Ты что, дурак?! — вспылил Хлебыч. — Какие ещё попаданцы?! Какие, к чёрту, ханы?! Какие хазары?! Что значит, колеи нет?! Ты ничего не напутал? Мне дочку замуж через месяц выдавать! Ты это понимаешь, твою, канделябра, медь?!

Хлебыч схватил ружьё и побежал к машине так, как не бегал, пожалуй, с армейских времён. Хотел лично проверить, увидеть это собственными глазами.

Вовка произнёс то, о чём не хотелось думать. Озвучил ту нелепую мысль, что однажды поселилась в нём самом и, сколько бы ни пытался её изгнать, уходить не желала. Теперь всё вдруг встало на свои места и перевернулось с ног на голову одновременно.

Сбегая по склону, Хлебыч упал, проскользил немного на боку, а когда поднялся на ноги, замер. Он уставился на то место, где не так давно — прежде чем решил подняться на излом — топтался около машины. Вспомнил, что какая-то непреодолимая сила уже тогда заставила его снова взглянуть под ноги, но он не понял — зачем. Рядом, в полуметре от его собственных следов, позади переднего колеса 'Захара' лежало нетронутое снежное покрывало.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — обессилено проговорил Хлебыч.

Он хотел было присесть прямо тут, на травянистой кочке, переварить, обдумать — что же с ним произошло? За что, за какие прегрешения выпало ему даже не умереть по-людски, а бесследно сгинуть? Машинально утирая пот с лица, задел он царапину, оставленную хазарской саблей, и будто очнулся. Спешно направился к 'Захару', залез в кузов.

— Нет, Вовка, банок для мишеней мы тут явно не найдём, — приговаривал Хлебыч, расчехляя 'тозовскую' мелкашку и прилаживая к ней оптический прицел. — Боюсь я, по живым людям стрелять придётся.

Вовка с Улитой сидели у костра, как старые приятели на пикнике, дожаривали брошенных хазарами птиц.

— Держи ружьё, — первое, что сказал Вовке Хлебыч, вернувшись к бандитскому бивуаку. — Патроны экономь — их у нас всего ничего. Сваливать отсюда надо. Не равён час, индейцы с подмогой нагрянут.

— Улита сказала, что они за логом, в дубраве обитают. Далеко это. Напрямую, через лог, сейчас не пойдут, а вокруг — полдня займёт. Так что быстро не вернутся они, — ответил Вовка, укладывая ружьё и патронташ около себя.

— Узнал ещё что-нибудь? Какой хоть год на дворе?

Вовка поворошил палкой угли, перевернул птичьи тушки на другой бок, собрался уже отвечать, но Хлебыч прервал его другим вопросом:

— Ты что, это есть собрался?

— Не пропадать же добру! — Вовка пожал плечами. — Тут как раз на всех: три цыплёнка...

— Нет уж, — поморщился Хлебыч, — за немытыми, я доедать не собираюсь.

— Так они же к ним даже не прикасались, — возразил Вовка. — Да и огонь всякую заразу убивает.

— А ощипывал, потрошил кто? Пушкин? Сказал — нет, значит, нет! — рявкнул Хлебыч.

— Как хотите, — выдохнул Вовка. — Шесть тысяч триста восемнадцатый год тут, между прочим. Это, типа, наше светлое будущее! Читал я про кольцевую теорию деградации и...

— Дубина ты, Вовка, стоеросовая, — прервал его Хлебыч. — Ты ещё про плоскую Землю мне историю расскажи, ага. У них другое летоисчисление: от сотворения мира считают. Вспомни лучше, в каком году Христа распяли. От той даты плясать начнём.

— Так в тридцать третьем, распяли, получается, — сказал Вовка.

— Хороший ты парень, Вовка. Сообразительный! — хмыкнул Хлебыч. — Адам родил... кого он там родил? Тот другого родил. Другой третьего... Ветхий завет читал?

— Неа, — Вовка помотал головой.

— А я читал! Но, ни хрена не помню. Ладно, проехали. По историческим именам выяснять пробовал? Мономах, там, или Рюрик? Или этот... Вещий Олег? Он же, вроде, хазарам отмстить собирался...

— Потому о кольцевой теории и говорю, что спрашивал, — ответил Вовка. — Даже о Киеве понятия не имеет. Киява, говорит, это у них что-то вроде паромной переправы. Новгород для неё — это всего лишь новый город. Знает про Дон — это по-ихнему Тан; Донец — Танис. О Сейме, вроде, ещё слышала.

Хлебыч взглянул на девчонку. Та сидела смирно, со всем вниманием вслушивалась в непонятный говор своих освободителей и как будто осознавала, что речь они ведут о ней. Но, что именно обсуждают эти странные люди, разобрать не получалось. Она, раскрывши рот, бестолково хлопала крупными своими глазищами. Дым от костра щекотал ей нос, и она то и дело по-детски тёрла его тыльной стороной ладони.