Там, за туманами Общий файл

Вовка тоже какое-то время бестолково вращал ружьём. Он и вовсе выстрелить не успел, настолько быстро завязался этот клубок.

— Я туда, — не выдержал Вовка. — За Улитой присмотрите, — попросил он Хлебыча, схватил трофейную саблю и соскочил с кузова.

Девчонка хотела было рвануть за ним, но Хлебыч успел ухватить её за рукав.

— Будь тут, — строго сказал он.

— Мне Фока сказал от Вовки ни на шаг! — нашлась, что ответить девчонка и снова потянулась за саблей.

— Сиди, сказал, а то!.. — заорал Хлебыч, как, бывало, сгоряча вразумлял собственную дочь.

— А то, что?! — сказала Улита, пытаясь высвободиться.

Дочке бы Хлебыч мог придумать тысячу разнокалиберных наказаний, а тут вдруг выяснилось, что арсенал угроз абсолютно пуст. Кроме грубой физической силы, никакой управы на девчонку попросту нет, потому он лишь крепче вцепился в рукав.

— Тебе Фока стрелять велел по команде, а ты?.. — сказал Хлебыч. — Сиди, говорю! Всё равно не отпущу, хоть наизнанку вывернись!

Улита дёргалась и пыхтела, пока не потеряла Вовку из вида. После чего немного поостыла, принялась выискивать его взглядом.

— На, вот, бинокль, посмотри, — Хлебыч поднял, брошенный Вовкой бинокль и протянул девчонке, с мыслью — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы на рожон не лезла.

Улита схватила бинокль, припала к окулярам, но, похоже, ничего не увидела. Отняла от глаз, взглянула на Хлебыча с обидой и нетерпением.

— Колёсико вот это крути, настраивай под свои лупоглазики, — подсказал Хлебыч.

Улита попробовала покрутить. Видно, получилось. Наверно, при иных обстоятельствах она бы завизжала от восторга, но не теперь. В этот момент бинокль был для неё лишь инструментом, помощником, и она просто пользовалась им.

— Нашла! — воскликнула Улита и показала — где именно.

Хлебыч вгляделся в тут сторону. Сабли у Вовки уже не было: видно, вышибли из неумелых рук. Зато он успешно орудовал ружьём — отбивался стволом, бил прикладом.

— Вовка воин! — обрадовано воскликнула Улита.

Хлебыч переживал за пацана и немного, по старой жлобской привычке, за ружьё. Доставалось обоим в этой мясорубке.

Длился бой не более десяти минут и закончился позорным бегством незваных гостей. Удрать удалось не всем. Двое, выбитые увесистыми дубинами из сёдел, остались лежать на изрядно политой кровью дороге. Вскоре ими занялись: привели в чувство и сопроводили в городище.

Вовка возвращался вместе с Фокой. Оба остались невредимы: Вовка из-за полного отсутствия практики подобных боёв уцелел, скорее, чудом. Впрочем, обошлось без потерь с обеих сторон, а раненых хватало. Крепко досталось лишь одному. Идти ему помогали, а вся штанина ниже бедра пропитана была кровью: видно, напоролся на пику или копьё. Остальные отделались изорванной одеждой, неглубокими порезами да ушибами. Хлебыч с Улитой слезли с кузова и дожидались Вовкиного прихода около машины.

— Я кому говорил, стрелять по команде?! — подойдя, жёстко проговорил Фока, глядя прямо Улите в глаза.

Девчонка поёжилась, даже слегка попятилась от такого напора, но тут же виновато опустила голову.

— Ну, чего молчишь, егоза? — наседал Фока. — Чего глаза прячешь?

— Я... Он... — неловко начала Улита, боясь встретиться взглядом с Фокой. — Он нож хотел... в спину...

Фока улыбнулся, подошёл к девчонке, обнял, как родную.

— Спасибо тебе, милая, — проговорил он и тут же отстранился. — Но впредь приказы исполняй! Не то прогоню из своего войска! Поняла?

Улита лишь кивнула в ответ.

— И тебе спасибо, чужеземец, — хлопнув Хлебыча по плечу, сказал Фока. — Не расходитесь, — добавил он. — Это был передовой отряд. Скоро вся сотня явится. Боюсь, не успеет княжеская дружина вовремя подоспеть. Придётся самим справляться.

Глава 7. Свирепый змий

Сумрак сгущался. За частоколом остались различимы лишь крайние деревья, а позади них непроглядной стеной вставала вязкая тёмная каша леса. Низина пока ещё просматривалась полностью, однако штучные шапки плакучих ив уже больше напоминали копны сена, беспорядочно разбросанные по заснеженному лугу.

— Коннице в лесу тесно, наверняка логом пойдут, — озвучил свои мысли Хлебыч.

Фока, собравшийся было по своим делам, остановился, оглянулся.

— И как бы ты их остановил? — заинтересованно спросил он.

Вопрос оказался неожиданным. Какой из Хлебыча тактик? Так, что-то помнил с армейских времён, что-то читал, что-то слышал. На этом вся его военная образованность и заканчивалась. Да и применимы ли те обрывочные знания, если нет у россов ни танков, ни пушек, ни даже пулемётов. Луки со стрелами, и те в дефиците.

Фока ждал ответа. Он, видно, надеялся, что чужеземец с золотом на перстах — меткий стрелок из грохочущей трубки — в военных делах опытен. Четверо артельщиков, что оказались рядом и всё слышали, тоже притихли. Хлебыч чувствовал себя школьником, плохо выучившим уроки и вызванным учителем к доске. Он взглянул на Вовку, в ожидании хоть какой-то помощи. Пусть бестолковой, но способной навести на мысль подсказки, чтобы сдвинуть с мёртвой точки и хоть что-то уже начать говорить.

Вовка молчал, руки его тряслись, глаза не знали покоя; взгляд блуждал с одного на другого, на машину, на частокол. Хлебыч понял, что Вовку снова накрыло адреналином, что бессмысленно сейчас ожидать от него чего-либо внятного.

— У нас три лука на одну лучницу, — вспомнив вдруг о пулемётах, коим при обороне любой высоты самое место на флангах, начал-таки Хлебыч. — Нужны ещё луки и лучники.

— Наберём с десяток, — сказал Фока.

— Лучников ставим по флангам. Ну, по сторонам — там и там, — Хлебыч рукой указал на места. — В центр людей с копьями, пиками и рогатинами.

— Задумка хорошая, — согласился Фока. — Только мало нас. С вами вместе два десятка едва набирается. А их сотня — не меньше. На лучников они сразу попрут, потому как смять лучников — это всегда первое дело. Поступим так, — решил Фока. — Соберём их в центр, пусть сгрудятся кучею. В центре вы с трубками, пятеро лучников и я с вами. Возьмём копья и рогатины: нужда в них, когда дело до сечи дойдёт. Остальные с боков накинутся. А тебе отдельный наказ, — добавил он, глядя на Улиту. — Вот, как сей муж говорил, место тебе на дальней стороне городища. Чтоб своих не задеть, целься в задние ряды: с высоты тебе сподручно будет. Поняла?

— Поняла, — сходу ответила девчонка и в этот раз, похоже, Фокин приказ её вполне устроил.

— А если всё же широко пойдут? Тут им места, развернуться, хватит, — возразил Хлебыч.

Фока на миг задумался, однако решения своего не переменил.

— Ставить рожны, вязать верёвки! — выкрикнул он. — Поторопимся, братцы!

И снова Фока перевёл взгляд на Улиту, тихо сказал:

— Знаю, умеешь ты. Покуда покойно, пошепчи, как полагается, отлей Курьяну: худо ему.

Фока вместе с артельщиками дружно взялись за работу: принялись перетаскивать и укреплять на новом месте рожны, натягивать, вязать меж кустов и деревьев верёвки. Улита направилась к землянке, на которую указал Фока. Хлебыч решил пойти с девчонкой, но прежде заглянул в кабину "Захара", прихватил аптечку. Нагоняя Улиту, он оглянулся, чтобы позвать Вовку. Но тот идти никуда не собирался, а, ухватившись за обрешётку фары, отчаянно, будто в фитнес-клубе, не давая себе спуску, приседал: выгонял из организма излишки адреналина. Хлебыч на миг замер, хмыкнул, махнул рукой и поспешил за девчонкой.

В очаге пылал огонь, натоплено в землянке было неимоверно. Само помещение оказалась на треть меньше Фокиного жилища, да и стены не бревенчатые, а из тёса, местами декорированы тугим плетнем. Курьян в одной лишь длинной льняной рубахе лежал на дощатом топчане, застеленном льняной тканью. Подле суетилась какая-то женщина.

"Видно, не все уехали, — подумал Хлебыч. — Наверно, знахарка это, без которой никак не обойтись, и долг её — врачевать раненых".

Даже при тусклом, мерцающем свете лучины видно было, что зацепило Курьяна не слабо: с внешней стороны ляжки почти у самого бедра оказался сорван большой, глубиной до самой кости, шмат плоти.

Выше раны ногу уже туго перетянули верёвкой, но сделано это было наверняка уже в землянке. До того Курьян успел потерять много крови, и находился теперь полуобморочном состоянии.

Улита со знанием дела осмотрела рану, потрогала кожу около неё, после спросила у знахарки — чем та промывала и что вообще успела сделать. Ответ, видно, не слишком удовлетворил девчонку. Она тут же попросила какую-то траву. Знахарка покачала головой. Спросила про другую — ответ был таким же.

— А ну-ка, дочка, позволь мне взглянуть, — снимая с себя куртку, сказал Хлебыч. Ни знахарка, ни Улита перечить не стали, допустили его к Курьяну.

В недрах Вовкиной аптечки нашёлся и пузырёк перекиси водорода, и йод, и запакованный по всем правилам стерильный бинт. Хлебыч помянул и пацана, и недавний техосмотр добрым словом, обработал рану перекисью. Вид вскипающей жидкости заставил знахарку, что следила за всеми манипуляциями, вздрогнуть.

— Не бойся, тётка, это вроде мёртвой воды — любую заразу убивает, — сказал Хлебыч. — А теперь йодом вокруг помажем и забинтуем. Поняла?

Знахарка покачала головой: не поняла.

— Всё будет хорошо, говорю, — пояснил Хлебыч. — Если бог... то есть, они все... или кто там у вас это дело курирует... Короче, сами-то мы не оплошали. Согласна?

Вряд ли знахарка что-то поняла, но кивнула. Доверия, однако, в её глазах Хлебыч не нашёл, но и протеста не встретил. Потому спокойно, не торопясь обмазал йодом кожу вокруг раны. После аккуратно вернул оборванный с одной стороны шмат плоти на место, где тому надлежало прирасти заново, и принялся забинтовать. Сам Курьян слабо реагировал на происходящее. Лишь постанывал и время от времени негромко бранился, видно, бредил.

— Что за отвары у тебя, дядь Саш? Какие травы, какие коренья в них? — заинтересованно спросила Улита, обратившись к Хлебычу так, как обычно делал это Вовка.

— Не отвары это, дочка, — закончив перевязку, сказал Хлебыч. — И как объяснить тебе, даже не знаю. Скажу так: дал, а точнее — продал, нам эти склянки один толковый волхв — Аптекарем его кличут. У него снадобья от многих хворей найдутся: плати только, не скупись. Одна беда — слишком тот волхв теперь далеко. Так далеко, что ни пеше, ни верхом до него не доехать. Нету вежи туда, но искать мы её с Вовкой будем, пока не найдём, вот так вот дела. А ты думала?! У меня там дочка замуж выходит, а я у вас тут прохлаждаюсь. В общем, если опустеют эти склянки, взять таких снадобий негде будет. Эх, знал бы, что так выйдет, загрузил бы "Захара" под самую завязку всем, чтоб на остаток жизни хватило. Хотя, сколько той жизни? Как в той песне поётся: вот пуля пролетела, и ага... Может, и так больше нужного загружено.

Хлебыч махнул рукой:

— Да будь, что будет! — сказал он. — Чего уж теперь локти кусать.

Улита слушала и помешивала какое-то варево в небольшой посудине над очагом.

— А ты, вот, что готовишь? — в свою очередь полюбопытствовал Хлебыч.

— Зелье, — без затей ответила Улита. — Из берёзового сока, ядного гриба, полыни и сон-травы. Это зелье назавтра даст сил Курьяну, а как выпьет, так крепким сном забудется, о боли и не вспомнит.

— Отец научил? — решился спросить Хлебыч.

— И дед, и отец, — сказала Улита, сливая отвар из посудины в миску. — А теперь выйдете оба, — вдруг строго объявила она. — Шептать стану. Слышать вам это заказано.

Хлебыч немного удивился такому повороту, но промолчал. Почему-то в этот миг вспомнил он жену, её строгий требовательный взгляд, в одно мгновенье ставящий точку в любом споре; он накинул бушлат, водрузил на голову кепку и направился к выходу.

Зимние сумерки особенно коротки. Ночь, будто грозовая туча гонимая ураганным ветром, надвигается неотвратимо и быстро, застит белый свет, накрывает покрывалом тьмы всё, до чего способна дотянуться.

Тётка не по возрасту шустро взбежала по ступенькам и, ухватив под подбородком кое-как наброшенный платок, ни слова не говоря, посеменила по натоптанной тропинке. Видно, пока Улита сидит с Курьяном, решила отлучиться, сбегать по каким-то своим неотложным делам.

Следом из душной протопленной, будто баня, землянки на свежий воздух выбрался и Хлебыч. Вдохнув полной грудью, ощутил он лёгкое головокружение.

— Да, воздух здесь, конечно!.. Таким точно не надышишься, — едва слышно проговорил он.

Пока привыкали глаза, Хлебыч различал лишь призрачные тени на сером заснеженном склоне. Тени те сближались и отдалялись, перекидывались короткими фразами, чем-то шуршали и скрежетали, иногда постукивали: артельщики продолжали строить укрепления, ставить ловушки.

Со стороны леса из непроглядной тьмы долетел вдруг скрип проржавелых петель и тотчас там вспыхнул крохотный огонёк. Ненадолго он разросся, выхватил из мрака чёрный силуэт "Захара", и сразу погас. Затем будто встрепенулся, затрясся в лихорадочном приступе, а после скрылся за непроницаемой преградой, оставив лишь приглушённый размытый отблеск на стеклах машины. Похоже, Вовка баловался там китайским фонариком. Поймав визуальный ориентир, Хлебыч направился прямиком к "Захару".

— Пора, наверно, на позиции топать, — сказал Хлебыч, подойдя к кабине.

— Ага, сейчас. Доделать кое-что надо, — ответил Вовка, продолжая рыться в хламнике под сиденьем.

— Ты что там потерял? — поинтересовался Хлебыч.

— Свечи, — не оборачиваясь, отозвался Вовка.

— За упокой ставить? — хмыкнул Хлебыч. — Рановато.

— Дядь Саш, какой, к чёрту, "за упокой"? Да что это у вас одна тема на языке, а? Других, что ли нету? Я умирать не собираюсь, между прочим. Это вы как-нибудь без меня, пожалуйста. Молодой я ещё, чтобы вот так просто взять и умереть. Старые автомобильные свечи я ищу.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Хлебыч. — Шучу я так — сообразно текущей обстановке: тоскливо-мрачным юмором. Свечи-то тебе на кой ляд сдались? Кидаться ими будешь, что ли? Тогда уж лучше баллонный ключ возьми. Он поувесистей. Или монтировку...

— Блин, дядь Саш!.. Идите вы уже... к Фоке, — огрызнулся Вовка.

— Оперился, щегол! — обиженно проговорил Хлебыч. — Спасибо, что по избитому маршруту не отправил.

— Хотел сказать, что я догоню, — попытался сгладить Вовка.

Хлебыч не ответил. Он зашёл с другой стороны кабины, открыл дверцу, снял с мелкашки оптику — ночью она только мешает — сунул в сумку, что стояла на полу. После взял хазарскую саблю, махнул ею пару-тройку раз, разочаровано откинул в сторону. В итоге, прихватив с собой лишь трофейный щит, размером с крышку от выварки, не проронив больше ни единого слова, отправился к склону, к артельщикам.

Минут пять он ходил взад-вперёд, спрашивал у одних, у других, пока не обнаружил Фоку, одиноко сидящим на травянистой кочке почти у самого излома. Артельщики закончили обустройство ловушек и заграждений, принялись разжигать в низине костры. Фока сверху наблюдал за этой работой и, при необходимости, корректировал, подсказывал: дальше, ближе, левее, правее...

— Для чего костры? — спросил Хлебыч, присаживаясь на кочку рядом Фокой.