Анджей согласно кивнул.
— Я послезавтра собираюсь отправиться в небольшую экспедицию. Примерно на месяц. Нужно посетить десяток точек на скэттере. В принципе, ничто не мешает спланировать маршрут так, чтобы по дороге попасть в наиболее интересные места гэзера и побывать на фронтире.
— Что такое фронтир, я более-менее понимаю. Но скэттер и гэзер?
— Это наша лемурийская терминология, но и в других старых колониях, по-моему, тоже её используют. А в не-старых нет скэттера, и альтернатива фронтиру рассматривается как нечто единое, кантрисайд. А у нас есть гэзер. Это что-то вроде того, что под нами — освоенная сельская местность, человек этак двадцать-пятьдесят на квадратный километр, поля почти смыкаются. Люди, живущие в гэзере, ощущают себя единым обществом. Ездят в город на ярмарку чуть ли не еженедельно, в свободное время торчат в тех же чатах, что и горожане, смотрят те же видеоканалы. В общем, местность, абсолютно неинтересная с этнографической точки зрения. Космонавты или моряки и то интереснее, — Ильма заложила за ухо прядку, выбившуюся из косы. — А вот скэттер — дело другое. Это люди, предки которых полтораста лет назад, до Инцидента, прилетели под Арктур с целью построить мир по своему вкусу. Они забивались куда-то в труднодоступные места — в горы, в глубины лесов, даже в болота, и создавали там небольшие изолированные поселения. Ведь тогда, до Инцидента, не было очевидно, что земные государства не смогут подчинить себе новозаселённые планеты. Говорят они там на смеси какого-нибудь старинного земного языка с кучей Древних терминов, описывающих окружающую их жизнь. Нет, они не порвали с цивилизацией окончательно, пользуются современной медициной, их дети учатся в школе по общим программам, а часть детей, подрастая, уходят в города или на фронтир. Но те, кто остаются, ведут своеобычное хозяйство и живут по собственным традициям. Вот их-то мы в основном и изучаем.
Пока она говорила, глаза Анджея разгорались и разгорались, и он прекрасно знал, что Ильма это замечает.
— Так что вот. Могу предложить оклад рабочего в двести лемуриков в месяц, не считая билетов на общественный транспорт, место в палатке, которую ты сам же и потащишь, и много-много тяжёлой экспедиционной работы.
— Где расписываться? И кстати, чего это оклад такой маленький?
— Ну так этнографы и экологи — самые бедные из полевиков. От нас, в отличие от геологов и ботаников, никакого прибытка ни бизнесу, ни муниципальным властям, одно беспокойство — то не тронь, это сохрани. Потому и гранты у нас маленькие. На должность рабочего обычно берётся студент, соискатель степени бакалавра или в крайнем случае магистра, которому лишь бы на еду хватало, а работает он за интерес. Впрочем, я полагаю, у тебя тот же случай? — она ехидно улыбнулась и подмигнула.
Автожир закладывал пологую дугу над городом. С высоты птичьего полёта Ильма показывала Анджею достопримечательности:
— Вот с этого места начиналась наша колония. Вон тот каменный шатёр стоит на месте первого лагеря археологической экспедиции Сильмы Типпельберг. А вон та колонна — на месте раскопа, где впервые удалось отрыть артефакты Древних. Вот этот замок в стиле рококо с башенками — Опера. А мы сейчас пойдём на посадку возле Приморского рынка. Там большая парковка.
Вдруг в поясной сумочке у Ильмы зазвонил телефон. Она вытащила аппарат, поднесла к уху:
— Да, конечно. Я сейчас в городе. Башмитианин? Это я тебе сходу не скажу. Мне нужно время на подготовку. Давай через два часа в "Перепёлке"?
Она нажала кнопку отбоя, убрала аппарат и обратилась к Анджею:
— У меня тут возникло срочное дело. Нужна консультация по теме, по которой я без подготовки много не скажу. Придётся освежить кое-что в памяти. Всё равно мы собирались в музей Планеты — вот он стоит, походи там без меня, там и так всё расскажут. А потом подходи вот в это кафе, — она показала рукой на навес с несколькими столиками около двухэтажного дома из дикого камня.
* * *
Анджей направился в музей, который занимал довольно большое трёхэтажное здание и делился на три отдела: "Геологическая история", "Дочеловеческая история" и "История колонизации". Разумеется, больше всего его интересовала дочеловеческая история. Но тут он столкнулся с небольшим затруднением: надписи древнеарктурианским алфавитным письмом, как правило, не сопровождались переводом, примерно так же, как надписи латиницей где-нибудь в Сербии. Видимо, считалось, что уж этот-то алфавит знает каждый образованный человек. Пришлось взять напрокат аудиогид.
В отделе истории колонизации Анджей обратил внимание на скэттер. Тут были описаны десятки разных народов с разными обычаями. В общем и целом это напомнило ему средневековую историю Земли: какие-то примитивные племена с разными специфическими традициями земледелия и скотоводства, а некоторые даже охотничье-собирательские. И всё это люди, предки которых пересекли космос, а до этого жили в земных высокотехнологических городах?
Выйдя из музея, Анджей направился к кафе. Однако, подойдя к столику, он был вынужден остановиться и протереть глаза. "Что же они добавляют в этот свой диссертационный кофе?" — ошарашенно подумал он.
За столиком сидели две Ильмы и оживлённо о чём-то спорили, тыча пальцами в экран планшетного компьютера. Одинаковые чёрные волосы, заплетённые в две косы, одинаковые черты лица, одинаковые фигуры, даже платья одинаковые. Только цвет кожи слегка разный: одна явно европеоидной расы, но хорошо загорелая, вторая похожа на мулатку или квартеронку.
Наконец та, что посветлее, подняла голову:
— О, Анджей! Знакомься, это моя дочь, Тайка Линдсней. Тайка, оторвись от экрана. Это Анджей Краковски, журналист с Земли.
Вторая женщина подняла голову. Анджей ещё раз посмотрел на них и подумал, что не может с ходу сказать, какая моложе, какая старше.
— Ильма, извини за нескромный вопрос, сколько вам обеим лет?
— А что, у вас на Земле это до сих пор считается нескромным вопросом? Мне — сорок два, Тайке — двадцать три.
* * *
Ильма открыла дверь, и они вошли в её секцию таунхауса. Анджей и представить себе не мог, что существуют такие узкие дома. Коридорчик шириной около метра вёл от парадной двери до выхода во двор. Вбок из него вели двери в гостиную, шириной не более двух с половиной метров, зато длиной добрых пять, и маленькую кухоньку. Между гостиной и кухней была крутая лестница наверх, ведущая в спальню и ванную, расположенные над гостиной. Широкая площадка над лестницей, с выходом на балкон, служила Ильме кабинетом. В общем, по фасаду вся эта конструкция занимала не более трёх с половиной метров. Соседние отсеки, похоже, были гораздо больше.
Ильма провела гостя во внутренний дворик, такой же маленький, как и сама секция таунхауса, и кончавшийся живой изгородью — вернее, двумя живыми изгородями параллельно друг другу, образующими зигзагообразный проход. Этот проход выводил на берег довольно длинного то ли пруда, то ли бассейна, протянувшегося вдоль всего таунхауса, вернее, между двумя таунхаусами. Похоже, этот бассейн был общим для пары десятков секций.
Рядом с выходом с её двора на краю бассейна стояла пара выцветших пластиковых кресел и круглый столик. Арктур уже опустился довольно низко, и тёплый вечерний свет не вызывал желания спрятаться в тень.
Лемурийка поставила на столик запотевший мельхиоровый кувшин, неизвестно откуда взявшийся в её руках, а на спинку одного из кресел бросила большое мохнатое полотенце.
— По-моему, после всех этих экскурсий самое время искупаться.
Она сбросила одежду и прыгнула в воду. Анджей последовал её примеру.
Энергично проплыв несколько раз вдоль бассейна туда и обратно, профессор выбралась на берег и, не одеваясь, уселась в шезлонг, налив себе что-то из кувшина в высокий стеклянный бокал на тонкой ножке. Журналист сделал то же самое.
В обнажённом виде Ильма вела себя совсем не так, как Мара или, скажем, Труди Карпентер. Те просто не обращали внимания на то, что на них кто-то смотрит. Им было удобно и естественно без одежды, и они естественно двигались. Пока Ильма плавала в бассейне, она делала то же самое — её тело нуждалось в большем количестве движения, чем предоставила городская прогулка. Но теперь, когда потребность в движении была удовлетворена, и она села за стол рядом с гостем, чувствовалось — она осознает, что является объектом эротически окрашенного мужского внимания, и наслаждается этим. Впрочем, это совершенно не мешало им обоим вести светскую беседу.
— Почему мой дом такой маленький? А куда мне больше? Вполне хватает, чтобы кинуть рюкзак между экспедициями. Дети выросли, у Тайки свой дом в Сити, а Дар где-то мореходствует, обслуживает китовые фермы. Когда он бывает в городе, то скорее у сестры остановится, чем у меня.
— А их отец?
— О, история моей личной жизни — это такая баллада! Я обязательно рассказываю её студентам в курсе методики полевых исследований. Чтобы знали, как не надо заниматься этнографией, — Ильма усмехнулась, но как-то не совсем весело. — Любить объект своего исследования нужно. Любить народ, его культуру, может быть, даже его обычаи. Спать со случайно встретившимися в скэттере симпатичными знакомыми можно. Если знать обычаи и делать это так, чтобы ничьей чести не было урона. Но упаси вас боги Древних влюбиться в объект исследования и пытаться создать семью! А со мной случилось именно это. Давно-давно, когда я была ещё только бакалавром и отправилась в Тагарские горы собирать материал для магистерской диссертации. Там очень интересная культура горных пастухов. Леон влюбился в меня с первого взгляда, я выдерживала его ухаживания дня три, а потом сдалась. Мы прожили вместе шесть лет, я родила от него двоих детей и набрала по окрестным скэттерным поселениям материала не только на магистерскую, но и на докторскую диссертацию. Там в предгорьях довольно близко сходятся несколько разных культур, и, оставаясь примерной супругой горного пастуха, можно изучать не только своё племя, — она машинально намотала на палец кончик одной из кос и вздохнула. — А потом я не выдержала и сбежала. Не по мне это — в течение двух тысяч дней просыпаться и видеть на горизонте одну и ту же гору. Правда, сначала я сбежала не совсем. Каждые несколько месяцев я появлялась там на недельку, и каждый мой приезд был феерией любви. Мы всё никак не могли поверить, что у нас слишком мало общего, и мы не можем ужиться вместе. Охлаждение началось, когда подросли дети. Сначала Дар пошёл в юнги на торговое судно. Тогда Леону стало ясно, что он весь в меня, такой же бродяга, и не останется на его любимых яйлах. Но окончательный разрыв случился, когда Тайка выбрала себе специализацию после медицинского училища. Надо сказать, что и я сама была почти шокирована, когда она выбрала секс-суррогатную психотерапию.
— Что, это такое шарлатанство?
— Нет, вполне научно обоснованная методика. Но она подразумевает интимные контакты терапевта с клиентами. Я, конечно, иногда сплю с представителями изучаемых народов — но чтобы делать секс неотъемлемой частью работы?! Леон обвинил в этом меня и, наверное, в чём-то был прав — когда Тайка была подмастерьем, она ездила со мной коллектором по скэттеру и насмотрелась на то, насколько разными бывают людские представления о приличиях и нравственности. Поэтому у неё не было причин счесть этот род занятий безнравственным или неприличным. Она считает себя горожанкой, а горожане принимают любое поведение, которые считает приличным хоть кто-нибудь. В общем, последние лет пять в гости к тагарским родственникам появляется только Дар. Он, конечно, непоседа, перекати-поле, и вообще по его примеру уже пятеро подростков сбежали в моряки, но он хотя бы остаётся в рамках приличий.
— Знаешь, Ильма, — вдруг перебил собеседницу Анджей, — тот коктейль, которым с утра с твоей подачи напоил меня Джошуа, уже прекращает своё действие. Ещё немного, и я засну прямо в шезлонге.
— И правда будет непорядок, — согласилась она. — Хватай своё барахло в охапку и пойдём, покажу тебе кровать.
Почему-то обыкновенная кровать с довольно жёстким тонким матрасом, да при нормальной гравитации, показалась Анджею безумно привлекательной по сравнению с надувным матрасом при минимальной тяжести в каюте "Ариадны". Едва успев натянуть на себя одеяло, он заснул, хотя до заката оставалось ещё не меньше часа.
Сознание вновь вернулось к нему в предрассветных сумерках, когда небо уже начало светлеть, но Арктур ещё не поднялся над горизонтом. Проснулся он свежий и бодрый — и вдруг обнаружил, что в кровати он не один.
Ильма спала чутким сном опытного путешественника, поэтому, как только проснулся сосед по кровати, проснулась и она. И не говоря ни слова притянула его к себе.
Позднее, когда рассветные лучи Арктура уже проникли в окно, а наши герои просто лежали рядом друг с другом, Анджей наконец спросил:
— Ну и зачем было это делать в первую же ночь под одной крышей?
— Знаешь, Анджей, вчера мы согласились отправиться вдвоём в достаточно длительную экспедицию. Это подразумевает несколько больший уровень взаимного доверия, чем случайный секс. А то, что мы симпатичны друг другу в этом смысле, стало видно сразу. И есть ещё одна тонкость. Я, конечно, не такой профессиональный психолог, как Тайка, но кое-что понимаю в этом деле. У тебя вчера чувствовался комплекс нового мира. Ты оказался в новом месте, где всё для тебя новое, чужое. А рядом я, которая прожила тут всю жизнь. Если бы мы не стали любовниками, то ты запросто мог бы в общении со мной занять позицию младшего, ученика рядом с учителем, если не сына-подростка рядом с матерью. А вот этого мне совершенно не надо. Если бы мне нужен был младший спутник, я всегда могла бы взять подмастерье-коллектора, а раз уж беру в напарники взрослого мужика, он нужен мне в позиции равного. А женщину, которая занимается с тобой любовью, ты будешь воспринимать как равную независимо от каких-то знаний и умений в конкретных областях.
— Но у меня могли быть какие-то обязательства перед оставшимися в Солнечной системе.
— Ой, ладно, вчера ты уже успел мне всё рассказать. У тебя была девушка из старинной нектонной семьи.
— Да, она говорила про себя "нэви в третьем поколении, космонавт в седьмом".
— Ого, уже и третье поколение бывает? Как быстро летит время. Впрочем, мои дети тоже уже выросли, а я училась вместе с детьми первого поколения, которые ещё не стали вторым. Вспомни, как ты расставался с ней на Марсе — наверняка она отпустила тебя. В таких семьях прекрасно понимают, что это такое, когда людей разделяет межзвёздное расстояние, а у каждого из них свой путь. И даже если ваши пути когда-нибудь снова пересекутся, я уверена, что она не поставит этого утра в вину ни тебе, ни мне.
Dumpfmaschinenmuseum
— Алина, ты точно уверена, что вам надо ехать за двести километров на этом плоде извращённой любви локомобиля XIX века с танком начала XX? — поинтересовался капитан. — Вот эта хрень на свежих спутниковых снимках мне крайне не нравится, — он ткнул пальцем в похожее на осьминога облачное образование, наползавшее на Айзенграт с запада.
