Гемоды не смотрят в небо

Напиться бы, но в одиночку как-то совсем грустно. Косте звоню — не отвечает. Занят, видно, до сих пор. Включать телевизор не хочется. Открыв лэптоп — дома с ним удобней все же, чем с виртуальным экраном — устраиваюсь на кровати за чтением новостей. Натыкаюсь на новые Лидкины фотки: только что выложила, похоже, в "Рыбе" и фоткались. Сидят вокруг невысокого столика. Чай в разномастных кружках, печеньки на блюдечках. Надо бы ей, кстати, позвонить, а то я сбежала, воспользовавшись пусть и неприятным поводом, оставив ее одну.

Лидка тоже долго не отвечает, и я уже думаю сбросить, когда в динамик врывается грохочущая музыка и голос:

— Марта, подожди, я сейчас на улицу выйду!

Музыка понемногу гаснет, я слушаю Лидкино дыхание, чьи-то выкрики, смех. Потом:

— Ну, говори, куда это ты убежала? Макс, что ли, снова на вызов попросил? Могла отказаться, так интересно было! А мы потом в клуб пошли, в "Инфинити". Ну, помнишь, я тебя звала туда? Мы тут с Иванной, с другими ребятами... Читков тоже побыл немного, потом ушел. Он такой, — Лидка понижает голос, хихикает, — скучный и смешной немного. Жаль, конечно, Савина не было, но все равно классно!

Что ж, значит, Лидка не в обиде.

— В общем, вам там не скучно, — выдаю просто, чтобы поддержать беседу. Как они с народом из "Рыбы" веселятся — мне неинтересно.

— Не! — радостно выдает Лидка. — Ой, сейчас я тебе фотку скину — приколешься!

И тут же мигает иконка сообщения. Открываю и несколько мгновений смотрю в полной уверенности, что глаза меня обманывают. Но сколько ни моргай, картинка не меняется: довольная Лидка сидит за столиком, перед ней на тарелке — рука. Просто кисть. Отдельно от всего.

— Муляж, — это я не Лидке, сама себе. Убеждаю. Но она еще на связи. Смеется.

— Не, Марта! Это съедобное!

— В смысле? — наверное, я все-таки заснула, и этот разговор с подругой мне снится. — Гемоды... их же... нельзя, незаконно.

— Марта, ну ты что! Какие гемоды! Это обычная телятина, просто сделано так. Ну, по приколу, понимаешь? — Лидка театрально вздыхает. — Темный ты человек, Смирнова! У тебя в магазине под боком такое уже пару месяцев продается! Целый прилавок. Вовремя запустили, под Хэллоуин точно разметут!

Выдыхаю. Мысленно делаю пометку: как пойду в магазин — добраться-таки до мясного прилавка. Слишком долго соображаю, что сказать, Лидке становится скучно.

— Ладно, я побегу обратно, а то подмерзла уже...

— Ага, — выдаю машинально. — Повеселись там.

И еще несколько секунд слушаю в динамике шипящую тишину.

Окна моей квартиры-студии, ничем не занавешенные, теперь давят. Огромные черные прямоугольники. Сейчас бы веселеньким тюлем задернуть, спрятать за жалюзи, но, наверное, сквозь прорехи в ткани, сквозь щели будет пробиваться эта внешняя чернота.

Обновляю Лидкину страницу на экране лэптопа. Она успела выложить ту фотку, которую присылала мне. И еще одну, где моя подруга, кокетливо улыбаясь, держит на вилке ухо, неотличимое от настоящего. Человеческого.

Выбраться из теплой постели трудно, только я понимаю, что не смогу спокойно заснуть, не увидев своими глазами. Магазин работает круглосуточно, до него — через двор и дорогу перейти. Недалеко, в общем. Людей мало: степенные пары нагребают полные тележки салатных пучков, овсяных хлопьев, детского питания, пестрых мочалок для посуды и жидкого мыла в больших банках.

Охранник провожает настороженным взглядом, а я быстро прохожу мимо овощей, мимо хозтоваров и акционки и замираю у прилавка в мясном отделе. Там на полке в упаковке из пищевой пленки — уши. Человеческие. А правее — пальцы. Кажется.

Поднимаю взгляд. Веселая вывеска, на ней — лохматый здоровяк с дубиной: "Лавка людоеда". И ниже: "продукция из натуральной говядины".

Костя снова не отвечает, но теперь-то я знаю, как до него добраться. Открываю почту, отправляю ему Лидкину фотку. Минуту спустя коммуникатор начинает пищать.

— Это кто? Где? Это что такое? — сходу сыплет вопросами Векшин.

— Привет, — отвечаю. — Это моя Лидка в ночном клубе "Инфинити".

— Там что... Черт. Когда? Ребят сейчас дерну...

— Не надо. Там законно все. Это говядина, если что. Натуральная.

Пауза. Потом:

— Не понял. Бутафория что ли?

— Да как сказать. Вполне съедобная бутафория. Сейчас тебе еще фотку кину... Только что в магазин выбежала, их прилавок нашла. Охрана косилась, так что фотка смазанная, но разглядеть можно.

Отправляю. Костя молчит. Долго.

— Вот же... — выдает наконец. В голосе его уже не злость — усталость.

— Что с этим делать, Костя? — спрашиваю.

— Не знаю я, что с этим делать, — отвечает Векшин, и от этого признания у меня холодок по спине. — Все идет к тому, что они это легализуют.

Что "это" — нам расшифровывать не надо.

— Угу. И у тебя поубавится работы.

— Да. Их не надо будет красть. Все по закону. Ферму откроют, может. В магазине еще один прилавок поставят.

— Думаешь, до этого дойдет?

Он хмыкает:

— Почти не сомневаюсь.

— Но ведь... это же бред! Это бред, Костя! Ты же сам понимаешь, какой это бред! Сказал бы кто пару лет назад, даже год назад, что мы будем обсуждать такое, на вызовы ездить... Это же, это...

Не нахожу слов. Есть грани, которые человеку переступить немыслимо, есть табу настолько древние, сильные, что само их нарушение нами по умолчанию считается диким, почти невозможным, потому что за этими гранями теряется само право называться человеком.

Но сейчас в узенькой лазейке этого "почти": прилавок "Лавки людоеда", Лидкины клубные фото и Савин с его идеей ферм для гемодов.

— Что делать, Костя? Что-то же можно сделать?

Векшин молчит. За моими окнами — черная бездна, и у нее тоже нет ответа.

"Люди не так уж отличаются от гемодов, если разобраться. Говорят заученными, правильными фразами, опасаются иметь мнение, отличное от общепринятого, не модное и не прогрессивное. Но внешность гемодов стандартизирована удачней: сколько бы современным модницам ни гнаться — делать трендовые прически, макияж, татуаж, покупать джинсы, жакеты и сумки одних и тех же известных марок — им не сравниться с гемодами. Те всегда в тренде. Всегда идеальны и не выбиваются из колеи. Может быть, именно поэтому мы не можем признать их достойными хотя бы человеческого обращения, не можем простить этой нами же придуманной идеальности.

И именно поэтому делаем с ними то, что хотели бы сделать с лучшими из нашего окружения, с теми, до кого нам ни при каких обстоятельствах не дотянуться".

П.П.

Глава 6

— Мой гемод-сиделка не справляется со своими обязанностями. Я могу его вернуть?

Знакомая уже бабушка сидит в кресле напротив, смотрит на меня сквозь очки устало и грустно. Ее трость, увенчанная серебряной птичьей головой, прислонена к креслу. Макс в пол-уха слушает — в "морской бой" играет, как пить дать. Рик изображает интерес, но посетительница не обращает на него внимания.

Я-то собиралась отчеты просмотреть, войти в курс дел перед тем, как Макс уйдет на пару месяцев, оставив отдел на меня. Но вместо спокойной и скучной работы: одно заявление о пропаже, одно изъятие образца, вышедшего из строя в результате побоев. "Застрахован, — отмахнулся хозяин. — Должны починить или заменить. Пусть меняют лучше — слишком медленный стал". И то правда: с несросшимся переломом бедра не побегаешь.

И посетителей — очередь. Их Максим с удовольствием спихнул на меня.

— Чем именно он вас не устраивает?

Женщина мнется, крутит в пальцах набалдашник изящной трости.

— Я живу одна. Мне бывает иногда неуютно, страшно. Я прошу его просто посидеть рядом, у постели. Он сидит, словно жердь проглотил. И смотрит в стену. С таким еще страшнее, будто это не сиделка, а сама смерть за мной пришла.

— Простите, но... — беспомощно развожу руками.

— Я просила его: ну хотя бы изобрази участие! Сделай вид, что тебе не все равно, что со мной! А он... — у нее трясется подбородок и прыгает в дрожащих пальцах серебряная птичья голова. — А он мне: приношу извинения, но основы актерского мастерства не являются частью моей программы.

Макс фыркает и прячется за лэптоп. Женщина, прижав к лицу тонкий платочек, плачет. Рик хлопает глазами и — хвала мирозданию! — молчит.

— Вы можете его вернуть, конечно. Вот бланк заявления...

Проводив посетительницу, я закрываю дверь — торопливо, чтобы не знать: обернется ли она, будет ли снова плакать или просто направится к лифту.

— Я прихожу к заключению, — подает голос Рик, — что стандартные программы подготовки не дают достаточного набора умений, чтобы полноценно служить хозяину.

— О, парень, да ты проявляешь чудеса сообразительности! — хохочет Макс.

— Это не чудеса, а достижение новейших технологий, — спокойно возражает гемод.

И в это время у меня пищит коммуникатор.

— Здравствуйте. Марта Игоревна? Меня зовут Александра, я веду программу на областном радио. "Тема дня". Может, слышали? Нет? Ничего... у нас на вторник тема: "Гемоды и люди". Вы же работаете в отделе по делам искусственных организмов, да? Простите, что звоню только сейчас, тут просто накладка вышла... Вам удобно будет завтра на десять утра?

— На радио? — переспрашиваю. Макс подскакивает вдруг, начинает подавать какие-то знаки. — Минуточку, пожалуйста.

И прикрываю наушник ладонью.

— Мне вчера звонили, спрашивали, не могу ли я прийти на программу к ним, что-то про гемодов... Я им твой номер дал, — Максим пожимает плечами, улыбается. — Ты же знаешь, я выступать как-то не того, ну... А ты же пишешь все-таки, и сказать на тему сможешь лучше и больше, да?

Еще и это на меня спихнул, значит? Я собираюсь ответить, чтобы топал сам на свое радио, но вспоминаю вчерашний разговор с Костей и повисший вопрос. Пожалуй, что-то я все же сделать смогу.

— Слушай, Марта, — окликает Макс через время, — а ты Песца читаешь? Это блогер такой, о гемодах много пишет, новости собирает... Да ты точно видела, все министерство читает!

Это он о "П.П." — на аватарке песец изображен.

— Видела, — признаюсь. — Противник гемодов и враг всего прогрессивного общества. Что там у него сегодня?

Макс, щурясь, всматривается в экран.

— "В "Инфинити" выпили за бесконечность", — читает. — О, тут Лидка твоя засветилась! "Клуб "Инфинити" любит удивлять и шокировать гостей. В этот вечер им были предложены изысканные блюда в неожиданном оформлении"... И тут эта "Лавка людоеда"! У нас в маркете прилавок поставили, так мне там после вызовов хоть не ходи, — Макс тяжко вздыхает, тянется к стакану с остывшим кофе. — Маришка говорит: глупости, не стоит внимание обращать, но мне каждый раз не по себе.

Сегодня фото из "Инфинити" во всех СМИ. Модный обозреватель пишет: "Очень стильно, обязательно надо попробовать такое на Хэллоуинскую вечеринку".

Настроение нерабочее. Надеясь немного упорядочить мысли, я просматриваю новости по тегу "гемод", собранные в песцовой норке. Тут и ссылка на видео, когда в новостях сказали о подпольных цехах, и заявления Савина о защите прав "особых людей". В обратном порядке смотреть любопытно. Забираюсь в архивы, клацаю наугад страницу двухгодичной давности. Сообщение о первом легализованном борделе, укомплектованном сплошь гемодами, и в тот же день: "Шокирующая новость: универсальный помощник до смерти избит хозяином!" Надо же, когда-то это шокировало.

И когда-то утрату гемодом функциональности еще называли смертью.

* * *

— И сегодняшний гость нашей программы: сотрудник отдела по делам искусственных организмов при министерстве соцполитики Марта Игоревна Смирнова, — Александра Валерьевна смотрит на меня, улыбается. Кивает, напоминая, что мне стоит поздороваться.

Я чуть наклоняюсь к микрофону, однако, заметив жест ведущей, отстраняюсь, сажусь прямо.

— Доброе утро.

— Марта Игоревна, скажите, пожалуйста, как вы лично относитесь к гемодам?

Ведущая кутается в шаль: несмотря на почти летнюю жару снаружи, здесь прохладно, и я, одетая в скромное короткое платье без рукавов, жалею, что не взяла пиджак.

— В первую очередь я стараюсь не смешивать личное отношение и профессиональное, — сидеть, сложив руки на старой столешнице, как-то неловко. И непривычно без наушника. Он хоть маленький, к вечеру я от него устаю и спешу снять, но теперь, когда он лежит в сумочке вместе с отключенным коммуникатором, я постоянно ощущаю: чего-то не хватает. Из-за этого мерзнет левое ухо и запястье, вернее, тот участок кожи, который обычно спрятан под "браслетом". — Сейчас главное: поддерживать баланс в отношениях между гемодами и людьми. Тут я вижу две проблемы: излишнее очеловечивание и, наоборот, отношение как к игрушкам, на которых можно сорвать злость и вообще делать с ними что угодно.

— Скажите, Марта Игоревна, — голос у ведущей мягкий, музыкальный — такие звучали из старого, дедовского еще приемника в деревенском доме отца и, наверное, из всех старых приемников страны, по всем региональным радиостанциям, — а вы знакомы с недавними разработками доктора психологии Людмилы Васильевой? Вот буквально на днях вышла ее статья, — Александра неслышно подвигает ближе распечатку, — о перспективах использования универсальных помощников в преодолении последствий психологических травм и комплексов. Терапия, предложенная доктором Васильевой, заключается в том, чтобы отыграть болезненные ситуации не на живом человеке.

— А какие примеры ситуаций приводит доктор Васильева?

— Например, если вам хочется кого-то обозвать, накричать, ударить, — Александра Валерьевна плавно кивает в такт перечислениям.

— Покалечить, избить, — подхватываю я. — Надеюсь, убийство в терапевтических целях еще не предлагается?

Вместо того чтобы отшутиться и опровергнуть, ведущая теряется.

— Я хотела бы напомнить, что, раз гемод не является живым существом, то и полное лишение его функциональности не может считаться убийством, — выдает она, наконец.

Совсем как Рик!

— Тогда и я хотела бы напомнить, что человек является существом социальным, и не должен преступать некоторые границы, такие как убийство себе подобного. За исключением случаев самообороны, при прямой угрозе жизни и здоровью, разумеется. — В темной студии мы одни, если не считать звукорежиссера за стеклом, но я вдруг осознаю, что в это время наш разговор слышат тысячи. Может, преувеличиваю: кто в наше время слушает областное радио, где говорят мелодичными голосами уютные женщины и благовидные дядечки? Но пока возможно сказать то, о чем почему-то молчат, я попробую. — Узаконенное, а еще хуже — поощряемое насилие в отношении гемодов, в конце концов, размывает эти границы, и уже легче будет просто так, потому что захотелось, ударить кого-нибудь или даже убить.

— Насколько я знаю, — Александра теребит распечатку, — с распространением универсальных помощников преступность существенно снизилась.

— Так и есть, но...

— Вот видите! Значит, есть смысл...

— Процесс преодоления табу всегда требует времени. А в нашем случае речь идет не об одном конкретном человеке, а о целом обществе.