Каникулы в волшебной стране

Кто-то открыл перед императором неприметную дверь в стене, и Кира прошла вслед за ним по короткому коридору в небольшую угловую комнату. Зашторенные окна. Круглый стол и два полукресла.

— Присаживайтесь, Кира Дмитриевна! — пригласил император и самолично отодвинул кресло, предлагая его Кире.

"На пару минут?" — усомнилась она, присаживаясь к столику, сервированному для разговора тет-а-тет.

— Благодарю вас, ваше величество!

— Ну, это вам за "успешное выполнение приказов командования..." Немного коньяку?

"Типа Витовт второй степени?"

— Совсем немного.

— Что ж, — император взял со столика графин и разлил коньяк по бокалам. — Решил поговорить с вами приватно, Кира Дмитриевна. Без свидетелей. Даже без слуг.

— Я вся внимание.

— Тогда начнем с вас, — неожиданно улыбнулся император, ломая странный настрой, возникший было между ним и Кирой. — Вы ведь в парике?

— Так точно! — оторопела Кира. — Прикажете снять?

— Не надо, — отмахнулся Иван Шестой и пригубил коньяк.

— Мне просто любопытно, — сказал после короткой паузы. — В досье сказано, что волосы у вас черные, как раз к синим глазам, матовые, волнистые. Говорят, красиво смотрятся. Так отчего же парик?

— Стрижка короткая, — объяснила Кира, пытаясь понять, о чем, собственно, они говорят. — На длинные волосы летный шлем надевать сложно. Да и голова потеет. Я же пилот, ваше величество. На балах не бываю, зато в бою...

— Вы ведь знаете, что красивы? — перебил ее император.

— Теперь знаю.

— "Твердый характер, — процитировал венценосный собеседник, — ясный ум, образована выше среднего..."

— Меня там только хвалят или для порядка еще и ругают иногда? — полюбопытствовала Кира.

— Из мещан, — пожал плечами император и снова пригубил коньяк.

— Ах, это! — Вот теперь она поняла. — Так я еще и староверка, ваше величество, и отличаюсь скверной привычкой прекословить старшим по званию.

"Особенно, когда в койку зазывают!" — но эту мысль Кира оставила при себе, все-таки с монархом говорит. Не абы как.

— Вы ведь курите, Кира Дмитриевна? — Иван достал портсигар и щелкнул замком. — Не стесняйтесь. Я вас угощаю!

— Благодарю вас, ваше величество! — Кира цапнула папиросу не дрогнувшими пальцами. — Это большая честь для меня, как верноподданной и офицера.

"А это уже попахивает Святым Витовтом первой степени!"

— Будет вам! — император, казалось совершенно не замечал всей нелепости ситуации. Монархия-то в России, как не крути, не конституционная, а вполне себе абсолютная. Впрочем, возможно, оттого и свидетелей не было, что императору захотел в демократию поиграть. — Курите! — и он протянул ей коробок спичек, лежавший в хрустальной пепельнице.

— Спасибо! — Кира чиркнула спичкой, прикурила от вспыхнувшего огонька, деликатно выдохнула, направляя облачко табачного дыма в сторону. — Вам не о чем беспокоиться, ваше величество! Я замуж за князя Курбского не собираюсь. Да и он не позовет.

— А жаль!

— Прошу прощения? — опешила Кира.

— Яков последний в роду: умрет он, род пресечется. — Император закурил, выдохнул дым и задумчиво посмотрел на опустевшую рюмку. — Знатный род, один из древнейших в империи. Рюрикович по прямой линии и Ягеллон по материнской. И мне не чужой. Я, видите ли, Кира Дмитриевна, с отцом Якова вместе рос...

— Я не совсем понимаю... — начала было Кира, воспользовавшись паузой, но император закончить фразу ей не позволил.

— Верните его домой, Кира Дмитриевна, и я признаю ваш баронский титул. Обещаю, морганатического брака не будет. Станете княгиней Курбской, родите Якову наследника или двух...

— Я...

— Да, знаю я, что вы истребитель! — поднял голос император. — Выйдете в отставку полковником. На парадах будете присутствовать в форме. Что-то еще? Пожалуйста! Я сегодня щедрый, как никогда. Зачнете ребенка, я сам Якова в строй пошлю. Хочет летать, пусть летает! Родите, пойдете следом. Полк дам... И во флот переведу, — криво усмехнулся Иван, вспомнив, видно, про черную форму. — Что-то еще?

— Самую малость, — грустно усмехнулась Кира. — Надо, чтобы Яков захотел. И замуж меня взять, и с фронта в тыл уйти.

— Так сделайте так, чтобы захотел! — не сказал, выплюнул император. Его настроение менялось так быстро, что и не уследишь.

— Я... — Как ни странно, но такой резкий поворот разговора лишил ее слов. Она просто не знала, что сказать. — Я...

— Да, вы! — кивнул император. — И не делайте вид, что не понимаете!

— А почему?...

— Потому что силой не вышло! Пробовал! — Иван взял графин и наполнил рюмки по новой. — Ну что, мне его в крепость сажать, чтобы не летал?

— А почему без звания и наград? — спросила Кира. Впрочем, ответ был очевиден, могла и не спрашивать.

— Сбить русского летчика и само по себе честь, — объяснил император очевидное. — А ну как в кокпите сам князь Курбский, а?! Рюрикович, удельный князь, родич императора...

— Но ведь другие летают...

— Летают, но не удельные князья и не принцы крови, — возразил император. — А если и появляются на передовой, то не под своим именем. Правило одно для всех, Кира Дмитриевна, и для авиаторов, и для моряков, и для бронеходчиков. Это мы в первый год войны героев из себя строили, а нынче, сами знаете, просто воюем. Такова жизнь.

— Но есть ведь и другие женщины...

— Были, — пыхнул папиросой император. — Но ничего хорошего из моих матримониальных усилий не вышло. Еще хуже стало. Князь не мальчик, да и память у него долгая...

"Что же ты такое ему сделал, ваше величество, что теперь со мной вынужден говорить?"

— Но он же знает, что мы говорим...

— Знает, — согласился император. — И спросит. Но нам и скрывать, собственно, нечего. Я вас, Кира Дмитриевна, расспрашиваю о положении на фронте, о войне в воздухе, то да се. Вы же асс, и на войне чуть не с первого дня... Согласны?

— Согласна. — А что еще ей оставалось сказать?

Однако, если на чистоту, то Кира была совсем не уверена, с чем именно она согласилась. Не знала, и думать не хотела. Тем более, обсуждать. Но и Яков... Что ж, Яков ее об этом разговоре так и не спросил. Ни в тот день, ни назавтра, ни когда возвращались на базу.

Лишь ближе к вечеру седьмого дня их нечаянных каникул, когда сидели в том же кабаке, где все, собственно, и началась, он посмотрел ей прямо в глаза, и вдруг спросил:

— Что скажешь?

— Что скажешь? — спросил Яков после долгой паузы.

— Полагаешь, должна сказать? — как ни странно, она сразу поняла, о чем он спрашивает.

— Ничего ты не должна, — покачал он головой. — Я просто спросил.

— Он хочет, чтобы ты вернулся. — Простые слова, а дались с трудом.

— А ты, Кира? Чего хочешь ты?

"Он что, мысли читает?"

Возможно, что и так. Но могло случиться, что Яков просто знает. И не важно откуда. Не суть, как узнал. Узнал. Знает. Спрашивает. Задал вопрос. И вопрос, кажется, вроде бы несложным. Но это не так.

"Что такое любовь? — Вот о чем спросил ее Яков. — Кто я для тебя, и на что ты готова пойти, ради меня?"

"А ты? — Ей и самой хотелось бы знать, кто она для него и все остальное, что хотят знать женщины. — Почему ты молчишь, если тебе есть, что сказать?"

— О чем ты, Яков? — зло усмехнулась Кира. — Какие желания могут быть у комэска?

И в самом деле, ей ли мечтать! Побывала в волшебной стране, сходила на бал к королю, пора и честь знать.

— Разные желания...

Вот этими словами он ее удивил. Опять угадал или все-таки знал? Понял то, в чем она и сама себе боялась признаться? Прочел в глазах и между строк?

— Что ж, Яков, не стану врать, — Кира успокоилась вдруг, как случалось с ней обычно во время воздушных боев. Ушли сомнения, отступили эмоции. Разум очистился, и на нее снизошла кристальная ясность. Тишина. Покой. Смерть.

— Что ж, Яков, не стану врать, — сказала Кира, бестрепетно принимая его взгляд, — я не отказалась бы стать княгиней Курбской. И деток от тебя родить... И полковничий мундир примерить... А он мне, между прочим, перевод на флот обещал. Каперанг, каково?! И во дворце твоем сказочном пожить, мне тоже хочется, но не судьба. Ведь так?

Она хотела еще сказать, что любовь — это подлая тварь. Она сука толкает порой женщин на такое, что в здравом уме никогда не поймешь, зачем и отчего. Отпустить, например, любимого мужчину в бой, и самой уйти в зенит, к глазам Бога, в бога, в душу мать!

— Забудь! — потребовала она. — Плесни, будь добр, на посошок, и поехали!

И они поехали. Но между "тем" и "этим" они сказали друг другу то немногое, что каждый из них, как выяснилось, хотел услышать от другого. И вот это было главное, а все прочее... Прочее тлен!

Сука любовь, как говорят на Лиговке, она такая. Отменяет законы, меняет ориентиры. Выворачивает душу, корежит ее и ломает, но все, познавшие настоящую любовь, — взаимную, а не безответную, если что, — в конце концов, обретают счастье. На мгновение или на вечность, не суть важно. Счастье не имеет скалярных изменений, только качественные.

И они вернулись на аэродром будучи абсолютно, запредельно счастливы, хотя свидетели их возвращения увидеть в них этого внутреннего сияния так и не смогли. Полковнику Сиротину доложили просто и по существу: пьяные де оба, как сапожники, и помятые, словно мартовские коты.

"Оно и неплохо, — решил для себя комполка. — Устав не нарушен, пар спущен, вот и славно!"

И все вернулось на круги своя. Война, одним словом.

Вот разве только, с этой поры, как вскорости приметил Сиротин, стал кто-то большой — едва ли не на самом Олимпе, — ворожить штаб-капитану Амелиной, как мало кому еще. И не то, чтобы не по делу, за красивые глаза, так сказать. Напротив, все до последней запятой заслужено, — и не просто так, а кровью, — но опытный командир такие вещи нутром чует и никогда не пропустит. Месяца не прошло, а ей уже за "успешное выполнение" и "образцовое командование" очередное звание присвоили. Свалила тандерболт в бою — "Витовт второй степени". Отстояла колонну бомберов, шедших на подавление десанта — "Владимир". А вот Львову, как и прежде, "ни значка, ни лычки". Но они двое — Львов и Амелина — с этим как-то жили. И вроде бы совсем неплохо жили. То есть, тайной их отношения ни для кого в полку уже не были, но и они — к чести обоих, — этим никак не бравировали и на показ не выставляли, хотя и прятаться перестали тоже. Просто жили. Служили. Воевали.

И на войне, как на войне. Тем более, если ты истребитель передовой линии. Могло случиться и так, и эдак. И история наша вполне могла завершится фразой о том, что "они не вернулись из боя". Однако Бог миловал. Не без осложнений и уж тем более не без крови — у Амелиной вот даже шрамик над левой бровью появился, — но оба выжили. А там, глядишь, и война кончилась. Венский конгресс, мирный договор, и звездопад, обрушившийся на победителей в ознаменование "и прочая, и прочая"...

Через два месяца после подписания мирного договора полковник Амелина вышла в отставку с должности командира полка, и словно в омут канула. Ни слуху, ни духу, как говорится. Да и откуда бы? Друзьями они с Сиротиным не стали, так что в переписке не состояли. Общих знакомцев не нашлось тоже, ну а в газетах про отставных полковников — даже о женщинах — редко пишут. И то большей частью некрологи. Так что в следующий раз увидел ее генерал Сиротин только года через три и то случайно. Он тогда уже корпус принял и по случаю производства в генерал-лейтенанты был приглашен на большой прием в Военном министерстве. Вот там, угощаясь шампанскими винами в преддверии торжественной части, и увидел генерал Сиротин яркую, обращающую на себя внимание пару. Львова он узнал сразу, хотя и догадывался, что адмирал с немалым иконостасом орденов зовется в миру отнюдь не этой фамилией. А вот роскошную даму, опирающуюся на руку адмирала, он бы в жизнь не признал. Если бы ее не выдал памятный шрам над черной бровью.

"Вот ведь, — подумал тогда Сиротин с восхищением, — настоящую красавицу даже шрам не портит!"

Tabula rasa — чистая доска.

Gravad laxили gravlax (швед.) — рыбное блюдо, характерное для кухни североевропейских стран, главным образом Финляндии, Швеции, Норвегии, Дании и Исландии. Представляет собой сырую рыбу ценных пород, приготовленную в сухом пряном маринаде.

Преснушки или калитки — маленькие открытые пирожки из ржаного пресного теста с различными начинками, наливками, намазками или припеками, традиционное блюдо карельской, русской и финской кухни.

Традиционная начинка из ячневой крупы, замоченной в простокваше с топленым маслом на 12 часов.

Det Дr bra! Underbart! Stor! — Вот и отлично! Замечательно! Великолепно! (швед.)

61