Семейное дело

Лес по сторонам. Иногда поля. Поселки. Фонари еще не горят. Может, переделить вахты? Пусть Ленн едет по светлому, по безопасному времени?

Да, но тогда утренняя собачья вахта ей останется. Риск уснуть за рулем, раз. И два: весь день Ленн проходит вареная — а ведь именно в день приезда ей нужно посетить знакомых, узнать обстановку. Пока не опомнится и не отреагирует ее неизвестный противник. А если по прибытию отсыпаться, то зачем вообще машину гнать, рисковать головой? Езжай поездом и спи хоть всю дорогу... Впрочем, поезд отправится лишь послезавтра, а прибудет и вовсе третьего дня. Что бы там ни задумали родственники, что бы там ни готовил неведомый противник — если он вообще имеется, конечно — весь расчет приехать еще до того, как ловушку начнут настраивать.

Нет, лучше все же по первоначальному плану.

Гость сбавил скорость и одной рукой перелистал атлас на соседнем кресле. Выбрать вот эту магистраль — вряд ли на ней опасно, государственного значения дорога. На худой конец, остановиться у полицейского поста и дождаться света. По свету и хорошей дороге можно выжать и больше ста двадцати, машина выдержит... Лучшего-то плана все равно не выдумать.

Закрыв атлас, парень прибавил ходу. Пока светло, нужно сожрать побольше пути — меньше потом наверстывать придется.

* * *

— Придется разбудить!

— Госпожа, просыпайтесь, проверка документов.

Полицейский пост, фонарики, фары. Машины в красно-черную клетку, форма, блестящие бронзовые пряжки. Куда летит сквозь ночь синий седан? Стой, предъяви подорожную!

Ленн морщится, зевает, прикрываясь ладонью. Вынимает из кармашка на спинке сиденья подготовленную папку с документами. Паспорт. Отпускной билет из третьей школы имени Сордара Великого. Внезапно — права на вождение автобуса и водительская книжка с настоящими отработанными часами.

— Госпожа, и вы водили автобус?

— Школьный, почти месяц. А что такого?

— Но вы же дворянка!

— И что, дворянка недостаточно умна, чтобы водить автобус?

— А кто вам колеса менял во внутренней задней паре?

— Там столица, знаете ли. Дороги чистые. За весь год ни единого прокола.

— А куда вы так торопитесь?

— Так вот же, на самом верху.

Полицейские разглядывают письмо стряпчего: “С прискорбием извещаю, что ваша мать, урожденная дерн Орродарт скоропостижно...”

Гость ежится от холода из распахнутых настежь дверей. С него спросу, как со столба: шофер. Фамилия в правах и путевом листе совпадает, номер на машине и в путевом листе совпадает — свободен.

Ленн опять зевает. Небо серое. Светло-серое, в цвет кожаных сидений салона. Дорога уже не магистральная, уже четырехполосная ветка к Орродарту. Скоро дом. Полузабытый. Теперь уже чужой и холодный. Нет матери, нет отца. Нет Софи... Ленн печально улыбается: а ведь она сейчас не о ее высочестве скучает, а о подружке, хоть и младшей на два курса... Софи может сказануть, как хлестануть — но издеваться не станет, не та порода.

Дочитав письмо, полицейские вытягиваются и козыряют:

— Наши соболезнования, госпожа Ленн дерн Тьенд Орродарт. Проезжайте.

Документы в папку. Папку в кармашек за спинкой переднего сиденья. Дверцы хлоп! Запах кожи, тепло мотора, привычное урчание... Ленн заворачивается в одеяло: глубокая ночь, холодно даже летом. Скоро ли рассвет? Жаль, что Красные Ворота уже позади — там, говорят, прекрасный вид на восходящее солнце. Опять же, место историческое: предки Еггтов, нынешней правящей династии, кого-то в стародавние времена повоевали. Забили в перевал, окружили, разнесли клочки по закоулочкам. Предки Ленн тоже отметились, но пожалованные за ту битву земли давно утрачены...

А все утрачено. Уцелели крошки. От огромной семьи — горстка двоюродных. От фамильного Орродарта — несколько домов. Поместье перезаложено и уже, наверняка, описано за долги. Единственная прямая наследница кутается в одеяло на заднем сиденье заемного автомобиля, и надеется на парня, про которого даже нельзя точно сказать, влюблен или нет... Зато можно точно сказать, что не дворянин! Год назад Ленн таких просто не замечала, как не замечает глаз официантов, проводников или таксистов.

Ленн засыпает быстро, словно бы проваливается в облака. Кто-то закат не любит — а вот ее тоска одолевает перед рассветом; просто в последнее время ей почти не приходилось просыпаться раньше восходящего солнца.

* * *

Раньше восходящего солнца на окраинную улочку Орродарта, в относительно приличный квартал огородников, прибыл синий автомобиль самоновейшего столичного фасона. Огородники ничуть не удивились, ибо только в приличном квартале может располагаться приличный же дом свиданий для чистой публики.

Возле кованой оградки указанного дома синий автомобиль высадил барышню, одетую с дорожной сдержанностью, но столичным же шиком; сопровождал красотку единственный шофер — он же охранник, он же слуга за все про все.

Барышня сняла домик полностью: передняя, спальня, ванная; для слуг большой чердак, маленькая уборная, да рукомойник прямо на заборе, провинция-с! — выдав хозяину давно известную таксу за три дня. Из чего последний заключил, что красотка все же местная, прикидывающася столичной для завлечения клиентов — и выбросил из головы саму куртизанку, ее машину и шофера. Тем более, что двое последних укрылись от разгорающегося утра в каретном сарае и тоже, судя по коротким азартным вскрикам, занялись тем, что непристойно наблюдать постороннему.

Барышня же, нимало не смущаясь расфуфыренного вида, ушелестела в город не спросив дороги. По какой причине уже и прочие соседи-огородники признали в барышне жительницу Орродарта. Взошло солнце, поглядев на гнездо разврата с привычной укоризной, и до полудня ничего не происходило. Удовлетворив синюю машину, шофер заснул прямо на солнышке, на подстеленном брезенте, закрыв только лицо бумажной шапкой, хитро сложенной из утренней газеты.

В полдень Ленн вернулась и разбудила шофера пинком в подошву:

— Вставайте. Наши дела неважны.

Гость подскочил, словно бы и не спал. Прошел вслед за девушкой в прихожую. Поморщился от клубнично-ванильной раззолоченой роскоши. Поместился на кривоногий стул с подушечкой — Ленн выбрала кресло со спинкой и уселась привычно-парадно, с прямой спиной.

— Итак, я обошла нескольких старых знакомых семьи. Сказать, что они удивились — это как назвать нашу Марину-Дину живым непосредственным ребенком.

— А не ужасом, ползущим по школе боком... — Гость прикрыл зевок. — Я понял. Итак, наш расчет удался, и это хорошо. Но уже расходятся слухи, что вы здесь.

— Что же делать? Знание можно получить лишь от людей. Итак...

Ленн выдохнула, словно перед нырком в ледяную воду.

— Завещание матери оспорено под предлогом неполной законности моего рождения. Один поверенный откровенно куплен. Он бежал черным ходом, когда я позвонила в дверь. Клянусь именем, я до сих пор считала, что такое случается лишь в пьесах и романах!

— А второй? Автор письма с намеками?

— Он просто исчез. Уже пятый день его ищут, но безрезультатно.

Девушка хлопнула по столу:

— И все это потому, что я — незаконнорожденная! Бастард! Уб...

Парень быстро поднялся, подошел и обнял девушку за плечи — та замолчала скорее от неожиданности, чем от возмущения.

— Ленн. Ты красивая, молодая, здоровая. Можешь поплакаться в жилетку сразу двум принцессам. Родись ты в семье туберкулезной ткачихи восьмым дитенком от неизвестного папы, любой бы тебя понял. Но сейчас не гневи судьбу. Возьми себя в руки. Не хнычь.

— Кто дал вам... Тебе право так со мной поступать!

Парень отошел, сел на край стола, развел руки:

— То самое, во имя чего вы выбрали меня, а не кого-либо еще.

Ленн еще помолчала и вдруг подняла на собеседника взгляд:

— Благодарю. Ты мне помог. Но на людях все же будем на “вы”, иначе...

— Иначе никто не поверит, что я шофер.

— Именно. Так вот, все подозрения оправдываются. Претендент на наследство — родственник местного предводителя дворянства, секретарь дворянского собрания. Сам по себе, может быть, и неплохой человек. Но своего не упустит, и никому еще ни разу не простил даже медной монетки долга.

— То есть, на договор и раздел он вряд ли пойдет?

— Нечего делить, всего наследства, что титул. Имущество... Так. После развода что-то ушло по линии отца, что-то стряпчим, но большая часть еще за дедовы долги.

Ленн длинно и печально вздохнула:

— Дворец на Побережье ушел. Мне там нравилось. Тепло и море. Я так привыкла проводить каникулы там...

Гость пошевелился, и Ленн подумала: еще раз обниматься полезет, в лоб получит. Разогнался... Но мысли двигались вяло. Конечно, перед въездом в город останавливались у колодца, хорошо умылись холодной водой и выпили весь термос кофе — без малейшего удовольствия, как лекарство перед болезненой процедурой. Так ведь полдня прошло, солнце в самом зените. Тревожная ночь и суматошное утро все настойчивее клонили в сон.

Ленн уже подбирала слова поделикатнее объяснить это спутнику, как вдруг по улице пробежал мальчишка с газетами, голося на всю ивановскую:

— Экстренный выпуск! Убийство в Сонной Лощине!

Гость подхватился, выбежал во двор, криком остановил разносчика и вскоре вернулся со свежей газетой:

— Не узнаете, госпожа, кто убит?

Ленн развернула газету, вздрогнула, поджала губы и отложила.

— Узнаю. Наш семейный стряпчий, дядя Ро, как мы его звали.

— Автор письма с намеком?

— Да.

Гость опустил веки, потом поднял их снова и констатировал совершенно спокойным, неживым голосом:

— Договориться не удастся. Но и ждать, пока они сделают ход — плохая стратегия, дождаться можно. Ленн, я даже не знаю противника в лицо, это никуда не годится.

Мальчишка-разносчик, пробежав коротенькую улицу до конца, возвращался с теми же криками, надеясь, что теперь его товар купят не успевшие опомниться за первый проход. И оказался прав, потому что Гость уже стоял у кованой ограды:

— Эй, уважаемый, не хочешь ли заработать серебра?

Уважаемый перешел с бега на шаг, степенно приблизился, подбрасывая в руках изрядно полегчавшую стопку газет:

— Если работа не окажется противна моей чести, равно же и ранее заключенным договорам.

Гость разулыбался:

— Никоим образом, уж будьте вполне на сей предмет благонадежны! Госпожа напишет письмо, ты его доставишь. Вот, глотни пока из моей фляжки, шоферского настоящего.

— Ух ты! А что там?

Гость отвинтил колпачок:

— Холодный мятный чай. Сам понимаешь, на такой жаре за рулем не водку же пить! Глотай по чуть-чуть, иначе горло застудишь, и зарычишь, как мой мотор.

Протянул мальчишке стаканчик, сам же вернулся в дом:

— Ленн. Пишите записку этому главному... Контрфигуранту, как сказал бы один из моих наставников с эскадры Саргона. Встреча в ресторане... Вам лучше знать, какой тут самый приличный. Ровно в шесть пополудни, вы как раз поспите немного, и еще час останется на переодевание. Тема встречи — дележ наследства.

— А суть?

— А суть — пусть он откроет карты. Ведь сейчас нам даже в полицию пойти не с чем: ни угроз, ни заявлений.

— Думаю, их и не будет. Либо я соглашусь, либо исчезну, как дядюшка Ро, тихо и чисто...

Ленн поискала спички, сургуч. Спички нашла в кармане, вместо сургуча в ящике комода отыскался десяток свечей — розовых, позолоченных, того же бордельного шика, что и все вокруг. Одну свечу зажгла — Гость поморщился от запаха и проворчал:

— Если получится, неплохо бы усадить его к окну лицом. Я хоть рассмотрю его, пригодится.

Ленн свернула листок в конвертик, накапала приторно-сладкого парафина, прижала гербовым кольцом:

— Вот, записка готова.

— Отлично.

Парень с облегчением затушил ненужную более свечу, помахал руками в тщетной надежде разогнать густой сладкий дух. Сдался, взял письмо и вышел на двор. Протянул конвертик мальчишке :

— Уважаемый, а не хочешь ли ты заработать еще и золота?

Мальчик стрельнул глазами по сторонам и ответил тихо, совершено без кривляния:

— Хочу. Сестра ворованых не ест, а на газетах не разбогатеешь.

— Тогда расскажи-ка мне о том, что тут у вас вообще происходит...

Разговор затянулся. Вернувшись, гость увидел, что Ленн уже ушла в спальню. Тогда парень вышел во двор, но вместо лежания на брезенте забрался на теплую черепицу пологой крыши гаража. Понемногу солнце переползло на другой скат крыши; за солнцем переполз и шофер. Казалось, что добрый час он вовсе не присутствовал во дворе.

Однако же, стоило Ленн проснуться и выйти на двор, к людскому рукомойнику, как Гость материализовался прямо из черной калитки: видимо, спрыгнул с крыши на той стороне и обежал вокруг забора. Посмотрел на часы:

— Пора собираться. Ленн, послушайте, прошу. Как одеться, вам виднее. Но вот что важно. Там наверняка окажется либо местный репортер этой самой газетки, либо еще какие-нибудь свидетели, добрые граждане славного Орродарта.

Гость взял девушку за правое запястье и несильно встряхнул:

— Поэтому заклинаю и умоляю: что бы ни случилось, пусть хоть крыша падает — сиди смирно. Не дергайся, не кричи на него, не теряй лица. Я знаю, что уж этому-то тебя научили хорошо. Не вскакивай со стула, не размахивай руками, как на базаре. Что бы он плохого ни сказал — держи лицо! Иначе — репутация истерички, а то и вовсе душевнобольной. Это уже не повод оспорить завещание, это причина.

Ленн сжала зубы и заговорила только через долгую-долгую минуту:

— Причина, еще бы... Я даже маму похоронить не могу, пока не уймется этот... Любитель медных денег. Не беспокойтесь. Что касается одежды, то костюмов у меня ровно два: дорожный на мне, парадный, в котором я утром делала визиты — на вешалке. Шляпку сейчас куплю по дороге, я знаю магазин, где они всегда есть. А чтобы через большое окно ресторана вы нас быстрее увидели, шляпку я выберу с букетом.

* * *

Шляпка с букетом, золотые волосы, серые глаза, чистая белая кожа, фигура, которую песочный брючный костюм лишь подчеркивает, школьный меч — ну, для красоты многие носят... Метрдотель, правда, ворчал. Но Ленн показала письмо и объяснила, что бросилась домой прямиком из школы, даже поезда не ждала, наняла машину с шофером. Не до нарядов!

Что ж, не родился еще стареющий мужчина, способный устоять перед симпатичной девушкой. Повелитель официантов и вождь швейцаров поворчал-поворчал, да и пропустил школьницу в ресторан. В конце-то концов, ее предки городом владели, уж вести себя за столом дерн Тьенд Орродарт как-нибудь сумеет...

А не случись наследственного спора, известного в Орродарте уже каждой собаке, метрдотель не осмелился бы и пикнуть. Но — почуяли, что не хозяйка, что титул вот-вот уплывет по недоказанности рождения, что подбирает выпадающую из рук власть господин секретарь дворянского собрания Халеф дерн Асакаб. И угождают прежде всех господину Халефу, ибо высоко и ярко полыхает звезда его удачи. Он и молод — что для мужчины пятый десяток, всего лишь начало! Он и красив сдержанной нелакированной красотой сильного. Он и вкусом безупречен, одет в серый костюм, причесан и надушен... Ленн уловила в безукоризненно-строгих духах тонюсенькую нотку той самой бордельной розовой свечки — хихикнула.