Фермер

— Я что, ебанат? — лениво удивился Фермер, допив воду. Подняв глаза на молчащую парочку напротив, прочел в их глазах: 'Еще какой!'. Скривился и снова привалился к стене, прикрыв веки: — Я решаю лишь свои проблемы, идиоты. Мне до Чохи с его вендеттой — насрать и розами присыпать... Кстати, давно живую розу не видел. Надо будет черенки добыть, посадить у себя... Да, о братцах. Ребята забыли местный закон — кто сильный, тот и прав. Пришли на чужую территорию, притащили за собой хвост слухов. Вот ниггеры их и кончили на месте. Потому как никто за чужаков не заступится, а барахла с собой у них было нехило... Я лишь подобрал головы, когда ими черножопые заебались в футбол играть. Ну и оформил подарком, пусть шизанутый порадуется.

Неожиданно приоткрыв один глаз, рассказчик полюбовался на мрачную физиономию Роджера и рассмеялся:

— Бля, Мамба! Как же тебя плющит, когда я ваше отребье называю, как оно того заслуживает! Ты в зеркало хоть разок посмотри, мудила! Ра-а-а-азок! Был у меня в Техасе сосед, я тогда среди мексов и прочих квартировал, документы обкатывал. Легализовался, так сказать. Шикарный мужик, Томом звали. Здоровый бугай, ебать его через колено, почти как Змей, только без хвоста. И чтобы я хоть раз его ниггером назвал? Да ни в жизнь, потому как нормальный малый, мы с ним и на рыбалку мотались, и машины ремонтировали. Мне тогда все интересно было, везде нос совал... А сейчас как не глянешь в анклавах — так одни уебки героиновые и социальщики. Видать, сильно они дядю Сема подзаебали, что вывезли сюда больше миллиона. Слышишь? Больше миллиона ниггеров, которые нихера делать не желали, а лишь бабло тянули... И сразу великой демократии облегчение. Правда, все равно наебнется, потому как другое поколение таких же мудаков подрастает, но зато у нас сплошь пидарастня, которая только на курок пистолета приучена нажимать... Здесь из беспредельщиков один Чоха, и то заебал всю округу. А там, южнее, с полмиллиона после эпидемий и клановых войн осталось. И все — ебанутые на голову, мне такое и не снилось... Так что ты определись, Мамба. Или ты в самом деле Мамба и сука черножопая, или ты нормальный мужик, который делом занимается, и другим помочь может. Без соплей ваших интеллигентских и слез крокодиловых о счастье трудового народа.

— Я не совсем понял про народ, — задумчиво ответил Роджер, глядя на синильную черноту за окном. Казалось, что столь же крохотные огоньки коптилок пробиваются из других окон, создавая новые звездные узоры во тьме. — Я хочу помогать, я не хочу умирать вместе с остальными. И не хочу, чтобы чужие сюда еще рабов нагнали... Превратить целую планету в рабские лагеря, это вне любой морали... Но мне не нравится, когда из меня делают каннибала. Это обидно.

Подтащив поближе плед, Фермер стал устраиваться на ночлег. Дождавшись, когда негр закончит, торговец скупо подвел итог:

— Хочешь имя вернуть и уважение? Тогда изобрази мне завтра спектакль. Зеки никому секреты не выдают, а вот политические — запросто. Идем завтра в коммуну, где демократы и прочие дегенераты тусуются. Днем их тут урки ебут и работой нагружают, а вечером дают им возможность пар спустить, чтобы не лопнули с натуги. Вот те и орут в закуточке про права и свободы, про кровавую гебню и прочую хуйню. Мало им было глотки за Периметром драть, здесь продолжили... Можешь завтра на меня что хочешь валить, сатрапом обзывать, или еще как, мне похеру. Но ты, профессор, должен мне за вечер дать наколку на человечка, который в курсе нашей первой добычи. Какая-то группировка бомбу прижучила, а слушки среди интеллигентов бродят. Кто-то видел, кто-то слышал, кто-то реально в этом деле отметился. Может, ссал на нее, мегатонную, выражая презрение к тоталитарному режиму... Добудешь информацию, станешь снова Роджером, и я перестану тебе копье в жопу засовывать. Не справишься — так Мамбой и подохнешь, когда большой пиздык придет.

— А что будет с человеком, который мне расскажет про боеголовку?

— Думаю, проживет он недолго. До момента, когда его информацию проверят и изделие добудут. В таком раскладе свидетели долго не живут.

— И ты пред...

— Заткнись, нахер, без тебя тошно!.. Что-то херово водка пошла, колбасит всего... Змей, дай мою сумку, — Фермер снова сел, его знобило.

Скам перебрался поближе, держа в лапах брезентовый баул с широким ремнем. Недовольно покачал головой, когда мужчина вогнал иглу инжектора в шею:

— Это плохо, это...

— В рыло дам, — окрысился торговец и повалился на матрас. — Будешь яйца свои учить, когда снова семью склепаешь, понял?.. А тебе, профессор, я одно скажу. Наш хвостатый друг допер, до тебя пока еще не дошло. А я уже давно чую, и каждый день все сильнее: мы в пропасть катимся. И только успеваем столбы вдоль дороги считать: раз-два, раз-два... Пиздец на подходе. Тотальный, смачный такой пиздец. Если даже ваши крабы-взяточники не станут сюда миллиарды отправлять, зона со дня на день с катушек сорвется. Уже месяц как режут друг друга по всем анклавам. По чуть-чуть, но процесс пошел. Лето, жратва пока есть, одежда и прочее. Но умные люди понимают, что столько миллионов беспризорников на пятачке не выдюжат. Поэтому будет бойня. Страшная. Похлеще того, что китайцы пытались устроить для скамов... Только их трогать не будут, чтобы под бомбардировку не попасть, а вот друг дружку проредят за милую душу... Поэтому нам надо бодро, на полусогнутых, ускоряться и ускоряться. Добывать эти пукалки и ебошить портал к херам. Готов ферму свою поставить, что на всю раскачку осталось месяца два. Не уложимся, осенью так бодро по округе не побегаем. Как бегать, когда за тобой с арматурой будут тысячи охуевших мужиков нестись?..

— А если к этой зоне добавятся другие... — тихо пробормотал Змей. Потом помолчал и добавил: — Тогда будет поздно задницу рвать. Везде будет амба...

Негр молча забился в угол, закутавшись в выданную ему мешковину. Черное пятно, размытое во мраке комнаты. Лишь белые зубы изредка поблескивали, когда он открывал рот:

— Я не буду убивать этого диссидента. Или кто там мне расскажет про спрятанную бомбу.

— Можешь потом водки нажраться, не нуди. Я за тебя убью. И убью, и сопельки тебе вытру... Ты завтра только не облажайся, Роджер. Слышишь? Найди мне человечка с информацией. Потому как уебков Чохи нужно нацелить один-единственный раз. Второго шанса не будет... Если промажем, можно сразу в петлю... Поэтому давай без рефлексии пока, хуй втянул и на баррикады. Позже, позже будем рассуждать о правах и свободах. Сначала надо боеголовку-другую крабам в матку законопатить...

Фермер закутался в плед и забылся тяжелым сном. Завтра ему предстояло снова демонстрировать окружающим чугунные яйца и дробить черепа кулаком. А сейчас нужно было поспать. Хоть час, но лучше два-три. Потому что сжирающая тело лихорадка никак не хотела отступать...

* * *

Ранним утром охотник за ядерными 'подарками' использовал очередной инжектор и метался по двору быстрее наскипидаренного кота, сдуру сунувшего зад в ведро со жгучей жидкостью. До обеда Фермер собирался прокатиться по округе, навестить лидеров всех группировок с небольшими дарами. Официально это называлось: 'наведение взаимовыгодных контактов и расширение потенциального рынка сбыта'. Неофициально шпион-самоучка собирался совать нос везде, где можно и нельзя, обещать, соблазнять, заводить новые связи и трясти старыми. После обеда ожидался визит к демократической общественности, чесавшей языки в решении извечных вопросов: кто у нас тварь дражжащая, и почему они право имеют...

Скрипнула дверь подъезда, и суетившиеся в крохотном дворике люди подались в стороны. Прищурившись на яркое утреннее солнышко, миру явил лицо Мамба-ужасный, с размалеванными известкой щеками и бусами из сухих костей. В правой он сжимал уже ставшее привычным копье, с левой капали тяжелые красные капли. Отряхнув руку, негр в перевалку дошел до пикапа и полез в кузов, занимая место рядом со скамом. Хлопнув бортом, Фермер забрался в кабину и махнул охране: открывай! В распахнутых кованых воротцах притормозил и тихим трагическим шепотом попросил бритого боевика в черной лагерной робе:

— Вы потом своих посчитайте, лады? А то не дай бог он не бомжа отловил, а кого из братвы, Стилет обидится... А тело можно не искать. Сколько я не пробовал, ни разу не смог найти, куда он остатки закапывает. Дитя джунглей, хитрый, сука...

И машина выкатила на улицу.

Уже когда протолкались сквозь толпу и двинулись по Якиманке, Роджер покосился на выпученные глаза инопланетянина и с вздохом раскрыл загадку:

— Крыса это была, крыса. Не люблю их. А зараза хвостатая в банке из-под тушенки ковырялась. Вот я ее и прибил... Ну и набрал крови чуть-чуть. Раз уж из меня каннибала сделали, надо соответствовать образу. Чтобы соблюсти идентичность.

— И-ден-тич-но-сть, — прожевал новое для себя слово Змей. — И как ты столько выучить смог?

— Тридцать лет. Каждый день, перед аудиторией со студентами... Как ввязался в этот могучий русский язык, так до сих пор отделаться не могу.

— Тридцать?.. Не, под гипнозом проще. Разок шарахнули, и вся мудрость мира. Если мозги не расплавились... Не забыл еще? 'Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты...'

Глава 6.

— Осень в стиле диско, мне всего двенадцать,

Маленькая писька, я уже хочу ебаться...

Развалившись на белом кожаном кресле, Фермер задрал ноги в сбитых ботинках на пустой фанерный ящик и подпевал орущему из колонок Шнуру. Кресло венчало груду тряпок в кузове пикапчика, на кресле возлежал хозяин машины, солнышко валилось к закату, завершая прожаренный до затхлой вони очередной день — идиллия.

Утром честная компания скаталась на угол Якиманки и Большой Полянки. Правее по цепочке Толмачевский-Климентовский-Озерковский проходила граница между 'белыми' и 'черными' районами. Севернее, ближе к вонючему каналу, жили в дикой скученности местные работяги — сосланные по политическим статьям, набранные во время тотальных зачисток, представляя собой дикую мешанину из таджиков, узбеков, украинцев, белорусов и просто 'представителей вымирающей русской национальности': каждой твари по паре. Южнее квартировали уже блатные и примазавшиеся к новым хозяевам жизни. Но угол Якиманки отличался подобием демократизма: здесь торговали все, здесь брали плату по минимуму, здесь можно было пытаться перечить блатным и наглым уголовникам, синюшным от наколок. И хотя на местном рынке в основном крутилось барахло, которое в других анклавах прямиком отправили бы на помойку, но за счет 'демократичности' нравов и большого оборота шустрые хозяева местных улиц умудрялись как-то сводить концы с концами. И даже обижались, когда их называли 'припарашными', намекая на хроническую вонь, наползавшую с Водоотводного канала.

Натянув на нос видавший виды 'стетсон', Фермер погрузился в дрему. Забег к 'вонючкам' прошел удачно, удалось разжиться бензином и обувью про запас. Правда, добытые на юге патроны к 'макарову' ушли полностью, но это лишний раз подтверждало, что миллионы обитателей Периметра доедают не разграбленные за год ресурсы. Цены ломили просто безбожно, почти не торгуясь. И хотя рачительные якиманские неплохо прибрали к рукам несколько заправок и подземных гаражей с разного рода техникой, но времена вольного обмена тихо умирали, оставляя после себя лишь ностальгическое: 'а раньше-то!'

К сожалению, главный вопрос решить не удалось. Не получилось найти контакты на серьезных людей, способных привести за руку к упавшей в центре боеголовке. Никто ничего не слышал, не видел, не трепал языком попусту. И хотя идиотов с гвоздиками больше не было, никто не захотел оставить автограф на многострадальных бортах машины, но не было и идиотов, готовых ради лишней банки тушенки сдать ближнего. То есть готовых сдать хватало с лихвой, но вот чтобы стучать по делу, без химерических импровизаций — увы, такие умники так и не объявились. Поэтому оставалась лишь надежда на актерские таланты Роджера. Или на исконный сволочизм кондовой интеллигенции, веками шлифовавшей практику пляски на костях оппонентов в спорах о светлом будущем. И недоделанный папуас-людоед либо сможет добыть итоговую точку на карте, либо в забег пойдут ребята Чохи. После чего всему проекту можно помахать ручкой. Потому что крушить черепа его боевики умели прекрасно, а вот аккуратно навести справки и наскрести информацию не поднимая шум — это было выше их сил. Что поделать, электронный микроскоп не заменить чумазой кувалдой. Если только не стоит задача уронить оба 'прибора' на голову идущего внизу соседа...

— Осень!.. Диско!.. — подвывала джаз-вокалистка Шнуру.

— Бляди, гэбешные бляди! — орали им в унисон 'политические', битком забив заставленную скрипучими стульями квартирку. Раньше толпа обиженных на несправедливое устройство мира собиралась в крохотном скверике ближе к Садовому, но потом наиболее одиозные благополучно переругались и разбежались по другим углам. Кто-то умер, кого-то прибили, кому-то стало важнее заботиться о родных, присланных вместе с осужденными кормильцами. И к визиту представителя угнетенной американской профессуры в бывшей перестроенной коммуналке драли глотку лишь наиболее одиозные и закаленные в политических баталиях. Которые с радостью приняли в гости нового человека, попутно успев собрать все сплетни, прилипшие грязным хвостом к чернокожему интеллектуалу.

— Вы не могли бы объяснить, почему американский народ не возмущается дискриминацией заключенных? Ведь шлют к нам исключительно афроамериканцев! Вы заметили?.. Нет, в самом деле! Просвещенная, демократическая страна, и такие перекосы во внешней политике!.. А поддержка существующего нелегитимного режима? Это ведь вредительство! Без поддержки Америки нынешнее правительство рухнуло бы уже на утро! Вы согласны со мной?.. — худой плешивый завсегдатай тусовки наседал на обескураженного потоком слов профессора. Блестя полированной макушкой, он как птица-говорун гремел пустыми трескучими фразами, не давая вставить в ответ даже мычание, наслаждаясь звуками собственного голоса и отпихивая локтями других претендентов на обличающий спич перед залетным гостем. — И это безобразие длится уже больше года! Эшелоны, эшелоны идут со всего мира сюда, в сатрапию! Из самой Австралии присылают, а Америке наплевать!..

Роджер изображал заинтересованность, по мере сил надувал щеки и не забывал поддакивать в стиле 'Заграница нам поможет!'. Правда, для полной идентичности с Кисой Воробьяниновым не хватало потомка турецкоподданных. Но новая инкарнация Бендера в это время медитировала под матерные вопли в пикапе, сгрузив всю тяжесть шпионской миссии на бедного профессора русской словесности, и не собиралась участвовать в дурном представлении.

— Эшелоны... Зачистки... Братские народы... Газеты закрывают по косому взгляду... Прикладами в спину, в спину... Детей не жалеют, суки кэгэбешные!.. Стреляли... Нет, не в меня, но я слышал, мне рассказал... И эшелоны...

Выбравшись на улицу, на свежий воздух, дознаватель-неудачник потряс головой, выбивая из натруженных ушей остатки фраз. Казалось, что через него прокачали все дерьмо мира, заправив для остроты истерией и ненавистью к окружающим. И все — с улыбками и клятвами в вечной дружбе. Фантастический коктейль. Если бы его подавали вместо выпивки, стоило бы использовать два пальца и опорожнить желудок. А так — одна надежда, что задубевший от бесконечных чужих жалоб мозг отключился на первой же минуте.