Тетрадь 76

И вдруг Эркин почувствовал, что вечер кончается, дольше затягивать не надо, будет хуже. Эркин нашёл взглядом Женю. Она поняла его и кивнула. Но это же, видимо, чувствовали и остальные. Потому что как-то сразу стали благодарить и прощаться.

Эркин встал и протянул гитару Кольке.

— На, возьми. Спасибо тебе.

— И тебе спасибо, — принял Колька гитару.

Разбирали и одевали усталых полусонных детей, одевались сами, прощались с хозяевами, благодарившими всех за честь да за ласку.

Медведев крепко хлопнул его рука об руку.

— Ну, спасибо тебе, Мороз. Уважил.

— И тебе спасибо, — улыбнулся в ответ Эркин.

Они уже стояли в сенях, и Женя держала за руку Алису. Женя на прощание расцеловалась с женой Медведева и его матерью, тоже пожала руку Медведеву, Алиса пожелала всем спокойной ночи, и они вышли.

Холодный воздух обжёг лица, но не больно, а приятно. Миняй с женой ушли раньше: всё-таки дети дома, хоть и согласились присмотреть, а всё не то. Почти все остальные жили в Старом Городе, так что к путям Эркин с Женей шли одни. Откуда-то доносилась пьяная песня — вроде Ряха горланит — и лаяли разбуженные собаки.

Эркин передал сумку с обувью и шалью Жене и взял Алису на руки. Она сразу заснула, положив голову ему на плечо. Женя тихо засмеялась.

— Устала.

— Да, — Эркин осторожно, чтобы не потревожить Алису, кивнул. — Женя, тебе понравилось?

— Да, — Женя шла рядом с ним, держась за его локоть. — И люди приятные, и весело так было. Я и не знала, что ты умеешь играть.

— Нас всех учили, — неожиданно легко ответил, переходя на английский, Эркин. — Играть, петь, танцевать. Смотрели, кто где лучше смотрится, и учили. На гитаре или рояле. А пели и танцевали все. И стихи читали.

Женя шла в ногу с ним, держась за его руку, и слушала. Он впервые так... свободно говорил об этом.

— Я много пел и играл... раньше, там, — он всё-таки избегал слова "Палас", — Но это всё было по-другому, не так. Я не знаю, как сказать, но... но это было тоже как в насмешку, в обиду. Мы не были людьми для них. Пели, танцевали для них, не для себя, а здесь... мне самому хорошо было. Женя, тебе понравилось?

— Да. Ты очень хорошо пел, — Женя мягко сжала его локоть. — А про звезду ты откуда знаешь?

— От Андрея, — Эркин перешёл на русский. — Всё, что я по-русски знаю, я знаю от Андрея. А чему там учили... Этого здесь не надо, нельзя, — и опять по-английски: — Я только Шекспира для себя пел. Женя, я... я сам придумал, ну, музыку. И пел. А когда спрашивали, врал, что надзиратель в питомнике научил. Знаешь, я слов толком не понимал, ну, настоящего смысла, просто, мне... даже не знаю, как сказать, мне было приятно их петь. Не то, что те...

Женя задумчиво кивала. Эркин поправил Алису и негромко смущённо спросил по-русски:

— Женя, тебе... тебе ничего, что я говорю об этом?

— Нет, что ты, Эркин. Всё хорошо. Всё правильно.

— Ты устала? Совсем немного осталось. Или, — Эркин засмеялся, — Женя, давай, я и тебя понесу, а?

— Ты с ума сошёл, — засмеялась Женя. — Вон уже "Корабль" виден. Смотри, ни одного окна не светится.

— Да. Поздно уже.

Тёмная громада дома, почти сливавшаяся с чёрным небом, наплывала на них. В подъезде, на лестнице, в коридоре — сонная тишина. Женя открыла их дверь, и они вошли в свою квартиру, полную не пугающей, а ожидающей темнотой.

Женя зажгла свет, и Эркин, пока она раздевалась, стал раскутывать Алису. Та покорно крутилась под его руками, не открывая глаз.

— Ну, надо же, как спит, — засмеялась Женя, уводя её в уборную. — Раздевайся, милый, мы мигом.

Эркин не спеша снял и повесил полушубок, ушанку, смотал с шеи шарф, разулся. Он раздевался медленно, словно смаковал каждое движение. А хорошие брюки, совсем в бурках не помялись.

— Эркин, — Женя уже вела Алису в её комнату, — ты рубашку в грязное кидай.

— Мгм, — промычал он в ответ.

Его хватила такая блаженная истома, что не хотелось ни говорить, ни двигаться. И он как-то бестолково помотался между спальней и ванной, раздеваясь и раскладывая свои вещи. А как лёг, и сам не понял. Но вдруг ощутил, что он уже лежит в постели, под одеялом, и Женя рядом.

— Женя, — по-детски жалобно позвал он, — я же не пьяный?

—

Нет, — засмеялась Женя, целуя его в щёку. — Спи, милый.

— Ага-а, — протяжно согласился Эркин, вытягиваясь рядом с Женей так, чтобы касаться её всем телом.

Так он ещё никогда не уставал, какая-то странная, приятная усталость. Пел, танцевал... всё тело гудит. Как же ему было хорошо, как... как никогда. Выходные, праздники, а теперь это... у Жени день рождения в марте, и они сделают такой же праздник. И даже лучше. Он улыбнулся, окончательно засыпая.

* * *

Прошедшие дожди смыли остатки январской ледяной корки, и машина шла хорошо, на уверенной сцепке с дорогой. Конечно, через дамбы будет короче, но дамбам хана, все так говорят, и проверять неохота.

Чак вёл машину играючи, хвастаясь своим умением перед самим собой. Всё у него хорошо, всё тип-топ. Только в дороге, оставшись в одиночестве, точно зная, что никто его не увидит, он давал себе волю. Ведь никому о такой удаче не расскажешь, да и некому рассказывать. И незачем. А вспомнить приятно...

...После той старухи он с неделю помотался по округе то с Бредли, то с Фредди, а потом Бредли позвал его в свой кабинет. Он думал, что для очередного недельного расчёта, и пошёл спокойно. А ему предложили прочесть и, если согласен, подписать. Контракт?! Он прочитал, не поверил себе и перечитал ещё раз. Шофёр и автомеханик на еженедельной оплате. Неустойка с инициатора разрыва... двухнедельный заработок... ничего, нормально... срок... до Рождества... тоже, как у всех...

Фредди на этот раз сидел не у двери, а рядом с Бредли, смотрел, как всегда, в упор светло-прозрачными глазами.

Он взял лежавшую на столе ручку и подписал. Дурак он, что ли...

...Чак улыбнулся. Ну вот, теперь всё в порядке. Конечно, ухо надо востро держать, Фредди — он Фредди и есть, нарваться ничего не стоит, а расчёт тут короткий будет. Это купленного раба поберегут, пока он свою цену не окупит, а с нанятым церемониться не будут. Но всё равно — повезло.

Не снимая рук с руля, Чак покосился на лежавшую рядом карту. Всё точно. До города ещё десять минут, не больше. Фирма "Орион", забрать три ящика и отвезти в Гатрингс, фирма "Гермес". Через весь штат, считай, бросок. И надо управиться засветло, ночь ему на возвращение в Колумбию, там машину в гараж, помыть, убрать и сутки на отдых, как положено. Что-что, а законы по труду Бредли блюдёт. Даже смешно. Зачем ему это? Но...

Чак вписал машину в поворот. Но не суй нос в чужие дела, целее будешь. После той ночи Бредли с Фредди ещё пару раз уезжали поздно вечером и возвращались к рассвету. И он находил машину утром вымытой и целенькой. И любопытствовать не смел. А ещё через неделю, да, в самом конце января, Бредли сказал ему, что с утра они едут в Колумбию, и, хотя он ни о чём не спросил, сам сказал:

— Вещи бери с собой.

— Все, сэр? — решился он всё-таки уточнить.

— Тебе жить, сам и решай, — усмехнулся Бредли.

И он понял. Что ж, всё складывалось совсем даже не плохо. И в Цветном, когда ты с деньгами, можно устроиться. Платит Бредли хорошо, да ещё ссуда лежит, считай, нетронутая. Мог бы и дом купить, но не рискнул. Вбухать все деньги, а случись что... да что угодно может быть, а тогда... Дом в карман не положишь. А вот хорошая меблирашка... это как раз то, что ему нужно. Холл, спальня, крохотная кухонька и душевая выгородка. Всё, что надо. И плата по карману. Нет, всё сейчас хорошо, и... и лучше не надо. Погонишься за лучшим — упустишь хорошее. И работа по силам. Привезти, увезти... Ага, вот и "Орион".

Чак остановил машину у подъезда и спокойным уверенным шагом вошёл в светлый и явно только что отремонтированный пустой холл. Навстречу ему сразу из внутренней двери вышел белый почему-то в вечернем смокинге, заметно тесном для мускулистых плеч. Чак вежливо остановился в трёх шагах. Внимательный взгляд обежал, чуть задержавшись на кожаной куртке.

— От Бредли?

— Да, сэр.

Кивок и короткий повелительный жест.

— Забирай.

У стены в неприметном на первый взгляд углу три ящика. Небольшие, но как оказалось весьма тяжёлые. Обычную легковушку они бы и посадить могли, но у "ферри" рессоры не серийные. За три захода Чак под тем же внимательным взглядом перенёс и уложил в багажник ящики, захлопнул крышку. И вдруг неожиданное:

— Держи, парень. На выпивку тебе.

— Спасибо, сэр, — принял он радужную купюру.

Десять кредиток? Надо же, как Бредли боятся, что его шофёра так ублажают.

Чак сел в машину и включил мотор. Ну, теперь в Гатрингс. Маслом от ящиков не пахнет, значит, не оружие, как сразу подумал, а... А что? А ничего! — одёрнул он сам себя. Твоё дело — отвезти, привезти. Документов на ящики нет, если полиция остановит... А с какого перепоя она должна тебя останавливать? Скоро уже месяц мотается вот так по всей Алабаме, и ни разу полиция не остановила. Правил он не нарушает... а если что... знать он ничего не знает, не положено ему знать, вот и всё.

На Гатрингс если по прямой... Чак сбросил скорость и переложил карту на колено. Да, через Джеймстаун, там и на ленч остановится. По-быстрому, чтобы успеть. А в Гатрингсе уже запасётся кофе в дорогу, чтобы до Колумбии без остановок. Спрямить здесь по просёлку? Выиграешь в расстоянии — проиграешь в скорости. Нет, рисковать не стоит, не из-за чего.

Он вёл машину с весёлой уверенностью, и мысли его были такими же. Что стоит купить посуду, фарфоровую, и не лопать по-рабски, а есть по-людски. Эта деревенщина в имении за обедом на фарфоре ест, а у него заработок побольше будет, и он — шофёр, грамотный, а не дворовой работяга, и он один, так что выпендрёжа его никто не увидит и не прицепится, чего и откуда. И постельного белья на кровать купит. Мебель хозяйская, но всё остальное... его собственное! Белья у него... да, почти четыре смены. Докупить, чтоб было шесть? До полудюжины. Полную дюжину он не потянет, да и... да нет, если покупать в розницу и в разных местах, никто не заметит. И ещё он купит... нет, пока посуду и бельё, и так придётся ссуду затронуть. Он никогда не думал, что такие мысли могут быть настолько приятны. В прошлую поездку он купил себе кухонный набор. Стальной, с ярко-красной эмалью. Кофейник, сковородка и три разнокалиберные кастрюли. И кухня сразу стала другой. И есть он теперь может дома, где никто в рот не заглядывает и куски не считает. А готовить он умеет. Раб-телохранитель должен и это уметь. Сколько он оплеух заработал, пока не постиг все тонкости варки кофе и жарки бифштексов. А ещё и сервировки... но теперь, теперь он всё это делает для себя. Чем он хуже тех беляков... те в земле лежат, а он жив и будет жить, и жить не по-рабски.

Чак ещё раз посмотрел на карту и прибавил скорость. Дорога хорошая, машина не в напряге, полиции не видно. Всё-таки жить хорошо, чертовски хорошо! Лишь бы его не посылали в Атланту. Там Старый Хозяин. Доктор Иван сказал, что он теперь свободен от тех слов, но верить беляку — доктор хоть и русский, а беляк — опасно, и проверять неохота. А в остальном... и в целом... "В целом неплохо", — как говорила та гнида, эсбешник. Жаль, упустил его в Хэллоуин, но, может, тот и сам подох. Хорошо бы. А ещё лучше, чтобы его всё-таки пристукнули. И чтоб подольше, чтоб прочувствовал, каково оно. Но мечтать об этом — себя травить. Что было, того уже не воротить. И забудь. Живи, как живётся. Главное — ты жив.

* * *

— Знаешь, — Жариков откинулся на спинку стула и, запустив пальцы в свою шевелюру, потянулся, — знаешь, Юрка, чему я больше всего удивляюсь?

— Мм, — неопределённо промычал в ответ Аристов.

— Что парни выдержали наше лечение, Юра. Что не сошли с ума от боли и страха.

Аристов, словно не слыша его, перебирал лежащие на столе книги.

— А я удивляюсь другому, Ваня, — наконец заговорил он. — Понимаешь, я никогда не верил в эти легенды о гениальных злодеях, учёных-маньяках, врачах-убийцах и прочей... детективной чепухе. А выходит... ты только вдумайся, что он смог. Создал такую... систему. И для чего? Действительно... гений зла. Что его сделало таким, Ваня?

— Не знаю, — Жариков сидел, запрокинув голову и закрыв глаза. — И не узнаем уже никогда. Он мёртв, личных записей не осталось, да и вряд ли он вёл искренний личный дневник, всё-таки не тот тип, друзей, настоящих, судя по всему не имел, сын... для сына он был закрыт, даже блоки тому поставил. Тоже гениально. Конечно, поговорить с ним было бы интересно, но интерес... чисто академический. В человеческом плане парни, да тот же Андрей, намного интереснее.

— Всё ещё работаешь с ним? — Аристов пожал плечами. — Вроде, у парня всё наладилось.

— Я с ним не работаю, Юра. И ему, и мне не с кем здесь философствовать. Не с тобой же.

— Спасибо.

— Кушай на здоровье, правды не жалко. А вот с кем бы я по работе поговорил, так это с тем индейцем.

— Отстань, Ванька, — угрожающе сказал Аристов.

— Нет, Юра, не отстану. У этого парня ключ ко многим проблемам. Правда, он сам этого не понимает, но ему простительно. А вот некоторым с высшим образованием, удивительным тупоумием и полным отсутствием корпоративности...

— Вань-ка! — раздельно повторил Аристов тоном, предваряющим мордобой, и без паузы продолжил уже другим тоном: — И всё-таки, почему среди парней совсем, считай, нет индейцев?

— Ты же сам это объяснял тем, что из резерваций забирали позже, уже подростками.

— Он говорил, что питомничный, — рассеянно ответил Аристов.

И вдруг потянулся к разбросанным по столу книгам.

— Где этот... каталог с выставки?

— А?! — Жариков открыл глаза. — Помню, там мальчишка-индеец, так?

— Ну да.

Вдвоём они перебрали книги, и Аристов быстро перелистал найденный буклет.

— Вот, смотри, здесь даже закладка, твоя?

— Да нет, — пожал плечами Жариков, — у меня другие. Да... подожди-ка, подожди. Шерман! Он же говорил об индейце-спальнике, там же, в Джексонвилле, чёрт, неужели он?!

— Подожди, Вань, — сразу понял и загорелся Аристов. — Здесь указан номер, сейчас сверю с карточкой.

— Думаешь... он?

— Ты посмотри, Вань, на...

— На что?! — заорал Жариков. — Ты же меня тогда не позвал!

— Это он, точно! Принесу карту и сверим номер! Ванька, здесь же все промеры и параметры, всё... мы получим динамику!

Аристов вскочил со стула и метнулся к двери. Жариков слишком поздно — чёрт, ну совсем мозги отключились! — сообразил, куда тот пойдёт за картой, и остановить друга не успел.

— Юрка, постой! Завтра посмотрим! — впустую разнеслось по коридору и не остановило убегавшего Аристова.

Сокрушённо покачав головой, Жариков вернулся в кабинет и поглядел на часы. Вообще-то они могли уже и уйти. Жалко, если Юрка их застукает, они ещё не готовы к такому.

Крис и Люся долго и упоённо целовались, и руки Криса всё увереннее блуждали по телу Люси, и она не сжималась и не отстранялась от него, как раньше.