Тетрадь 100

— Ну, как вы тут без меня? — целовала их Женя.

— Хорошо! — выпалила Алиса и тут же добавила: — А с тобой лучше!

— Женя, ты как:

— Всё хорошо, Эркин. Вы поели?

— Да, Женя...

Но Женя уже захлопотала, раздеваясь, проверяя, как они собрались, всё ли взяли, переплетая Алисе косичку, поправляя Эркину воротник рубашки, и среди этого...

— А Андрей? Уже ушёл? Или у себя?

Эркин сглотнул вдруг вставший поперёк горла комок.

— Он... он уехал. Погулять, — и заторопился, поясняя: — Он сказал, что вернётся, Женя, в понедельник, ты не беспокойся.

Женя остановилась, положив руки на его плечи и внимательно глядя ему в глаза. И уже не он, а она успокаивала.

— Конечно, он вернётся. Он... куда он поехал, Эркин?

Эркин виновато отвёл глаза. Но Женя догадалась.

— В Царьград, да? — и поцеловала Эркина в щёку. — Но ведь это хорошо, Эркин. И конечно же, он вернётся.

Она ещё раз поцеловала его.

— Ну же, Эркин, улыбнись. Всё будет хорошо.

— Сопротивляться Жене Эркин не мог. Он улыбнулся, взял свой портфель и сумку Алисы с вещами Алисы.

— Да, Женя. Нам пора идти. Алиса, идём.

— Ага-ага, — уцепилась за его другую руку Алиса. — Мама, мы пошли. Ты без нас не скучай.

— Не буду, — рассмеялась Женя. — Идите, идите.

— Женя, ты ляг, отдохни.

— Спасибо, милый. Идите, а то опоздаете.

И когда за ними захлопнулась дверь, перевела дыхание. Значит, Андрей всё-таки поехал. Помирится с отцом и... и вернётся. Конечно, Андрей вернётся, Эркин зря беспокоится.

И решив так, уже больше не думала об этом. Эркин оставил в спальне кровать застеленной, но без покрывала и угол одеяла с её стороны откинут, а шторы на окне задёрнуты. Так что, часок она отдохнёт, а потом займётся обедом.

И, вытягиваясь под приятно прохладным пухлым одеялом, Женя ещё раз сказала самой себе: "Всё будет хорошо. Просто иначе быть не может", — и успокоенно заснула.

В конце концов всё утряслось, но несколько неожиданным для Андрея образом. "Катал" было, как он и высчитал, трое. Моряк, Вертлявый и Очкарик, благообразный, в костюме-тройке при галстуке, этакая крыска канцелярская, а лохами — он сам, бородатый купец из какой-то глухомани, сам сказал: "наше дело торговое", ну, как из учебника по истории выскочил, и... Степан Медардович — Барин. И расположились всей компанией в купе-люкс у него. Купе одноместное, но просторное, места всем хватило.

Андрей озирался с таким непосредственным интересом, что вызвал у Степана Медардовича даже не снисходительную, а покровительственную улыбку, а "катал" откровенно насмешил. И его смущённое:

— Я только в "двадцать одно" умею, — не оттолкнуло партнёров.

Степан Медардович вызвал проводника и попросил принести карты.

— И всё остальное там, Арсений, что нужно.

— Сделаем, Степан Медардович, не извольте беспокоиться.

Ну, колоду, понятно, чтобы всё по-честному, а остальное? Что это? И как это "каталы" на чужую колоду согласны?

Но всё быстро разъяснилось. Остальным оказался сервировочный столик с выпивкой и закуской, а колода... краплёной. И "каталы" проводника знают. И крап на колоде — тоже. Ну, рвань, портяночники, с крапом работают, да таких в лагере бы, да что там, уже в спецприюте бы сделала в момент. И это пренебрежение, наглая уверенность в своём превосходстве разозлили его уже всерьёз. Он этих гадов сделает, провезёт фейсом по тейблу, нет, по шиту их, мордами навтыкает, ну... и сам себя остановил: не спеши. До Царьграда времени навалом. Да и Купца с Барином посмотреть надо. Человек себя в игре до донышка раскрывает. И ты не забудь, что без стрёмника, с голой спиной сидишь. А вот выпить и закусить можно.

Начал игру Моряк. Стасовал, дал Вертлявому срезать. Всё, как положено. Андрей выложил десятку, как и остальные, но Купец шлёпнул полусотенную. Круто берёт. Ну, посмотрим, на сколько его хватит.

Степан Медардович играть любил. Знал себя, что в азарте теряет контроль, и ничего не мог с собой поделать. Игра в их роду наследственная страсть, а спорить с врождённым — глупо, и единственное, что он себе позволяет, так это небольшие меры предосторожности. Например, получив гонорар за публикацию, консультацию или экспертизу, половину сразу отправить переводом Лизаньке. А сколько он привезёт домой из своей половины, ну, так на то воля божья. Компания, как обычно в поезде, подобралась разношёрстная, но интересная. И игра под стать. "Двадцать одно" — игра, можно сказать, простонародная, но достаточно азартная, чтобы приятно отдохнуть. Выигрыш, проигрыш — это всё пустяки, главное — сама игра, дрожь не в руках, а в сердце, когда берёшь карты и медлишь сдвинуть, посмотреть, что легло. Метать жребий, испытывать судьбу — Бога гневить. Так что это не игра, а поединок, его поединок с Богом. Вот его противник, а люди, сидящие рядом и напротив, только люди. Смешной мальчик из небогатой приличной семьи, трогательный своей провинциальной наивностью. Основательный, тяжеловесный тугодум, воистину бессмертна кондовая Русь, неистребим русский купчина, безудержный и в скупости, и в разгуле. Морской офицер, фронтовик, груб, никакого лоска, забубённая голова, играет, как под обстрелом на палубе стоит, офицер пулям не кланяется, и ставку повышает, не поглядев в карты, а в этом самый смак, самая сладость игры. Молодец! И удача наградой за молодечество. Бледный невзрачный чиновник, нервничает, поправляет очки, каждую купюру тщательно расправляет и медленно нерешительно кладёт на стол. Видно, что хочет остановиться и не может. Ну, пусть и ему — коллеге по азарту — повезёт...

Что от Купца толку не будет, Андрей понял быстро. Ни хрена, кроме жадности и азарта, нет. Поманили его грошовым выигрышем, и всё, наобум пошёл. Какая там стратегия, тактика рядом не пробегала. Думать то ли не умеет, то ли ленится, ни разу, видно, жизнь на кону не держал. Разденут его... ну и хрен с ним, дураков учить надо. А Барин-то чего? Не дурак ведь, и карты видит, хорошо просчитывает, по-честному с ним и не справиться, неужели не видит, что троица свою игру ведёт? В наглую ведь. Неужто Барин купился, поверил, что незнакомы, просто попутчики. Жаль, вдвоём бы, конечно, легче, а так одному придётся. Ну, что ж, каждый сам за себя, только бог за всех, а его и нету.

Очкарик сгрёб банк и стал тасовать колоду. Вертлявый вздохнул и выложил рублёвую замызганную бумажку.

— Это ещё что?! — рявкнул Купец.

— Нету, — развёл руками Вертлявый. — Одолжи, а? Отыграюсь, отдам. Ну, под крест, а? — и потащил из-за ворота серебряный крестик.

— И не проси, — мотнул бородой Купец.

— Парень, а: — Вертлявый теперь смотрел на Андрея. — Ну, подо что хочешь, а?

У Андрея на языке вертелось: "Петухом спой, тогда дам", — но сдержал себя: ещё не время, и кинул на стол две десятки.

— И за него.

Пожалуйста-пожалуйста, — суетливо кивал Очкарик.

Под выпивку и закуску и разговоры про Царьград и войну, про женщин и лошадей — Купец ещё и на бегах играет — время летело незаметно. Остановки в Лугино никто и не заметил. Что заглянувший в купе проводник потом привёл официанта обновить выпивку и закуски — тоже.

Работала тройка в наглую, но достаточно умело, давая понемногу выиграть и лохам. Чтоб не остыли — понял Андрей. И чтоб раньше времени из игры не выпали, а то собирай тогда новую компанию. Его самого всерьёз не принимали и на большую ставку не подкручивали, он не для добычи, а для массы и маскировки взят. Тридцать ему, сорок от него, двадцать ему, пятьдесят от него. Качели, на качелях катают. Ну, ладно, к-каталы...

— Следующая остановка Воложин, — объявил заглянувший проводник. — Прибываем в шестнадцать пятьдесят.

— Спасибо, Арсений, — рассеянно кивнул Степан Медардович, разглядывая свои карты.

— Эх! — Купец кинул на стол сотенную. — Хоть час, да мой! Ну, кто на меня?

"Каталы" чуть ли не в открытую переглянулись.

— Куда спешить? — взял карты Моряк.

— Дело у меня в Воложине, — Купец жадно, как воду в жару, плеснул себе в рот водки. — Давай, не тяни кота, фронтовик, сколько успеем.

— Успеем, — пообещал Моряк, сдавая карты.

Значит, до Воложина будут раздевать Купца, а у него передышка. Отлично. Андрей незаметно скосил глаза на руку Вертлявого. Ногти грязные, а часы золотые. На свои смотреть не хотел: вдруг ненароком кто номер заметит. Так, до Воложина ещё почти два часа. После Воложина... Скопин, восемнадцать двадцать семь. А там уже Царьград. Купец свалит, останутся вчетвером, к Скопину их надо сделать, чтобы в Царьград чистым приехать. Замётано.

— Берёшь карту, парень?

— А чего ж нет? — весело ответил андрей. — Гулять так гулять.

— Ну-ну, — хмыкнул моряк.

А Вертлявый пропел:

— Цвет зелёный, майский цвет, полюбил я с ранних лет.

Андрей охотно рассмеялся вместе со всеми. Он хоть и не малолетка, но самый молодой в компании. Лопух зелёный. Ладно, его это устраивает. Ну, поехали. Хорошо, он деньги на десятки поменял и раньше времени из игры не вылетит. Да и подкормят его сейчас. И Барина тоже. Им Купца сделать надо, а сразу всех троих раздевать не хотят. Выигрыш по кругу пускают, чтоб не так в глаза кидался. "Ну, каталы, давайте. Полколоды я уже просчитал и запомнил. Сейчас на Купце остальное вычислю".

Купец разошёлся по-настоящему. Сопя и сверкая глазами, рыча и беспрерывно вливая в себя вперемешку водку и коньяк, он, не считая, кидал деньги. Андрей играл сосредоточенно и внимательно. Его уже определили в "лопухи" и не следят. Сколько у него в запасе? Успевает. Так, стоп... это... правильно, десятка пик, дальше должен быть туз, Очкарику скинули, Вертлявому... там очков пятнадцать, не больше, Барину сейчас... перебор? Нет, Купцу перебор делают. Есть! Вся колода на глазах. Подождём, спешить некуда.

В субботу на уроки приходят все, независимо от рабочей смены. Не было ещё такого, чтобы кто-то субботние уроки пропустил. И когда Эркин вошёл в класс и сел на своё место рядом с Артёмом, все ждали, что следом войдёт Андрей. А того нет и нет.

— Мороз, а Андрюха где? — не выдержал Трофимов.

— Загулял, — кратко ответил Эркин, выкладывая на стол учебники.

— Фью-ю-ю! — присвистнул Аржанов. — Нашёл время.

В самом деле, не святки или масленица, и первая неделя, а зарплата у всех во вторую и четвёртую. Но лицо Эркина исключало любые вопросы, а что Морозы брат за брата стоят, тоже знали, и это удержало от замечаний. Да и звонок зазвенел.

Работал Эркин сосредоточенно и более напряжённо, чем обычно. Ведь если он что напутает или упустит, то Андрею узнать будет не у кого. Химия давалась туго. Что с чем смешать и что получится — это он запоминал быстро, а вот почему именно так получается, а не по-другому? Непонятно. И это не те беляцкие штуки, которые он всегда запоминал, даже не пытаясь понять, нет, здесь он сам пришёл, пришёл учиться.

С химии не один Эркин, все выходили в прилипших к спинам рубашках. С английским было проще. Хоть все слова понятны. И училка симпатичная. То-то за ней этот индей и ухлёстывает. Окрутит она его как делать нечего. А тебя завидки, что ль, берут?

— Это чтоб и дома учили?! — притворно ужаснулся Андреев.

И все дружно заржали. Засмеялся и Эркин, хотя думал совсем о другом. Что ему до Джинни и кутойса, там всё и без него или кого другого уладится. А тут... он ничем не может помочь Андрею. Ни посоветовать, ни прикрыть, ничего... он примет любое решение брата, но Андрей обещал вернуться. А если Бурлаков запретит? Пойдёт ли Андрей против... против отца? Пойдёт. А вот справится ли?

Снова звонок, и Эркин тряхнул головой, отбрасывая всё ненужное, мешающее се5йчас. Он на уроке и должен думать только об этом.

Тим в своём углу даже не обратил внимания на отсутствие Андрея. Он мучительно хотел спать. Уже две недели он работал на такси. Конечно, заработок выше, и ещё чаевые, и возможность в любой удобный момент завернуть домой, но и уставал он больше. Полная смена за рулём, а потом привести машину в порядок и готовность... конечно, ему бы помогли, и дело не в деньгах, а просто он должен доверять машине, а для этого нужно самому руки приложить. А дома... дома дети. Дим, Катя и Машенька. Зине сейчас не до старших, малышкой занимается. Он никогда не догадывался, даже не задумывался, сколько может быть хлопот из-за младенца. Зина целыми днями то кормит, то стирает, то гладит, то... ещё что-нибудь. Вчера он как раз домой приехал, а Машеньку купали. Он сунулся помочь, но Зина сказала, что не нужно, и он просто стоял и смотрел, а потом, когда Машеньку уже вытерли и запеленали, ему дали её подержать. И Машенька — он чем угодно поклянётся — смотрела на него и улыбалась ему.

— Она меня знает, — сказал он вслух.

— А как же не знать, — сразу откликнулась Зина. — Она у нас умница. Сестра тут приходила, патронажная наша, Варенька, так всё глазки у Машеньки хвалила, что умненькие. А в кого ей глупенькой быть. У нас дураков в семье не было, чтоб на двойки учились. Папка наш вон на одни пятёрки учится, не ловит ворон на уроках.

Он посмотрел на покрасневшего набычившегося Дима.

— Что случилось?

Дим молчал, и тут зачастила Катя.

— Он нечаянно, он в окошко посмотрел, машина ехала, он исправит всё м аяит получит, и одни пятёрки будут...

— Заступница! — рассмеялась Зина, беря у него Машеньку. — А теперь мы спатушки ляжем...

...Тим с силой потёр лицо ладонями и стал заново читать текст. Но всё равно в ушах вдруг зазвучал голос Чолли: "Ребёнок на руках — это прочувствовать надо". Он думал, что знает, ведь сколько он Дима той зимой на руках таскал, а Машеньку подержал и понял, нет, именно почувствовал. У хозяев, где до Грина был, рабыни рожали редко, и не касался он этого никогда, а уж хозяйские дети и вовсе... домашним он был мало, а дворовому работяге ни до чего, пожрать бы, поспать лишнего, а уж если удастся курева где стянуть, то большего счастья и не бывает, хотя нет, самое большое счастье — выпивка, но это уж вовсе недостижимо. Тьфу, чёрт, опять эта гадость в голове. О чём думал? А, ребёнок на руках, да, его ребёнок, говорят: "Плоть и кровь, кровиночка", — да, его кровь, он любит и Дима, и Катю, всё для них сделает, но их держал — сердце так не рвалось, а его кровь... Так что, правы беляки, когда про голос крови треплют?

— Тим, пожалуйста, внимательнее, — ворвался голос Джинни.

Тим почувствовал, как к щекам горячо прилила кровь.

— Прошу прощения, мэм, — выдохнул он и тут же поправился: — Мисс Джинни, что я должен делать?

Как ни занят был своим Эркин, но он невольно обернулся посмотреть, что это с Тимом. Никогда же такого не было, чтоб Тим на уроках зевал. И тут же сам получил:

— Мороз, не отвлекайся.

По имени его звали только Женя и Андрей, а остальные — Морозом, да ещё детвора из их дома дядей Эриком, у Алисы переняли. Эркин уже понял, что остальные считают его фамилию простым переводом на русский с индейского, потому не обижался и, разумеется, никого не поправлял. Раз им так удобнее, то пускай. Ничего обидного в его фамилии нет. Но у Джинни иногда вместо Мороз проскакивало похожее на давнишнее Мэроуз, и тогда по спине тянуло неприятным холодком.