| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
...как тогда...
...много лет минуло, но разве забыл он вкус чужой крови? И сладость плоти врага... и как боялись они, не смерти, но именно того, что будут сожраны...
— Стой! — взвизгнул Янек.
И клинок опустился.
Прикоснулся к груди.
— Стой или...
Ему не позволили договорить. Всколыхнулась тьма, распласталась по проходу, поглощая кровь, которую столь щедро лил Владислав. Тьма тоже была голодна и дрожала от голода. И тот, кого вела она, ощущал эту дрожь.
Он же, ступив на холодные камни, повторил:
— Стой.
Правда, обращаясь уже не к Владиславу, но к Янеку. И голос этот заставил тварь дрогнуть, отступить, а сам Янек... он был слишком слаб, чтобы удержать клинок. Или тот почуял, что жертва вот-вот выскользнет. Разве можно было допустить подобное?
Больно не было.
Ни на секунду больно не было.
Не соврал... а жаль, быть может, если бы стало больно, Яське удалось бы зацепиться за жизнь. Она ведь хочет жить... очень хочет жить.
И дышать.
А тяжело. Из груди рукоять клинка торчит... и дышать совсем неполучается. Она все равно пробует, но захлебывается чем-то кислым... и так холодно.
Кто-то кричит.
Страшно, когда так кричат. Яська заткнула бы уши, лишь бы не слышать этого крика, но на руках ее — холодное железо... холода очень много...
А силы уходят.
С кровью, наверное... куклу так и не купила... чтобы фарфоровая и в платье, как у городской барышни... шляпка, сумочка... у самой-то никогда ни шляпки, ни сумочки... а медальон, Владиславом подаренный, отобрали... это неправильно, и Яська сама виновата... надо было уезжать, когда возможность такая была. Она осталась.
И вот теперь умрет.
— Тише, любовь моя...
Смешной какой. Разве так говорят? Любовь его... нежить не умеет любить, а люди предают. Кому тогда верить?
— Я долго ее не удержу, — раздался незнакомый голос. — Прощайтесь.
И в этом голосе Яське послышалось... сочувствие.
А Владислав был черен.
Грязен.
И кровью от него пахло.
Не пахло — воняло.
— Прости, — он склонился к самому лицу.
И цепи вдруг ослабли.
— За что?
Его-то за что прощать, если Яська сама кругом виновата.
— За то, что не уберег...
Нежить не умеет плакать. И на щеках его не слезы — кровь... а почему-то кажется, что плачет... глупость какая... и дотянуться бы, прикоснуться... проверить, да только сил совсем нет.
— Ты... не мог...
— Должен был.
— Она... сказала... поймает... я боялась, что ты придешь... а она тебя... снова...
Владислав покачал головой.
— Я не совсем то, чем она меня представляет.
— Владислав...
— Потерпи, любовь моя, скоро все закончится.
Яська и сама знает, чувствует. И то удивительно, что она все еще жива.
— Владислав... пожалуйста... поцелуй меня.
— Ты...
— Поцелуй... обидно умирать, так ни с кем и не поцеловавшись... — она облизала сухие губы. — И... и мне жаль... я все не могла решиться, а теперь... я бы и не думала.
Он наклонился к губам, касаясь их осторожно. И собственные его были измараны кровью. А она оказалась вовсе не соленою, как то говорили. И не горькой.
Сладкая-сладкая, как малина.
— Закрой глаза, — попросил Владислав. — И не бойся... пожалуйста, не бойся.
Яська и не боится. Чего? Смерти? Так все ведь рано или поздно... вот и Яськин срок пришел. Но смерть ее тиха, баюкает на волнах. Тело не болью полнится, но странною негой...
— Сколько ты сможешь продержать ее?
Зигфрид пожал плечами.
Минуту.
Десять.
Час. Это место давало силы, но оно было коварно, а потому Зигфрид не мог сказать, когда силы эти иссякнут. Пока есть, он будет держать душу в мертвом уже теле.
Ему было жаль.
— Мне нужно несколько минут. Ты... не станешь мешать? — руки носферата легли на рукоять.
А Зигфрид покачал головой.
Не здесь.
И тьма, сытая, ленивая, окутала ноги его, мурлыча от удовольствия. В утробе ее косматой перекатывались клочья пыли, и страха, и боли, и всего, что только сумела собрать она в этом замечательном месте. Тьме больше не хотелось воевать, она желала ласки, и тянулась к рукам Зигфрида, подставляя колючий хребет. Пальцы вязли в пуховой ее шерсти, которой — Зигфрид понимал это прекрасно — не существовало. Но он все одно гладил тьму.
Слушал.
И на носферата, которого, если по-хорошему, стоило бы уничтожить, глядел искоса.
— Тебе меня не одолеть, — носферат вытащил клинок и наклонился к ране. Кровь выходила толчками, и при каждом тело девушки вздрагивало.
— Как и тебе меня.
— Нам нет нужды воевать, — пальцы носферата вошли в рану, расширяя ее. И если бы не воля Зигфрида, девушка бы закричала от боли.
Но она спала.
Зигфрид надеялся, что не разучился дарить хорошие сны.
— Ты — чудовище.
— Не большее, чем они, — носферат пальцы облизал и зажмурился, а когда открыл глаза, то были они черны. — Вы, люди, слишком часто называете нелюдью тех, кто имеет несчастье отличаться от вас. Тогда как сами порой ведете себя хуже упырей и волкодлаков...
Он склонился над раной, припав к ней ртом.
Пил... и тьма урчала.
Она была напрочь лишена предрассудков.
— Я не отвечаю за всех людей, — Зигфрид присел у треснувшего алтаря. Так было лучше видно.
И ноги скрестил.
Носферат не станет нападать. Тьма была уверена в том, а ей Зигфрид доверял. Во всяком случае, доверял больше, чем кому бы то ни было из плоти и крови.
— Но мой долг уничтожать нелюдей.
— Всех? — носферат взял девушку за шею.
Сердце еще билось.
Хватит ли у нее сил для оборота? Зигфрид читал, что и здоровые люди переносили его не слишком-то хорошо, порой, невзирая на все усилия носферата, превращаясь не в подобие его, но в низших тварей, полуразумных, ведомых лишь жаждой.
Жаль будет, если девушку постигнет та же участь.
— Нет, — Зигфрид вытащил кошель. — Тех, которые чинят вред людям.
— Я не чиню.
— Ты их убил.
Вампирус покачал головой.
— Они уже не были в полной мере людьми. И... разве некоторые люди не заслуживают смерти?
— Не судите, сказано в Вотановой книге...
— Ежели не имеете на то права, — уточнил носферат.
— А ты имеешь?
Он кивнул.
— Я хозяин этого места... и по праву хозяина предлагаю сделку, — в черные глаза смотреться не следовало. С носферата стало бы заморочить разум, лишить воли, но Зигфрид взгляда не отвел. И носферат, коснувшись измаранной кровью рубахи, продолжил: — Ты поможешь мне сделать так, чтобы она жила. А я... я помогу тебе освободить твоих родных.
— Это...
— Возможно. Я дам тебе кое-что... что подарит им смерть.
Смерть как свобода?
Пожалуй, еще недавно Зигфрид согласился бы. И носферат знал о том.
— Я мог бы солгать, что вытащу их живыми, но мы оба знаем, что это и вправду невозможно. Но и убить их ты не сможешь... сам не сможешь. Думай.
Думать было не о чем.
Но Зигфрид не спешил. А носферат не торопил его. Он гладил бледное лицо девушки, уже не белое — серое. И губ ее касался с такой нежностью, что собственное сердце Зигфрида сжалось от боли.
Почему все вышло так?
Тогда?
Он верил ведь... и любил... и наверное, продолжал любить и после всего... первый год... второй... вцепившись в эту свою любовь, будто бы кроме нее не было больше ничего.
Никого.
И даже боль отступала порой... но боль все длилась и длилась, а любовь однажды иссякла.
— Ты ладишь с тьмой. Спроси. Она ответит.
И тьма заурчала, зашелестела украденными голосами. Возможно... не для всех, но для этого, который и вправду Князь.
Хозяин.
— Я... сделаю, что смогу.
Сможет ли?
Жизнь уходит из этого тела. Медленно, по капле, но капель этих не так и много, едва ли горсть наберется. А горсть — слишком мало. Разве что...
Зигфрид вытащил кошель.
— Зубы верлиок. Если я прав, это даст тебе время, а ей — силы.
И не дожидаясь, когда носферат примет этот дар, который и не дар вовсе, но эксперимент, весьма любопытный, вне зависимости от результата, Зигфрид подполз к телу.
Первый клык он вогнал в рану, стянутую прозрачной пленкой носфератовой слюны. Та проломилась с хрустом, и пальцы ухнули в теплую влажную дыру.
Ничего.
Так лучше.
— Ты на меня не смотри, — Зигфрид втыкал клыки во влажную кожу девушки. — Ты делай, что собирался... только... если она станет чудовищем, я ее убью.
— Знаю.
— И тебя тоже.
— Если получится.
Носферат провел пальцем по серой щеке.
— Я постараюсь, чтобы получилось, — последний клык Зигфрид вогнал под нижнюю челюсть. И отвернулся.
Это было ненаучно, но...
...и носфераты имеют право на интимные моменты в жизни.
Или в не-жизни?
Гавриила уже ждали.
Почему-то он надеялся, что все сложится иначе. Но нынешняя охота разительно отличалась от прошлых. Прежде-то ему не случалось платье примерять... и в юбках путаться.
Сам маскарад вдруг показался нелепым до невозможности.
Волкодлак не спешил менять обличье.
Он глядел на Гавриила с насмешкой, и в глазах его отражалась колдовкина полная луна. Из-за нее, не иначе, глаза эти гляделись желтыми.
— Не стану кривить душой, платья вам не идут, — сказал волкодлак, поднимаясь с лавки. — Не ваш фасон...
— Извините.
Гавриил сдернул шляпку.
— Я полагал, что вы будете... несколько в ином виде.
Запах духов сделался невыносим почти.
— Буду, — согласился волкодлак. — Чуть позже... нам некуда спешить, верно?
— Здесь...
— Люди, — он кивнул. — Я чую. Много людей... ведьмака два... и в оцеплении. Собираются устроить охоту... люди так нелепы порой.
— Тебе не удасться уйти.
— Посмотрим, — волкодлак имел иное мнение. Верно, ему не раз и не два случалось попадать под облаву... и как спасался?
Обыкновенно.
Ищут ведь тварь.
Огромную ужасную.
С шерстью всклоченною, с когтями острыми... клыки там окровавленные, чужое сердце в руках... кто подумает дурно о бедной панночке, на которую тварь сия наскочила.
Сбила.
В земле изваляла и, быть может, поранила даже... панночка станет плакать, и слезы, страх ее непритворный — а бояться она умеет, помнит, что будет, ежели дознаются до правды — сыграют ей на руку. Панночку выведут.
Отправят в лечебницу.
Приставят, конечно, кого для надзору, но из лечебницы уйти просто. И пока полиция разберется... пока сопоставит факты...
— Как ты догадался, что это я?
— Кладбище, — шляпку Гавриил положил на скамейку, и зонтик пристроил рядышком. Будет обидно, ежели зонтик поломают, Эржбете он нравился. — Вы никогда не любили падаль. А он... с этими мертвыми маниаками...
— Но согласись, кандидатура удачная.
Гавриил согласился, пытаясь понять, сколько еще отведено ему времени.
— Ты его нашла?
Нашла. И женила на себе. Вряд ли это было сложно. Пан Зусек слишком уверен в себе, в собственной неотразимости.
И в Познаньск она привезла.
Выставила, как выставляют соломенное чучело над полем, воронье пугая... а потом что? Убила бы? Несомненно...
— Мне казалось, из него получится достойный кандидат в... — она взмахнула ручкой. — Чудовища. С точки зрения обыкновенных людей, его болезненное пристрастие к убийцам, к самой смерти, является извращением. Многие охотно поверили бы, что он, одержимый маниаками, сам стал убийцей... монстром...
— Он ведь и стал. Те девушки...
— Ему нравилось подглядывать за ними... маленький извращенец. Но потом полиция нашла бы доказательства...
...ленты?
...розы?
...пряди волос? Окровавленные платки? Иные сувениры, которые не оставили бы сомнений в виновности пана Зусека.
Она хорошо подготовилась.
— Но вы передумали, — сказал Гавриил и плечами повел.
Шнуровка платья захрустела.
Каролина сняла брошь.
И кружевную шаль сбросила на земь.
Избавилась от туфелек, простеньких, удобных. Пуговичку расстегнула... она смотрела на Гавриила с улыбкой, дразнила будто, подталкивала... и внутренний голос говорил, что не стоит упускать момент.
Пока она еще человек.
Слаба.
— Мы с сестрой решили, что Зусек нам пригодится. А вот ты... зачем ты полез в это дело, мальчик? — голос ее изменился, сделался низким, мягким.
Мурлычущим.
Бить. В живот. Пока она человек... все еще человек... и платье, домашнее, на запахе, медленно соскальзывает с белоснежных плеч...
— Ты такой... сладкий... мне так кажется, — она облизала клыки. — И я буду рада убедиться... мы будем рады...
За Гаврииловой спиной хрустнула ветка.
— Ты в одном ошибся, мальчик... — с притворной печалью произнесла Каролина. — Я не волкодлак. Точнее, волкодлак — не я...
И раскрытой ладонью она толкнула воздух.
Тугая плотная стена ударила Гавриила, сбила с ног, протянув по дорожке.
Да будет твердь на средине воды и да отделит воды от вод: те, которые выше, от тех, которые ниже; и будут те, которые ниже, подобны тем, которые выше. Солнце — её отец, луна — мать, и ветер носил её в утробе своей, достигая от земли до неба и опять с неба спускаясь на землю.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
