— Угу, по морде получили, надавали, но, светлые духи, зачем так жестоко-то напоследок?! Они и так еле рыпались, — поморщился Ричард. Да, он любил подраться, что тут скрывать. Хотя одно дело показать, на что способно твое покалеченное тело, а другое — тело демона, в котором еще надо с хвостом управиться и ничего им себе не отрезать.

— Думаешь, заставить их съесть шары с песнями о неразделенной однополой любви к камешам, было уже слишком? — вдыхая свежий вечерний воздух улицы, спросил демон.

— Рога в знак позора они себе отломят, это точно, — довольно улыбнулся Ричард и прислонился к стене здания. — Каид...я не хочу, чтобы ей было больно, скажи, что не достал песню. Я заберу ее и сам спою.

— С чего такая забота, братец? Не о себе ли переживаешь? Боишься послушать песенку ее голоском и влюбится?

— Между нами — я уже в нее влюблен.

— Хм... Ну и?

— Жду, пока повзрослеет. С Пушкой свел, Хельгу показал, связь с Норой обеспечил, свободы отсыпал, — не скептическое хмыканье демона Ричард вынужден был уточнить. — Немного, но отсыпал. Теперь осталось уверенности в себе добавить. Я ведь буду ее подавлять, понимаешь?

— Уже.

— Ты знаешь, о чем я.

— Ну тогда, придется ждать и воспитывать ее, — оттолкнувшись от стены и сорвав на последок небольшую цветущую веточку, демон добавил, — а песню я тебе не отдам. Элли заказывала, она и получит. Обломись и не скрипи зубами. Тем более, моими зубами.

Каид вернулся, когда уже вечерело. Демонов на улице становилось все больше, посетителей в небольшом кафе тоже прибавилось, но к одинокой демонице никто так и не посмел подсесть, что нас очень радовало. Я просто не хотела ни с кем говорить, а сестра вообще грозилась всех поубивать. Приклеенный к ножке кресла хвост никому настроения не прибавляет. Стоит ли говорить какими словами она встретила улыбающегося и чуть потрепанного Каида, который без слов подхватил нас на руки и перенесся снова в свой дом?

Глаза я закрыть не успела и снова почти ничего не видела, чем воспользовался демон, устроившись в каком-то кресле и усадив меня себе на колени.

— Значит так, Нора в твоем теле была еще недостаточно, чтобы поменялись голосовые связки, но мы можем немного поторопить этот процесс. Стяни у Ричарда из запасов засушенные цветки ромашки, шалфей и залей все маслом... какой-то серой дряни с белыми крапинками, название которой я забыл напрочь. Настоять два часа и выпить залпом. Завяжешь горло теплым шарфом и подождешь еще часов пять. Болеть будет не слабо, но оно того стоит. Потом выпросишь заживляющее, и хоть сутки подряд горлань серенады.

— А песню? — напомнила я, открыв глаза.

— Держи, — в руку упал небольшой синий шарик, чтобы тут же рассыпаться на мельчайшие песчинки, которые поднялись в воздух светящимся вихрем и втянулись в тело Норы вместе со вздохом. — Все, теперь она в тебе. Точнее в Норе, но и в твоем сознании отпечаталось, просто ты не замечаешь. Когда понадобится, просто вспомнится.

— Спасибо, — счастливо улыбнувшись, я чуть поерзала на Каиде, а потом прижалась всем телом и поцеловала. — Все, сестричка, никуда ты от него не денешься.

Вот только в голове пронеслось задумчивое "А Каид так не целуется..."

Не помню, как там Каид целуется, но дразнящее пройтись по губам языком, а потом губами по щеке к виску, покусывать мочку уха, поглаживая затылок, очень любил Ричард. Не высидел в комнате! Ну сейчас получит!

Чуть вырываюсь из объятий и сама обхватываю руками его лицо. Нет, не его, но он точно там, в глубине темных глаз играет зелеными лукавыми искрами, дразнит прикосновениями сильных непривычно когтистых пальцев. Но я все равно останавливаюсь в паре миллиметров от его губ, выдыхая теплый воздух короткими вздохами, облизывая уже кое-кем обслюнявленные губы.

-Р-р-ричард, а ты завтрак заказал? А то я вернусь и буду такая голодная! А из съедобного только ты, — невинно похлопав длинными ресницами хохочущей сестры и насладившись почти паникой в глазах демона, я прижалась к напряженному телу еще плотнее и провела язычком по чуть заостренному уху. — Тебя еще съем.

— Шиерема текула маэр! Ричард свали! — злой окрик Каида выкинул мага сразу в родное тело, а уж там он от души нахохотался.

Узнала, провела, пошалила, застала врасплох, выставила идиотом.

Умница!

Встав с постели, чуть подпорченной черными линиями пентаграммы для перехода, Ричард прихватил одежду Элли и постучался в ванную. Ни шороха, значит, еще не вернулась и можно тихонько вскрыть дверь, направив на нее волшебную палочку. Ну ничего, скоро девочка научится управляться быстрее. Да и пентаграмма очень простая, начерченная... мылом? Ричард еще раз потер линию, стараясь не разрывать плетение. Так и есть, пахнет кофе, магнолиями и вишнями, как и сама девушка, лежащая в одном халате на полотенце. Небольшая преграда для холода.

— Вернись, провокаторша, будем завтракать и певицей тебя делать, — осторожно дочертив на одном из лучей звезды пару символов, прошептал мужчина, ожидая пока Элли зашевелится и поймет, что вернулась в свое тело. Ему нравилось, когда она такая. Чуть сонная, не понимающая где и когда, но с легкой улыбкой на губах и в глазах, но главное — доверяет его рукам.

— Принести одежду? — прижимая девушку к себе, ожидая пока она придет в себя, наслаждаясь теплым телом, спросил Ричард.

— Нет, я сама, и зелье приготовлю сама, и выпью сама, и петь буду сама... но в другое крыло сама не пойду, — решила Элли и чуть оттолкнулась от Ричарда, чтобы попытаться выйти из ванной. Экзор усмехнулся такой самодеятельности и обогнул чуть пошатывающуюся девушку, чтобы выложить перед ней на кровати ее же одежду и нужные составляющие для зелья.

— Ушел за завтраком, — потуже затянув халат, и уклонившись от летящей подушки, Экзор вышел в коридор. Глупая улыбка все никак не желала сходить с лица, да и не хотел Ричард ее прогонять. Как говорил его умный учитель "Улыбаться надо так, чтобы каждая морщинка на лице запомнила". Но мяса раздраженной девушке он принесет побольше, впрочем, и сладостей себе не меньше.

* * *

Зелье я все же приготовила сама, еще до сытного завтрака к которому мы как раз успели вернуться, спасибо соотношению времен в двух мирах. Ричард даже в мою сторону не смотрел, пока я пила горько-кислое снадобье, хотя его взгляд в отражении полированного чайничка я словила. Ну, не вмешивался, и то благо. А когда горло скрутил первый приступ боли, просто присел рядом и обнял, плотно обхватив рукой шею, поглаживая, согревая и успокаивая бешенных муравьев, которые терзали мои связки. Ну и еще пять часов пичкал нескучной теорией и байками из практики преподавателя.

— Даже не смотри на меня так укоризненно, ничего из жизни оперативника Отдела не расскажу — это секрет. Хочешь, чтобы я с работы вылетел? Итак много знаешь и долго с этим знанием живешь. Непорядок. С Пушки и Карела семьдесят подписок взяли, и каждый год подписи обновляют. Сейчас вообще заткнусь, и будешь мучиться в тишине. Или даже лучше — вязание достану, и буду напевать, махая спицами. А от смеха тебе легче не станет, это точно.

Так под тихие рассказы Ричарда ни о чем и обо всем я и уснула, уютно устроившись на его плече и сжимая его руку.

* * *

— М-м-г-г-г-г-г-ы-ы-ы-ы... мгум-мгум-мгум-хм-хм-м-м-м-м...спи, малышка, спи, не бойся — завтра новый день...

— Ричард, — сонно и чуть хрипло прошептала я. — А ты говорил, что голоса нет.

— Это секрет. Только твоя мама знала и нагло меня эксплуатировала у пианино, подбирая музыку к любимым стихам. Я пел, она играла, твой отец хохотал с моей морды мученика. Хорошие были вечера.

— Этот будет похуже.

— Нет, если Эльза еще не превратилась в уставшую от жизни шлюху, — вздохнул Ричард, перебирая мои волосы.

— Даже если нет. Ее ведь так просто не выпустят, я видела решетки на окнах.

— А я видел, что на решетках нет магии и мы... — начал было Ричард, но я тут же извернулась и прикрыла ему рот ладонью.

— Молчи! План сегодня строю я, и если что-то пойдет не по плану — значит, будем импровизировать.

— А если ничего не получится? — серьезно спросил Ричард, убрав ладонь от своего лица и чуть сжав.

— Значит, я буду виновата.

~ ~ ~

План девчонки Ричарду не нравился. Что история с использованием песни, которая отдавала розовым девчачьим романтизмом и подвалами его же Отдела от пяти до семи лет с конфискацией на благо короны, что последующее бегство из борделя впопыхах с Эльзой на закорках. Уходить надо внаглую улыбаясь и нарочисто медленным шагом, чтобы зубы за спиной скрипели.

Будет виновата она. Пф. Можно подумать, Ричард позволит. Только не когда он рядом и только не в таком деле. Тадеуш был нужен ему. Ему вообще все его работники были нужны за редким исключением. И сегодня он займется молодняком вплотную. Тем более, что Ричард нашел каким боком пришить это дело к своему отделу.

* * *

— Детка, принеси еще выпить, а? — Тяжелая ладонь хлестко опустилась на мои бедные ягодицы, а я поплелась за пятой кружкой пива для Ричарда, кидая хмурые взгляды на пианино и тихонько потирая попу. Было жутко обидно, но я все не могла собраться с духом и спеть, да и пятая точка, которую подбадривал Экзор, начинала побаливать. И это он еще ласково с ней. Не представляю, какие синяки у проституток, которых каждый посетитель имел право похлопать, погладить или ущипнуть, и пользовался этим правом.

Разносчицы смотрели на меня почти жалостливо, но я упрямо строила из себя всем довольную подружку чуть грубоватого мужчины, который, кстати, второй час мазал сладким медом маленькие ушки Эльзы, давая мне повод на него обидеться и отойти к пианино. Пока мне наливали еще светло-янтарного напитка, от которого порядочно воняло не только хмелем, но и парой травок, отнимающих ум, я любовалась пыльными боками музыкального инструмента, которого не касались ни сильные пальцы, ни тряпка уборщицы. А мне вот хотелось сорвать серое грустное покрывало с позолоченных завитушек, чуть подуть на, наверняка, чуть желтоватые клавиши, перевернуть обложку давно захлопнутой нотной тетради с тисненым узором из веток винограда и заставить петь сначала это старье, чтобы заткнулись пьяные мужики в зале, прекратили надрывно хихикать женщины и заслушалась даже метель за окном.

О стол громко стукнула кружка не только с пивом, но и бокал с чем-то красным.

— Хлебни, милашка, жить станет веселее, даже если мужик такой козел, — своеобразно посочувствовали мне разносчицы, упросив усатого дядьку налить мне "Чего повкуснее".

— А храбрости от этого не добавится?

— Добавится, — засмеялись девочки, а я сделала первый глоток пряной жидкости.

Что было после, я вспомнила лишь частично следующим утром, когда проснулась от громкого хохота, полуголая в постели с Ричардом, который и ржал на пару с Хельгой.

Оказалось, что поставив на стойку пустой бокал я пошла обратно к Экзору, вылила на него его пиво, оттащила от мужчины Эльзу, высказала ей все, что я думаю по поводу ее поступков с прошлого лета и надавала по рукам за лапанье чужих мужчин. Потом притащила девушку к пианино, вытерла подолом пыль, громко и матерно возмущаясь по поводу плохого состояния инструмента, вытащила волшебную палочку, с помощью которой приклеила Эльзу бельем к стулу и притащила еще одно себе. А потом я играла. Играла с душой и пела песни демонов, лишь иногда оглядываясь и довольно осматривая эффект. Первым делом я спела песню, которую мне выла Нора по вечерам. Мне всегда было лень снимать одежду и складывать ее как положено. Песня это и делала. Плавно и аккуратно... если петь медленно. Но прошлым вечером я явно спешила, и весь зал не желая того станцевал стриптиз всего за минуту. Трусы себе отвоевал только Ричард, что меня жутко разозлило. Назвав Ричарда Каидом, я спела другую песню, с помощью которой одевалась с Норой по утрам. Продажные женщины явно согрелись в мужских рубашках, штанах и жилетках, а вот развратникам корсеты не очень понравились, судя по красным лицам медленно переходящим в синие с каждой новой строчкой, которая затягивала шнуровку потуже. Ричард все ржал, Эльза глотала слезы и пыталась подпевать на припеве, в котором я нашептывала ласковый призыв натянуть стринги повыше.

Дальше я решила, что пора поработать и над моральным обликом посетителей. Мораль я начала читать громким речитативом, рассказывая о всех венерических заболеваниях в алфавитном порядке и их последствиях. Память у меня хорошая, а в шестнадцать лет мама подарила мне хороший медицинский справочник с иллюстрациями, который я знаю практически на память. Теперь и посетители знают отдельные разделы. Впрочем, мне и тут было мало, и я решила спеть еще одну песню. Небольшая такая песенка. Детская. Самая что ни на есть детская песенка ребенка в утробе матери, которой изменяет муж, и как каждая боль и обида матери скапливается в ребенке, ранит его. В конце песни ребенок просто умирает, потому что не хочет рождаться.

Не давая мужчинам расслабиться и стянуть с себя хотя бы чулки, я взмахнула палочкой и обездвижила излишне активных нелюбителей прекрасного в моем лице. Кроме того, пришлось запустить табуреткой, на которой я до этого сидела, в вышибал, набежавших, как тараканы на кухню, с других залов. Неприглядная правда о собственной слабости и беспомощности передо мной дошла до них очень быстро. Мне даже не понадобилось забирать табуреточку с тремя ножками из-под Эльзы. Хотя, может, это Ричард их напугал их своими черными глазами и отчетливым рыком. Ну не надо было им в мою сторону высказывать все свое негодование в некультурной форме и грозиться отобрать мою девственность. Наверное, это блюдо Экзор хочет оставить себе. По-другому его такой же матерный ответ с угрозой лишить девственности самых вышибал я не могу объяснить.

— Похабник! — буркнула я и запустила в мужчину нотами на лету превратив их в половую тряпку, которую с утра приметила возле туалета. Как потом Ричард признался, повтори я это на трезвую голову перед Риаром — экзамен по мертвой материи за первый год он мне поставил бы в начале курса. А вот Нора бы меня отшлепала за кривые руки — тряпка приземлилась Экзору на тарелку, разбрызгав соус ему на корсет.

Вернувшись к пианино, я захлопнула черную крышку, опустившись на холодный пол у ног Эльзы и решила, что пора добивать развратников.

Первые слова, первые звуки разошлись по притихшему залу биением сердца. Спокойным и размеренным. Может, даже чуть мечтательным напевом свободы и тихой радостью солнечного дня. Дальше я просто закрыла глаза и пела... вспоминала. Первый взгляд зеленых глаз, который мне ничего не сказал, ничем не отозвался в сердце, лишь нашептал о лукавстве хозяина. Первое касание горячих рук, согревающее, ласковое, бережное, надежное... Первая ночь без кошмаров, спокойная, тихая, с огнем в камине и носками на моих мерзнущих ногах. Горсти звезд в моих руках и целое небо под ногами. Пух в бокале вина и лукавая улыбка в полумраке вечера моего дня рождения. Обгорелые чулки в руках профессора и звон от удара противнем, а потом запах его рубашки, в которою меня ткнули носом. Книжная пыль, реактивы и корица. И шоколад. Много шоколада и тонкие пальцы, широкие ладони и снова зеленые глаза. А потом губы. Его губы, от которых невозможно оторваться и невозможно не подчиниться. И опять зеленые глаза, которые и сейчас на меня смотрят. Осуждающе, с интересом, нежно или все-таки в глубине мелькает искра того пламени, что горит во мне?