Северная война.

Степные атаманы, к которым я обращался, одновременно качнули головами и ответили:

— Все ясно, — сказал Данко Белогуз.

— Понятно, — вторил ему Юрко Сероштан.

— Привычка дает о себе знать, — усмехнулся Твердята Болдырь. — Это мои люди на обозе пошалили. Больше не повторится.

— Вот и ладно, — произнес я, посмотрел на Берладника и продолжил: — Иван Ростиславич, к тебе тоже претензия имеется?

— Какая? — князь слегка привстал.

— Зачем твои дружинники на последних учениях до конца за свою позицию цеплялись?

— А как же иначе? — удивился Берладник. — Если бы мы отступили, то "вражеская" конница ударила бы по пешим.

— Да. Но пешие не могли уйти, потому что ты стоял насмерть. Это не дело. За спиной пехоты был лес, и она могла легко в него оттянуться, но не сделала этого, поскольку сама в свою очередь прикрывала тебя. Ты синий флаг видел?

— Видел.

— И что он значит?

— Отступление.

— Вот именно. Поэтому будь добр в следующий раз не бросать своих, — на этом слове я сделал упор, — воинов на убой. Нам не надо держаться за германскую землю. Раз за разом повторяю одно и то же, ударили и отскочили, налетели и растворились в лесах. За вами сунутся, а там арбалетчики и лесовики Лайне.

Князь поморщился:

— Усвоил.

Я повернулся к Славуте, который вот уже полтора года был полноправным начальником варогов, и продолжил:

— Теперь по датскому молодняку. Я решил, кто возглавит варогов.

— Кто?

Мох уже знал, что я скажу. Наверное, чувствовал это. Да и не мог не отметить, что на совет приглашен его приемный сын, которым он очень дорожил.

— Варогов поведет в бой Торарин.

Юноша, встряхнув рыжими кудрями, привстал и поклонился:

— Благодарю, вождь. Я не подведу.

Старик в свою очередь недовольно проскрипел:

— Ему же всего семнадцатый год пошел...

— Ничего, — оборвал я Славуту, — Святослав Игоревич в его годы уже тысячные дружины в походы водил, а Торарин с варогами два года бок о бок и знает всех как облупленных. Да и они твоего воспитанника за своего держат. А чтобы парни не забывались, приставим к ним опытных десятников.

— Как скажешь.

Славута кивнул, а я спросил:

— Ко мне какие-нибудь вопросы есть?

— У меня имеются, — откликнулся атаман Болдырь. — Нам запас подков и ухналей для похода нужен. Подковать лошадей мы и сами сможем, дело не хитрое, а кузнецы лишнего не дают. Опять же кожа нужна для ремонта седел и уздечек, да стремена с подпругами.

— Гаврила, — я посмотрел на Довмонтова, — обеспечь.

— Сделаем.

Главный интендант Рарога кивнул, и следующий вопрос задал Ранко Самород:

— Что по огненным смесям? Мне отдельный десяток в сотне делать, который с ними возиться станет, или всех воинов обучать?

— Сегодня я с твоей сотней буду, так что это отдельно обсудим.

Самород понял меня правильно. Черные клобуки и дружина Берладника хоть и свои, но наемники, а значит, при них некоторые вопросы обсуждать не стоит. Ладно, вароги, наемники до сих пор не понимают, кто это такие, а "греческий огонь" военная тайна, хотя крестоносцы, как сообщает агентура волхвов, будут иметь запас огненных смесей и потянут его в Венедию в одном из королевских обозов Людовика Седьмого.

— Больше вопросов нет? — поинтересовался я.

Ответом мне была тишина, и совет был распущен. Командиры отправлялись к своим отрядам и сотням, а я присоединился к Самороду, и вместе с ним пошел на берег моря, где его варягам предстояло штурмовать одну из каменных башен. Время уходило, словно вода сквозь пальцы, и нам следовало торопиться. Каждая тренировка это чья-то спасенная жизнь и мертвые крестоносцы. Поэтому у воинов впереди еще один трудный день. Они будут бегать, прыгать, драться и штурмовать стены. А я стану за этим наблюдать и делать из всего увиденного выводы, которые завтра выльются в новые замечания и приказы.