Полцарства за шута

— О чем думаешь? — Вдруг напрямик поинтересовался шут.

Король невольно вздохнул. Взглянув на него. Подпер щеку.

— Не представляю, как буду жить с тобой...

— Ты еще дурнее меня, королек, — слова прозвучали, как приговор. Шут снова не смеялся. — Я не виню твоего отца за его смерть, и ты в моих глазах, тем более, безвинен. Я просто... — он запнулся, словно ему было трудно говорить. — Просто хочу доказать, пусть и посмертно, что обвинения были ложными. Не знаю, как сделаю это, но хочу. И еще хочу найти его книгу или что он там спрятал. Мне кажется, это важно. Важно для меня, понимаешь? — Бормотал шут, обнажая душу, и неотрывно смотрел в глаза своего короля.

Форибальд понял, что верит. И понял, что шут не лжет. Просто странная не состыковка. Только что был таким серьезным, разоблачителем, учителем, подлинным шутом. А сейчас перед ним мальчишка. Мечтатель, неврастеник и, кажется, поэт. Похожий типаж, вот и кажется. И странная мысль мелькает, обнять, утешить. Полный бред. С шутом ли королю обниматься?

— Ты мне поможешь? — Спросил его шут, смотря в глаза с той преданностью, в которой отказал всем миловидным дамам сразу.

— Я тебе должен, — ответил король, пожимая плечами.

Но подумал, что не будь того долга, все равно бы помог. Потому что ему вдруг стала крайне интересна тайна с гордым именем Профи-Тролли или сокращенно Ро Ли. Разгадать её стало для него делом чести.

5. Три ха-ха на сундук мертвеца

Июль — пора побед,

разочарований и откровений...

Король сказал шуту, что брачные сосны нужно искать у мостов. На них в день бракосочетания завязывают девичьи пояса. Они расшиты бисером и золотой нитью, и очень похожи внешне на широкие, пестрые ленты, только плотнее. Когда жених проносит свою нареченную на руках через мост, там, в конце, они оставляют на сосне её пояс, как символ их любви и окончания поры девичества. Что поделать — традиция. Некому её отменять. Языческий обычай, но прижившийся и в новой вере.

Узнав об этом, шут углубился в поиски. Король, регулярно наведывающийся в библиотеку по его душу, несколько раздражал. Но Ро Ли старался этого не показывать. Он был благодарен и честно считал, что умеет свою благодарность выражать. На самом деле не умел, но, к своему счастью, был свято убежден в обратном. А раздражало его в первую очередь то, что король, как ему казалось, не просто так стал таким чутким и предупредительным. Придет, спросит — не надо ли чего, и уйдет. И это король! Разве такое нормально?

Шут был убежден, что за всем этим, определенно, что-то скрывается. Но времени обдумать все как следует у него не было. Он метался между замком, библиотекой и соснами, коих в одной столице и её окрестностях оказалось столько, что с ума можно сойти. Оставалось только благодарить Форибальда, что он не дергал его на мелкие приемы и камерные балы, которые регулярно устраивал в своем замке. Тем, что не раздражался при каждом его появлении, шут и пытался его отблагодарить. Он искренне считал это лучшей благодарностью. А потом он все-таки нашел.

Поздним вечером, возвращаясь в королевский замок, он то и дело прижимал руку к груди в области сердца. Там, под одеждой, он держал ленту. Она не рассыпалась за десять лет от старости, потому что единственная из всех на том дереве была зачарована. И на ней, уже знакомыми стежками, была вышита еще одна подсказка. Шут ликовал. И зашел в своем ликовании так далеко, что отправился прямиком к королю. Вломившись в королевскую спальню без стука.

Король был занят. В его возрасте это занятие непотребным не назовешь. Немая сцена была хороша даже на взгляд Профи-Тролли. Не столько был удивлен король, сколько скривилась в своем удивлении Смолентина, его фаворитка. Она в этот момент как раз отважно сражалась на ниве избавления его величества от посторонних на её взгляд предметов гардероба. Коими, что не удивительно, считала все.

— Что ты себе позволяешь?! — Возопила она.

Шут отмахнулся, решив, что леди неоригинальна и повторяется. Посмотрел на короля. Не стал скрывать своих чувств, и открыто просиял. Форибальд вальяжно откинулся на подушки.

— Сделал гадость и доволен? — Насмешливо спросил он у шута, не обращая больше никакого внимания на Смолентину, раздувающую ноздри от негодования.

— Если не я, то кто? — Сразу же парировал шут и плюхнулся на кровать с другой стороны.

Смолентина, оставшаяся сидеть в ногах короля, бросила на него такой взгляд, что, будь в ней хоть малая толика магической искры, прожгла бы насквозь, не смутилась. Но фаворитка короля была на редкость обыкновенной юной дамой. Природное кокетство, скрытое коварство и миленькое личико не в счет. Таких коварных кокеток-красоток пруд пруди на квадратную лигу королевства.

— Ваше Величество, — девушка быстро осознала, что просто так шута из спальни короля не выставить, поэтому попыталась найти единственного возможного союзника. — Разве не самое время попросить наглеца уйти?

— Конечно, — отозвался тот, как-то странно переглядываясь с шутом, который не переставал улыбаться, что, по мнению Смолентины, было весьма подозрительно для этой наглой, вечно кислой морды. Король сказал, — можешь идти, — глядя на шута, но махнул рукой в сторону фаворитки.

Та, как рыба, вытащенная удачной подсечкой на берег, принялась открывать и закрывать свой аккуратный ротик. Мужчины игнорировали её. Мысленно обозвав бесчувственного Форибальда последними словами и проклиная шута, Смолентина спустила ноги на пол, на прощание обернулась, словно на самом деле надеялась, что король передумает, призовет её обратно и выгонит шута. Король на нее даже не взглянул. И фаворитка удалилась, нарочито медленно шагая к двери и покачивая на ходу бедрами под пышной юбкой. Все думала, что тот поймет — чего лишился и на что променял. Но стоило ей выйти из королевских покоев, как король рывком сел на кровати, подогнув одну ногу под себя, и с горящим взглядом уставился на шута. Как мальчишка, первым, уловивший в воздухе таверны горчащий запах истории старого моряка и, может быть, даже про клад в ней будет.

— Что ты нашел? — Нетерпеливо вопросил король.

Шут запустил руку под сине-серый шутовской наряд и вытащил брачную ленту. Присмотревшись, король сразу понял, что тонкий, узкий отрез ткани только выглядит таковым.

— Раз она за столько лет не истлела, — забирая ленту из рук шута, заметил Форибальд. — Значит, магия. — И поднял глаза на Профи-Тролли.

Тот, подперев голову ладонью, лежал на его кровати с ногами, разумеется, даже не подумав разуться, и выглядел счастливым, счастьем грустного по жизни человека. Он улыбался, но где-то в глубине его глаз все равно негласно присутствовала грусть. Грустный шут — не приговор, как оказалось, а просто еще одно амплуа, которое не каждому подойдет. Но Профи-Тролли только оно и подходит. Форибальд хотел спросить, но промолчал. Вернув ленту.

— И что на ней? — Опустившись щекой на подушку, тихо спросил он, разглядывая шута.

И все-таки тот изменился. Нечто неуловимое, поверхностное, а не глубинное, появилось в нем. Король прислушался к себе. Наверное, такой Профи-Тролли ему тоже нравился. Возможно, даже чуть больше чем тот, которого он знал до этого дня.

А шут был счастлив. Смотрел на короля и думал, что сделал правильный выбор. Поставил на того скакуна. Хотел усмехнуться, представив, как отреагировал бы король, сравни он его вслух с жеребцом или и вовсе с мерином. Только звучит гордо, а выглядит... он, вспомнил перекошенное личико фаворитки и все же ухмыльнулся. Но, чтобы не возникло у короля вопросов, принялся отвечать.

— Я расскажу тебе сказку, просто закрой глаза, у северного причала под пятой морского скакуна. — Прочитал шут на память.

Помолчал, ожидая реакции. Король тоже ничего на это не сказал. И шут был вынужден признаться.

— Я не знаю, о чем тут. Но думаю, раз речь о причале, значит, это где-то в Сансаре, городе морских волков. Я читал о нем. В этой стране это единственный крупный город у моря.

Король, все также молча, смотрел на него и улыбался чему-то своему. Шут надулся. Не напоказ, а про себя. Он думал, что его рассказ о новой подсказке вызовет совсем другую реакцию. Он же видел, как король оживился в начале. И даже подумал, что нашел родственную душу. Удивился собственным мыслям, не без этого, но обрадовался. Если это так, значит он больше не один. Как когда-то, десять лет назад был с кем-то, так и сейчас, пусть не точно так же, но на безрыбье и русалка — судак. И тут такое разочарование. Разве это справедливо? Он не только в округе все сосны у мостов облазил в поисках того дупла с секретом, но и спешил вернуться в замок до заката, чтобы застать короля бодрствующим и поделиться с ним находкой. Счастьем. А он...

— А что мне будет за то, что я отведу тебя в ту таверну, — вдруг проворковал кто-то над самым ухом.

Шут, погруженный в свои мысли, вздрогнул и столкнулся взглядом с придвинувшимся королем. И тут он все понял. Расплылся в оскале, улыбкой это было бы трудно назвать.

— А ты интриган, королек.

— Стараюсь, — изобразив во взгляде невинность агнца на заклании, отозвался король и, встрепенувшись, рухнул на спину, раскинув в сторону руки. Его пальцы ненавязчиво мазнули по груди шута. Профи-Тролли этого даже не заметил. Король тоже. Он смотрел в потолок и блаженно улыбался.

— А что ты хочешь? — Поинтересовался шут, в мыслях строя догадки. Одна невероятнее другой, но кто об том узнает?

Король повернул в его сторону голову. Прищурился.

— Возьмешь меня с собой?

— На поиски таинственного клада?

— А почему бы нет? Ты сам говорил, что воспользовался моей любознательностью.

— Нездоровым любопытством, — с нажимом поправил шут.

— Опустим, — махнул рукой король, — суть ты понял.

— Я хотел отправиться прямо сейчас, — признался шут, помедлив.

Король вдруг сел и удивленно на него воззрился.

— На ночь глядя?

Шут потупился. Форибальд покачал головой. Хотел высказаться, но вдруг вспомнил, как шут признался, что видит в темноте. Он так и не спросил, что это в нем такое. Магия какого-нибудь амулета или природный дар. Он и сейчас ни о чем не спросил. Отчего-то не решился. Подумал, что некоторые вещи, наверное, лучше не знать до времени. И заговорил о другом.

— Ладно, ночь тебе, похоже, не помеха, а бандиты?

Шут глянул на него. Король снова покачал головой.

— Я помню твои кинжалы. — Обронил он задумчиво. — Талусская сталь, прекрасная балансировка. И ты явно умеешь ими пользоваться. Но один, на лесной дороге...

— В лесу меня бы не заметил даже самый зоркий.

На это король ничего не сказал. Помолчал. Подумал. И решил.

— Но теперь с тобой еду я. Так что выезжаем завтра в полдень.

— Почему так поздно? — Запротестовал шут, ему хотелось броситься в путь прямо сейчас, чем быстрее, тем лучше. — Обычно в таких случаях люди выезжают на рассвете.

Королю не понравилось это уточнение — "люди". Но он снова все расспросы отложил на потом. Лишь пояснил.

— Мне еще нужно будет уломать Лаплота. А то он снова попытается навязать мне в сопровождение целый полк. Я же предпочел бы путешествовать налегке, как тогда, за тобой в Мордзвес.

— Инкогнито? — Шут посмотрел на короля куда благосклоннее.

— Именно, — подтвердил тот. Глянул на него и заметил, — к тому же, завтра еще придется придумать, чем умаслить Смолентину. Предпочитаю обиженных дам за спиной не оставлять.

— Да. Такая дама может выйти боком, — важно покивал шут и сел, спуская ноги на пол. Поправил сползший на бок колпак. Звякнул. — Подари ей кошку. — Вдруг предложил он и обернулся на короля через плечо. — Лучше котенка. В корзинке и с бантиком. И скажи, что в каком-нибудь соседнем королевстве, домашняя киска — последний пик моды. Ими принято хвастаться и повсюду таскать за собой. Пусть развлекается.

Король криво хмыкнул. Кивнул. Расстались они довольные друг другом. И выехали из замка раньше, чем до их ушей долетел новый слух о шашнях смазливого шута с молодым королем. В конечном счете, что мог забыть хорошенький мальчик-шут с бесовскими зелеными глазами в покоях короля под вечер, выставив оттуда фаворитку?

Морской город встретил их моросью, так и не ставшей полноценным дождем. Они кутались в дорожные плащи, бубенцы на шутовском колпаке Профи-Тролли тоскливо звенели. Шут в притворстве не нуждался. Мало ли бродит по свету легенд о нищих рыцарях, где-то на путях и весях повстречавших освободившихся от контрактов шутов? Поэтому они с королем, который притворялся именно таким странствующим рыцарем, выглядели вполне канонично.

По дороге король рассказал, что останавливался в той таверне, что упоминалась в подсказке, всякий раз, когда отправлялся после каникул обратно в школу кнута и пряника. Место было не самым благоприятным. Но он нарочно искал приключения, поэтому приезжая туда, снимал комнату наверху на пару-тройку вечеров и отрывался, догуливая последние свободные деньки. Единственное, что он знал наверняка, несмотря на сырое постельное белье и сомнительную компанию, кормежка в таверне "Морской конек и Прятки" была лучшей в городе.

Хозяина таверны звали Прятки, а морским скакуном называли вислоухого губошлюпа, привезенного им с одного из островов, лишь номинально принадлежавших Визарии.

Заката сегодня не предвиделось. Небо и последние всполохи солнца заслонили собой серой, вязкой массой тучи, которые с каждой минутой становились все тяжелее и серее, темнели на глазах, отбирая последние крохи света. Королю такой погодный настрой совсем не нравился. Со вчерашней ночи, которую они провели в маленьком городке Орифокс на пути сюда, он думал о том, как покажет Профи-Тролли море. Тот признался, что никогда его не видел, но многое о нем читал. И честно признался, что хочет увидеть и сравнить прочитанное с увиденным.

В королевских мыслях не было ничего романтичного. Просто Форибальду вдруг подумалось, что его шут смотрелся бы очень гармонично на фоне пенистого прилива и закатного солнца за спиной. Юный мальчик, может быть, даже слишком юный. Прибой. Морская пена. И ветер в белоснежных, но не седых, как утверждал сам шут, волосах. Красиво.

Он так ярко представлял себе эту картину, что был не на шутку разочарован. Застать в любимом городе своей юности непогоду Форибальд никак не ожидал. Сансара был южным городом. Здесь положено светить солнцу, а не лить дождю. Особенно, когда сам король снисходит до того, чтобы посетить сей городок у взморья. Но погоде было начхать на голубизну кровей неприметного путника под серым от пыли и грязи плащом. Поэтому морось перешла поздней ночью в монотонный перестук капель. И до самого утра они так и не приступили к поискам, коротая ночные часы в забытье, лишь смутно похожем на сон.

Постель была такой же сырой и знакомо пахла плесенью и морской солью. И точно также на каминной полке, своем любимом месте во всей таверне, их встретил вислоухий губошлюп — диковинный зверек с длиннющим полосатым черно-белым хвостом. Выпученными, круглыми глазами, цвета раскаленного добела золота. Лопоухими ушами, свисающими на лоснящуюся округлую мордочку. И ярко-бирюзовой чешуей, покрывавшей все тело, кроме пушистого, как у кошки, хвоста. Он лениво повернулся на звук колокольчика, когда в открытую дверь ввалились два новых постояльца. Мокрые и злые. Потребовали комнаты и, громко топая, ушли наверх. Губошлюпа заинтересовали звенящие штучки на голове одного из них, но он даже с места не сдвинулся, чтобы поближе с ними познакомится. В последние годы он разжирел. Стал ленив и неповоротлив. Но завсегдатаи и король, успевший рассказать шуту о диковинном звере, помнили, как лихо по молодости он скакал с одного плеча на другое. За те прыжки его когда-то и обозвали скакуном пираты, под чьим флагом плавал Прятки, и о чем все чаще пытался умолчать в своей нынешней добропорядочной жизни.