Гессенская волчица-4

— Надеюсь, Николай Павлович, что пребывание за пределами Пе­тербурга сделает князя Мещерского более разумным, — пошу­тила Им­ператрица. — Я вижу, что Вы хотите мне сказать что-то важное? Я Вас слушаю...

Канцлер, видя, что Александра Фёдоровна пребывает в хорошем расположении духа, решился.

— Я буду просить Ваше Величество произвести определённые пере­—

становки в правительстве. И начать — с меня, с министра иностранных дел...

Царица удивлённо посмотрела на Игнатьева, не понимая, что же именно он предлагает. Канцлер продолжил:

— Я одновременно совмещаю должности председателя Коми­тета министров, канцлера, министра иностранных дел и посто­янного члена Комитета Государственной Обороны. И нагрузка всё возрастает, мне приходится отвлекаться на многие дела. Пост министра иностранных дел имеет первостепенное значе­ние. Вот по­чему, Государыня, я хотел просить о назначении ми­нистром иностранных дел действительного

тайного совет­ника Нелидова.

— Я не знакома с ним... Чем он замечателен?

— Он ныне наш посол в Константинополе. На дипломатиче­ской службе состоит уже сорок лет. Условия Сан-Стефанского договора мы писали вместе с ним. И переговоры с турками вели совместно. Я верю ему и считаю наиболее подхо­дящим для поста министра.

— Я Вам обещала карт-бланш на назначения министров, — на­помнила Александра Фёдоровна. — И я своё обещание сдержу. Есть ли ещё предложения по министрам? Если кто-то не справ­ляется...

— Да, Ваше Величество! Я буду просить о назначении минист­ром путей сообщений полковника Вендриха с производством его в гене­ральский чин, земледелия — тайного советника Шлиппе, а торговли — действительного статского советника Ко­валев­ского.

— Вы широко размахнулись, Николай Павлович! Если Вы же­лаете видеть Шлиппе на посту министра, я понимаю, что Вы поддерживаете его идею относительно монополии на хлебную торговлю. Что скажут на это русские купцы? И как это скажется на наших отношениях с Ев­—

ропой?

— Ваше Величество, уже долгое время хлебная торговля прак­тиче­ски была в руках либо евреев, либо же иностранцев, кото­рые нажива­лись на труде русского крестьянина. Теперь, после ограничения прав евреев, главенствующую роль играют ино­странные компании. А я хочу, чтобы русский хлеб приносил доход нашей казне. Введение государственной моно­полии бла­готворно отразится на состоянии фи­нансов. Хватит уже поби­раться нам у французов, выпрашивать оче­редные займы.

Императрица наморщила лоб, как будто что-то вспоминая. В её прекрасных синих глазах промелькнуло удивление, сме­нив­шееся уве­-ренностью.

— Но ведь Вы постоянно твердите мне, что в России не хва­тает де­нег. А если денег нет, то приходится их занимать! — поучи­тельно произнесла царица.

— Я позволю себе поведать Вашему Величеству одну поучи­тельную историю, — усмехнулся канцлер. — В 1887 году новый министр финан­сов Вышнеградский провёл ревизию пла­тёжного баланса. Оказа­лось, что денег из России уходило больше, чем в Россию поступало. Пла­тежи по внешнему долгу — 170 миллионов рублей в год. А вот рос­сий­ские подданные, которые ездили в Европу, вывозили 60 миллионов в год!

На лице Императрицы возникло недоумение, в глазах поя­вилось сомнение в правдивости слов канцлера.

— Но это было девять лет назад, — сказала она. — Что же сейчас про­исходит?

— А ныне, Государыня, ситуация только ухудшилась. Больше стали вывозить! Крестьянин пашет деревянной сохой, сам ле­беду ест, чтобы наши любители Европы могли тратить деньги в Париже и Ба­ден-Бадене... Заметьте, что тратят деньги не на соз­дание русских заво­дов и фабрик, а на парижские фасоны, на те­атры и гос­тиницы, на ус­луги официантов... Они увозят русские деньги во Францию, а мы по­том просим эти деньги в виде зай­мов! А лишь во время последнего голода, в 1892 году, в России умерло почти 400 тысяч человек!

— Но мы же не можем запретить нашим подданным путеше­ствовать

и отдыхать в Ницце, Николай Павлович...

Канцлер поднялся из кресла.

— Ваше Величество! — голос графа был приподнято-радост­ным. — Так к чему же запрещать? Вот повысили плату за пас­порта, и теперь за годичное пребывание в Париже наш дворян­чик выложит в казну ше­стьсот целковых! Раз заплатит, второй раз — а там и подумает, не лучше ли ему в Крыму в море ку­паться! И сохранит свои деньги! И потратит их в России, купив русский товар!

— Я вижу, Николай Павлович, что Вы бы вообще запретили продажу в России иностранных товаров, — едко заметила Импе­ратрица.

— Увы, Ваше Величество, это невозможно, ибо в России пока что не производят многого из того, что необходимо! Русским офицерам нужны бинокли? Нужны! А вот оптическое стекло в России не выпус­кают! Вообще не выпускают! И потому прихо­дится бинокли покупать у немца Карла Цейса, а дальномеры — у англичан Барра и Струда! А если, не дай Бог, случится война с Германией или Британией?

— Я Вас, кажется, начинаю понимать... Я сама хочу, чтобы товары, выпускаемые в России, были не хуже европейских.

Канцлер, решив воспользоваться подходящим моментом, чтобы изложить царице свои мысли, расходился не на шутку. Глаза горели молодым огнём, усы встопорщились.

— Пока что, Государыня, мы не можем самостоятельно обес­печить Россию всем необходимым, хотя к этому нужно стре­миться... России нужны новые заводы и фабрики, да такие, чтобы не хуже, а лучше ев­ропейских были! Но, помилуй Бог, к чему же ввозить в Россию то, что уже производится руками русского народа?

— К примеру?

— К примеру, Ваше Величество, те же вина и коньяки! Неу­жели "Chateau Lafite" или "Chateau Larose" лучше тех вин, ко­торые произ­водит князь Голицын в Абрау-Дюрсо или Пара­дизе? А тифлисский

коньяк Сараджева неужто хуже, чем тот же "Camus"?

— Но не могу же я запретить своим подданным пить француз­ские вина, — робко ответила Александра Фёдоровна.

— Ваше Величество! — горячо заговорил Игнатьев. — Кайзер Виль­гельм поступил проще. Он показал личный пример своим подданным, и теперь в его штаб-квартире нет французских вин. Подаются лишь германские вина, а вместо "Veuve Clicquot" — исключительно немец­кое игристое!

— Мой берлинский кузен — большой оригинал... Вы хотите втя­нуть меня в complot против иностранных товаров, Николай Павло­вич?

— Это заговор в интересах России, Государыня! Я вижу свой долг в том, чтобы коренным образом изменить Россию! Россию называют "хлебной житницей Европы", а русский крестьянин влачит полуголод­ное существование. Молоко, коровье масло, творог, мясо, всё это по­является на крестьянском столе в исклю­чительных случаях, на свадь­бах, при разговении, в престольные праздники. Хро­ническое недоеда­ние — обычное явление в кре­стьянской се­мье. Многие русские сол­даты впервые в жизни едят мясо в ар­мии, ибо в деревне мяса никогда не ели. Наш кре­стьянин пи­тается ржаным хлебом, пшеничную муку он не видит. А всё по­чему? Поясню, Ваше Величество... Сред­ний урожай пшеницы с десятины составляет у нас 55 пудов, в то время как в Германии — 157 пудов, а в Бельгии — 168 пудов. И с рожью, с ов­сом — та же прискорбная картина! Много ли можно получить, когда землю пашут старинной деревянной сохой, да на тощей лоша­дёнке?

— Вы — мой канцлер, Николай Павлович! Всё в Ваших руках, а я — Ваш союзник в борьбе с бедностью и голодом!

— Именно потому, Ваше Величество, я желаю видеть в прави­тель­стве новых людей, заражённых новыми идеями. Если в ближайшее время России не рванёт вперёд, как она смогла сде­лать это благодаря гению Петра Великого, то в двадцатом веке нам придётся плестись в хвосте всей Европы! Экономическая слабость вызовет нашу военную слабость, и тогда Россия пере­ста­нет быть великой державой!

— Неужели всё так мрачно? — голос Императрицы звучал встрево­жено. Она вертела в пальцах карандаш, методично по­стукивая им о

бронзовую пепельницу.

— Предвидеть опасности — это мой долг, Ваше Величество! По мо­ему приказу тайным советником Шванебахом была подготов­лена записка о состоянии сель­ского хозяйства в Европе и Северо-Амери­-канских Штатах. Вы­воды для нас неутеши­тельны! Там многие уже применяют для вспашки полей локомо­били. Паровые самоходы, ло­богрейки, молотилки! А что у нас? Деревянная соха, деревянная бо­рона, серп и коса! Если ряд по­мещиков, которые пытаются создать у себя культурные хозяй­ства, да немцы-колонисты, обзавелись маши­нами, то, опять же, это всё машины привозные.

— Я хочу сама ознакомиться с запиской Шванебаха, Николай Павло­вич! Всё, что Вы мне сказали, вызывает тревогу... Я не думала, что всё обстоит так плохо, а теперь вижу, что Россия весьма отстаёт от европейских государств.

— Я ведь не зря сегодня говорил об ограничениях для ино­стран­ных товаров. Государыня! Если русские подданные пере­станут выво­зить миллионы в Париж, можно будет устроить внутренний займ.

— Вы говорите про государственные облигации? Я читала про цен­ные бумаги, пришлось учиться основам финансов... Но есть ли в этом смысл?

— Да, Ваше Величество! Зачем нам брать в долг деньги во Фран­ции, ежели мы можем получить их в России? Беря в долг у французов, мы тем самым обогащаем их, а не себя. Уверен, что мы можем обой­тись без внешних займов. Способов таких име­ется немало. Это и обли­гации, это и введение государственной моно­полии на хлеботорговлю! И в обязательном порядке нужно рас­пространить винную монополию, которую учредили два года назад в четырёх губерниях, на всю Россию! А ещё я буду про­сить Ваше Величество ввести монополию на тор­говлю мехами! Хватит уже американцам обирать русских туземцев! В ближай­шее время, Ваше Величество, я представлю предложения Коми­тета мини­стров относительно финансов, а также относительно земельного вопроса. Предстоит принять важнейшие решения, которые че­рез десять-пятнадцать лет смогут изменить Россию и сделать её ли­дером если не во всём мире, то хотя бы в Европе!

Вошедший дежурный флигель-адъютант подобострастно до­ложил,

что Императрица Мария Фёдоровна и Августейший ге­нерал-адмирал настоятельно требуют встречи с Великим Князем Николаем Михайло­вичем и желают видеть Александру Фёдо­ровну.

На лице Императрицы отразилось смятение. Она прекрасно пони­-мала, что от неожиданного визита свекрови ничего хоро­шего ожидать не приходится, а потому решила отсрочить неизбежный скандал.

— Передайте Её Величеству и Его Высочеству, что я жду их зав­тра в десять утра в своей библиотеке, — приказала она фли­гель-адъ­-ютанту. — Принять их сегодня я не в силах из-за пло­хого самочувст­вия...

— Государыня, Её Императорское Величество и Его Высоче­ство тре­буют не­медленной встречи с Его Высочеством Нико­лаем Михайлови­чем, — напомнил смущённый полковник. — Как прикажете отве­тить на это требование?

— Передайте им, полковник, что Великий Князь Николай Михай­лович находится под арестом, а по­тому встретиться с ним не пред­ставляется возмож­ным... Так что пусть подождут до завтра... До зав­тра...

Глава 37

Утро следующего дня было ознаменовано весьма скверной пас­мурной погодой, что испортило настроение Императрицы. Прогулка во внутреннем дворе Зимнего дворца была для неё редкой воз­можно­стью пообщаться с природой. Уже целый год Аликс вела жизнь за­творницы, спрятавшись от всего мира за тол­стыми дворцовыми сте­нами, и лишь недавно стала выходить на прогулки, чтобы вкусить свежего воздуха и солнечного света.

После прогулки — утренний чай, во время которого только что вернув­шийся из Кобурга Великий Князь Павел Александро­вич расска­зывал подробности о свадьбе племянницы, Сандры Эдин­бургской. Рассеянно выслушав милые светские ново­сти, Им­перат­рица огоро­шила Великого Князя известием о по­следнем скан­дале с Николаем Михайловичем.

— Я не могу поверить, чтобы Николай мог так низко опус­титься, —

подавленно произнёс Павел Александрович. — Немыс­лимо, просто не­мыслимо! Аликс, неужели его вина не вызы­вает сомнения?

— Увы, дядя Павел... Но свой дневник он заполнял собствен­ной ру­кой. Я читала этот мерзкий дневник, и там он не поща­дил ни дядю Сержа, ни меня, ни даже покойного Ники... Грязь и зависть, грязь и ещё раз за­висть!!! Русский Великий Князь ока­зался сплетником, зави­стливым клеветником!

— Господи, опять скандал! Пойдут пересуды, будут всем нам кос­точки перемывать!

— Увы, но что же мне делать? Сегодня в десять у меня будут Мария Фёдоровна и генерал-адмирал. Уверена, что они будут просить меня смягчить наказание для этого недостойного че­ловека... Я прошу тебя присутство­вать и поддержать меня. Я не отступлю, пусть Мария Фёдоровна и обижается на меня...

Великий Князь поставил чашку на стол. Лицо его стало серьёз­ным, а красивые притягательные глаза штатного дамского угодника — безжалостными.

— Аликс, ты можешь на меня рассчитывать!

— Спасибо, я знала, что ты был опорой моему Ники... Но... Я очень прошу... разберись в своих отношениях с Ольгой Пис­толькорс... Мне доносят, что она живёт у тебя в Москве, не стесняясь никого и ничего. Но ты ведь не частное лицо, ты гене­рал-губернатор!

Павел Александрович, как ошпаренный, выскочил из-за стола. Ло­щёный мартовский кот превратился в разъярённого тигра. Глаза за­сверкали, усы вытянулись в тонкие стрелки.

— Я люблю эту женщину! Люблю и не стыжусь этого! И ты, Аликс, знаешь не хуже меня, что такое любовь! Можешь уво­лить меня от службы, но я никогда не откажусь от Ольги!

— А как же её муж? Ты же понимаешь, что совершаешь двой­ной грех... У неё трое детей от законного мужа, и ты лишаешь их ма­тери...

— Пистолькорс остался адъютантом у Владимира Александро­вича. Он не желает дать Ольге развод. А дети сейчас у его родственников в Петербурге. Если пожелаешь — помоги ей развестись с Пистолькор­сом!

Александра Фёдоровна затихла, судорожно сжалась, как будто от удара. Смахнув набежавшую слезу, она тихо произ­несла:

— Храни вас обоих Господь... Я помогу Ольге с разводом. Пусть хоть кто-то будет счастлив на нашей грешной земле... Мне больше нечего сказать.

* * *

Ровно в десять Императрица вошла в библиотеку в сопрово­ждении графа Игнатьева. Аликс сразу же заметила, что ожи­давшие её родст­венники разделились на две группы.