И стали они жить-поживать (одним файлом)

Змиулания, похоже, обиделась:

— Что ты имеешь против лысых и тощих? Это несправедливо! Человек не может отвечать за то, как он выглядит!

Серафима хотела возразить, что у Змеи несколько устаревшие понятия о справедливости и здоровой пище, но решила сосредоточиться на первом пункте.

— Против просто лысых и тощих я ничего не имею! Ты бы видела моего отца! Но я имею против лысых и тощих, которые приказывают другим воровать для них людей! Кстати, почему ты это делаешь?

— Что — это? — уточнила Змиулания.

— Все это! — обвиняющим тоном объяснила царевна. — Меня украла! Что мы вообще тебе сделали?! Почему ты его слушаешься? Тебе это нравится? Ты с ним заодно, да?

Змиулания была первым живым существом, продемонстрировавшим миру, что можно одновременно смутиться, возмутиться и разозлиться.

— Твое-то какое дело!!!..

И дохнула огнем.

Вершина горы внизу превратилась в кратер с быстро остывающей каменной жижей.

Но Серафима не испугалась.

Вернее, испугалась не настолько, чтобы прекратить допрос.

— Не мое дело это было, пока ты меня не унесла! А сейчас — чье же еще, как не мое?

Змиулания задумалась всеми тремя головами, вздохнула и неожиданно тихо сказала:

— Не думай об этом, Серафима. У тебя скоро будет по горло своих забот. И не спрашивай меня больше об этом. Пожалуйста.

Царевна хотела что-то возразить, но, услышав от Змеи "пожалуйста", удивилась настолько, что не стала.

Своих забот у нее, судя по рассказу ее похитительницы, действительно будет невпроворот. И до прибытия надо обдумать стратегию.

То, что ей предстояло, обещало быть еще более длительным и бессмысленным, чем игра в преферанс по переписке.

А еще ей надо будет при этом жульничать.

Ну, да ничего.

Пусть всем будет хуже.

Они хотели Елену Прекрасную?

Что ж.

Они ее получат.

* * *

Змея приземлилась посредине самого широкого двора самого огромного замка из когда-либо виденных Серафимой, рядом с одиноко торчащей в небо черной башней с часами.

К ним тот час же подбежали солдаты в черных кожаных доспехах во главе с толстяком, который на всех кричал, не забывая и Змиуланию.

— Генерал Кукуй, — громко представился он, и от его рыка отшатнулась даже Змея. — Следуйте за мной.

Наверное, он ожидал слез, обмороков, истерик, или, на худой конец, возражений и пререканий, но все это Серафима берегла для другого зрителя, и поэтому удостоила генерала только колючим, как лезвие стилета, запоминающим взглядом, от которого он даже сбавил громкость на полутон и больше к ней не обращался.

Впрочем, может, это Костей приказал ему не трепаться шибко, подумала Серафима, и решила больше не делать пока выводов, а просто идти в окружении его безмолвных и бесстрастных, не в пример своему командиру, солдат.

Серые шершавые стены замка медленно надвигались на нее. Замка, который уже знал, что станет ее тюрьмой, и теперь абсолютно безразлично взирал на нее черными пятнами зарешеченных окон, ожидая ее приближения.

Так и надо.

Надо быть холодной, безразличной и непроницаемой, как камень.

Нет, как лед.

* * *

...Царь Костей сделал шаг навстречу пленнице и наткнулся не на стену — на многокилометровую толщу ископаемого ледникового льда ее спокойных серых глаз. Полк огнеметчиков, популяция Змеев на пике демографического взрыва, мировой пожар — ничто не смогло бы выжать из них даже самую малую каплю сочувствия или снисхождения.

— Кто бы вы ни были, милейший, я требую, чтобы вы немедленно приказали вашему домашнему животному отнести меня обратно в Лукоморье, к супругу моему царю Василию, — ровным голосом без тени эмоций произнесла Елена.

Его Елена.

Наконец-то.

Именно такой он себе ее и представлял — прекрасной, далекой, холодной.

И вот она здесь.

— Меня зовут Костей. Я — царь царства Костей, и Змея принесла тебя сюда по моему приказу, ты правильно поняла, Елена. Куколка ты моя лукоморская...

— Матрешка, что ли? — брезгливо, сверху вниз не только в буквальном, но и в переносном смысле глянула на него пленница.

Пересилив невесть откуда накатившую на него робость, Костей упрямо сжал тонкие губы, сощурил единственный глаз, не в силах отвести его, и сделал к предмету своей мечты еще один нерешительный шаг.

Надо вспомнить ту речь, которую он заготовил еще неделю назад.

Все вылетело из головы.

Какая она красивая...

— Ты станешь моей женой, хочется тебе этого, или нет. Ты — часть моих грандиозных планов, и твое согласие или несогласие не имеют никакого значения. Все решено. Снежинка упала на вершину горы. Скоро лавина поглотит весь мир, — механически, не отводя глаз от лукоморской царицы, произнес Костей, и сам не узнал собственного голоса — хриплого, срывающегося, неживого.

Так же ее можно напугать!..

Тем лучше.

Какая она неприступная!..

— Меня не интересуют прогнозы погоды, — настал черед Серафимы щурить глаза-бойницы, и Костей с замиранием сердца почувствовал, что обещанная им лавина — всего лишь жалкая кучка снега на детской площадке по сравнению с глобальными катаклизмами, предрекаемые ее ледяным взором. — И я не помню, чтобы мы пили на брудершафт. А, кроме того, у меня есть муж, и я не буду выходить замуж за какого-то сельского короля хрящей, или как вас там, со способностями к дрессуре. Выступайте в цирке, милейший, если вам не хватает внимания. А я покидаю вас.

И, не дожидаясь реакции со стороны хозяина, Серафима развернулась и величаво поплыла к выходу.

Он не знал, что она начала отсчет.

Раз.

Два...

— Нет, постой!..

Костей едва успел остановить сам себя, чтобы не побежать за ней вслед как последний смертный, махнул рукой — и двери зала захлопнулись с раскатистым гулом.

— Стой, тебе говорят!..

И невидимая сила развернула своенравную пленницу, подхватила ее и усадила на грубый деревянный стул с подлокотниками, который все в этом замке гордо называли креслом.

— Нет, ты выслушаешь меня до конца, строптивая женщина!.. — яростно кинулся к ней царь.

— Если вы действительно хотите, чтобы я вас выслушала перед тем, как уйти, возьмите на себя труд запомнить, что ко мне надо обращаться "ваше величество" и говорить "вы", — снизошла презрительно Серафима.

Я спокойна и холодна, напомнила она себе.

Я — лед и пламень... тьфу, то есть, лед и камень.

И мне абсолютно все равно, что он, оказывается, еще и колдун.

Ну вот все равно — и все.

Всеравнее быть просто не в состоянии.

Ну, подумаешь, колдун.

Что я — колдунов не видела.

Я спокойна, как сто слонов.

Нет, как тысяча.

И мне вправду чесслово ну вот совершенно абсолютно все это безразлично.

Ха, колдун!..

МА-А-А-А-МОЧКИ РОДНЫЕ!!!..

ПОМОГИТЕ!!!..

— Ты... вы не уйдете! — начал было и быстро, к собственному смущению, исправился Костей и отступил на несколько шагов. — Этот замок вы покинете или моей женой, или тру... или не покинете его никогда! Возврата к прошлому нет! Наша женитьба — только первый шаг к моему будущему величию. Я слышал, у те... у вас множество совершенно ненужных родственников — это проблема решаемая. Можете считать, что их уже нет. И это будет последняя преграда между мной и этим вашим Лукоморьем. Да, я гений вселенского масштаба, и мне мало этого затхлого царства на задворках Белого Света — я хочу обладать всем миром. И обязательно буду. Вы и я будем его единоличными правителями. Моей магии в сочетании с запасами людей и сокровищ Лукоморья никто не сможет противостоять! Я стану всесильным! Под моим натиском падет все Забугорье — Вондерланд, Шантонь, Лотрания — а потом и весь мир! Так что, я предлагаю вам стать женой владыки мира. "Ваше величество" будет звучать для вас унизительно. Мы придумаем новое звание, от которого будут трепетать народы и континенты. Все и всё будет лежать у ваших ног. Власть, слава, богатство — всё! Выбор за вами... Не то, чтобы он у вас был, — после короткой паузы опомнился, устыдился своей пламенной речи и уточнил царь, тут же потупив очи.

Пока Костей говорил, лицо Серафимы медленно превращалось в маску холодного внимания, рядом с которой выражение змеи за секунду перед броском показалось бы рассеянной мечтательной улыбкой.

Как бы ни ойкал вечером Иванушка, что бы не ворчала на примерках Елена, а хороший метательный нож в рукаве никому и никогда еще не помешал.

Костей услышал шаркающий шорох парчи, поднял глаз, но не успел ничего понять, как из руки царицы вылетела стальная молния и ударила его прямо в горло.

И отскочила.

Узкие губы царя растянулись по направлению к ушам. Возможно, он имел в виду улыбку.

— Я забыл сказать вам, Прекрасная Елена. Я бессмертен, а значит неуязвим...

— Что, совсем?!..

— Да, моя царица. И я бы охотно пережил еще несколько покушений на мою жизнь, лишь бы увидеть на вашем прекрасном личике хоть какое-то выражение, отличное от равнодушия и пренебрежения.

— Что, совсем-совсем неуязвим?! — Серафима напрочь позабыла о своей нелегкой роли и судьбе, вскочила со стула и быстро подобрала нож.

Так настоящий герпетолог, укушенный змеей, вместо того, чтобы кричать и бежать за противоядием, хватается одной рукой за змеиный хвост, другой — за свою записную книжку и радостно начинает описывать новый, неизвестный ранее вид, называя его именем своей возлюбленной.

Бессмертие? Да вы просто не с той стороны брались за дело.

— А так? А так? А так?.. — она несколько раз попыталась воткнуть нож в различные части тела Костея — под разным углом и с разным усилием, но с одинаковым неуспехом. — Что, ты совсем ничего не чувствуешь?

— Н-нет... — лицо Костея вытянулось, как вамаяссьский сарафан после стирки, и, казалось, он просто впал в ступор от такого поворота событий.

— Н-ну-к-ка, а так? — и она зашла ему в тыл и попыталась свернуть ему шею.

— Н-нет...

— А так?.. — дубовый стул обрушился на пошедшую кругом голову Костея.

— Н-нет...

— А так? — щипцами был принесен переливающийся жидким пламенем черно-красный уголек из камина и приложен к Костеевой груди рядом с таким же алым камнем на золотой цепи.

Одежда начала тлеть, но Костей даже не дрогнул.

— Н-нет...

— Хм... Тяжелый случай... — поскребла в венце Серафима. — А если в окошко выбросить? Что-нибудь сломается?

Этот вопрос поставил в тупик даже Костея.

— Н-нез-знаю... М-меня никто еще не выбрасывал в окошко...

— Подходи, — царевна решительно ухватила его за рукав и потянула в указанном направлении. — Решетку щас снимем. Какой тут у нас этаж?

— П-пятый... Но Елена!.. Что ты делаешь!.. Я не собираюсь прыгать ни в какое окно! — кажется, царь Костей потихоньку начал возвращаться в себя.

Серафима остановилась.

— Жаль. Хм-м-м... Что у нас остается? Из большого лука стрелять? Травить? Раздавить под прессом? А, во, точно! — и она завертела головой по сторонам. — У тебя тут чана с водой не найдется?

— Зачем?!..

— Попробуем прекратить доступ воздуха в организм, — с видом и авторитетом Великого Магистра на показательных выступлениях в собственной лаборатории пояснила раскрасневшаяся от усилий царевна.

— Но Елена!.. Елена!.. Елена!.. — Костей от растерянности и смятения не находил других слов. — Елена!.. Я теб... вас совсем не такой представлял!..

— Что?

Через пелену экспериментаторского духа до Серафимы, наконец, дошло, что она рискует выдать себя с головой и через это подвергнуть опасности ничего не подозревающих — пока — Ивана, царя, царицу и эту сухую мозоль Елену. Она поспешно отдернула руки от своего пояса, при помощи которого, за неимением под рукой воды, хотела проверить, не удастся ли прекратить доступ воздуха в организм более простым путем, и сделала вид, что просто хотела его поправить.

Маска снисходительного равнодушия с некоторым усилием согнала с лица испуг и разочарование.

— Извините, милейший, — слегка выпятив нижнюю губу, процедила царевна. — Кажется, я несколько увлеклась.

Ни дать, ни взять — светская львица всех королевских дворов Белого Света. Какие эксперименты? Вам показалось, милейший.

Но царя теперь было не сбить с толку.

— Я думал, что похищаю царицу, а вы... вы... Вы оказались самоуверенная... коварная... безжалостная...

Серафима почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног в неизвестном направлении, не сказав последнего "прости".

Прощай, Иванушка...

Я не хотела...

— Вы не смеете так разговаривать с беззащитной девушкой!..

— Кажется, вы утомились, — Костей тоже попытался казаться безразличным, но продемонстрировал только то, что его не взяли бы даже в сельскую самодеятельность. — Вас проводят в ваши покои. Там вы отдохнете и переоденетесь к ужину.

И он сделал то, чего не делал никогда в жизни.

Он поклонился.

Впрочем, еще одну вещь, которую он тоже не делал никогда в жизни, он совершил еще несколько минут назад.

Костей влюбился.

* * *

Повинуясь приказу царя, угрюмые солдаты в черном проводили Серафиму такими же угрюмыми коридорами, только в сером, до места ее заключения — одной из многочисленных башен — кряжистых, массивных, уходящих в небо бастионов, построенных чтобы встретить и пережить не один десяток осад, землетрясений и, как минимум, парочку концов Белого Света в придачу.

По дороге царевна подвела краткие итоги первой встречи и пришла к неутешительному выводу, что ее похитил колдун, который, к тому же, бессмертен, что над Лукоморьем вообще и всеми ее родичами по линии Иванушки — в частности нависла страшная угроза, предотвратить которую она была не в силах, и что ни предупредить их, ни бежать отсюда невозможно.

Оставалось только отдаться на волю судьбы и ждать, что та уготовала для нее далее.

Ну, а раз так, то надо было постараться сделать так, чтобы ее краткое (она все еще надеялась) пребывание здесь запомнилось всем и надолго.

Особенно ее самозваному женишку.

Если это закончится плохо для нее — что ж.

Тем лучше.

В семнадцать лет все в глубине души знают, что они бессмертны, а проводить вечность в компании этого недокормленного царька ей отнюдь не улыбалось.

Поэтому тактику Серафима выбрала простую: помирать — так с музыкой.

Несколько идей на этот предмет у нее уже были, остальные должны были представиться по ходу действий.

* * *

Неизвестно, планировал ли Костей запугать свою пленницу, подавить волю к сопротивлению, убить всякую надежду на избавление, или просто не оставить под открытым небом, выбирая для нее эти палаты — серые, холодные и корявые, с закопченным, забывшим что такое огонь, камином, буйством паутинных кружев под высоким, но давящим своей серостью и корявостью потолком, и таким слоем пыли на антресолях единственного шкафа, что его можно было видеть, не вставая на стул.

Добился он только того, что раздражение царевны, и без того решившей идти вразнос, достигло того уровня, когда выбивает клапана, срывает манометры, а сам котел находят на центральной площади.

Причем соседнего города.