И стали они жить-поживать (одним файлом)

Это был отряд.

Беда.

Острие черного меча сержанта уперлось ему в грудь, а умруны за его спиной взяли свои шестоперы наизготовку.

Холод из района желудка разлился жидким азотом по всей груди, но непослушная рука, не желая признавать того, что сообщало зрение, и не получая дальнейших команд от впавшего в ступор мозга, сама потянулась за мечом.

И вдруг Иван почувствовал, что меч сержанта опустился.

— Слушай, а чего я тебя не знаю? — услышал он его недоумевающий голос. — Ты новенький, что ли? Чего ты сразу не представился, придурок — мы ж тебя уходить могли на раз!

Недоверчивый, настороженный взгляд Иванушки, судорожно пытающего сообразить, в чем подвох, упал на оружие в руках сержанта...

И тут до него дошло.

Меч.

Черный меч, который оставила ему в подарок болотница.

Меч сержанта беды, оставшейся в ее владениях навсегда.

Он принял его за своего.

— Я... да... новенький, — закивал головой лукоморец. — Недавно. На службе. Сержант...

Какие у них там имена? Как звали того? Хряп? Хрусь? Хрясь?.. Сержант Хрясь. А меня тогда будут звать...

— Хрящ. А ты?

— Сержант Свист. Ты почему одет не по форме? И где твоя беда?

— Мы... получили приказ переодеться. Чтоб не выделяться. Среди мирного населения, — Иванушка находил, что "целенаправленное введение собеседника в заблуждение", как про себя стыдливо называл он собственное вранье, с каждым разом получалось все легче и легче. И это начинало беспокоить его. Чем меньше он хотел кого-либо обманывать, тем чаще ему в последнее время приходилось это делать. Даже во время летней одиссеи ему не случалось столько хитрить!.. "Летом Серафима выкручивалась за меня", — пришла из ниоткуда в голову тоскливая мысль, и сердце его сжалось от боли и жалости. Его Серафима, его шальная Сенька, томилась в неволе у отвратительной рептилии, а он тут страдает от мук совести, раздумывая, обманывать ли ему банду убийц, или нет!..

— Мы наткнулись на того, кого искали, думали, что загнали его в угол, но он оказал сопротивление, почти все солдаты поги... полегли, и я иду за подкреплением, — сурово выпятив вперед нижнюю челюсть, отрапортовал Иван.

— Считай, ты его нашел, — оскалил желтоватые крепкие зубы Свист. — Где он?

— Там, дальше, часах в полутора-двух, прямо по каменному коридору, никуда не сворачивая. Он отступает, если догоните — награда ваша, все по-честному.

Иванушка упомянул о награде, надеясь разбудить жадность сержанта и быстрее отправить его отсюда, но вместо этого поднял с лежки подозрение.

— В смысле? — колюче прищурился тот. — И ты даже не будешь претендовать на свою долю?

— Б-буду. Но чего сейчас делить шкуру неубитого медведя, — демонстративно-презрительно пожал он плечами, изо всех сил представляя себя настоящим сержантом умрунов. — Потом разберемся.

— Ну, смотри... — не слишком убежденный, Свист все же покривил в хищной улыбке обветренные губы и обернулся к своей беде:

— Быть готовыми к бою! Бегом за мной — марш!

Умруны, не издавая ни звука, затопали — бросились вперед с места.

Сержант Свист побежал за ними.

На ходу он оглянулся, сплюнул и ощерился:

— Ничего ты не получишь, придурок. Не надейся.

Пока Иван раздумывал, придаст ли еще больше достоверности его роли, если он возмутится, беда пропала во тьме.

"А, видать, Агафона, что бы он сам ни говорил, они здорово уважают, раз даже не удивились, что он один смог всю беду уложить", — хмыкнул Иванушка.

Дождавшись, пока топот окончательно стих, он кинулся в боковую пещерку — туда, где отдыхали Агафон и дед Зимарь.

— Скорее, скорее, подъем! — не решаясь все же говорить в полный голос, зашипел он. — Пришла беда, откуда не ждали!

— ЧТО???!!! — сонливость с обоих как рукой сняло.

— Беда, — коротко объяснил царевич. — Я отправил их туда, по коридору, и пока они не сообразили, что их обманули и не вернулись, надо бежать!

— А как они тебя-то не тронули? — этот вопрос временно отодвинул у чародея на второе место даже панику.

— Из-за меча. Они увидели мой черный меч и в темноте приняли меня за своего.

— Я же говорю — меч! — подтвердил дед Зимарь. — Вот и боярин Геннадий твой меч увидел, и подумал, что вы... эти... умруны. И решил вас тихой сапою извести, дело людям доброе сделать.

— Ну, с этим ничтожеством у нас отдельный разговор будет, — угрожающе прорычал Агафон при свежем напоминании об их встрече со скорпионом, быстро-быстро запихивая разбросанные пожитки в мешок. — Я ему все припомню — и скорпиона, и беду эту, и яйцо взрывающееся, когда не надо...

— Так ты все-таки... взял... его? — укоризненно уставился на него Иванушка.

— Ну, взял. Ну, и что. Нам оно нужнее было. Если б работало как надо. Ученые-кипяченые... Кабуча, — сердито завершил он свой монолог и выпрямился. — Побе... Пошли быстрее. Не отставай, дед. Если жить хочешь.

* * *

Они спешили, как могли и прислушивались всю оставшуюся дорогу, но не было слышно ни едино звука, кроме ставшего уже привычным полета летучих мышей и капанья холодной горькой воды со стен. Беда сержанта Свиста не подавала признаков жизни.

В смысле, еще меньше, чем обычно.

Перед мысленным взором Иванушки вставал ледяной зал, покатый пол, беснующийся внизу скорпион, и он не знал, что ему делать — надеяться, что умруны и каменная тварь изничтожат друг друга, или мучаться угрызениями совести, что он послал людей, хоть в большинстве своем они и не совсем люди, на такую жуткую смерть.

Впрочем, делиться своими сомнениями с дедом Зимарем или Агафоном он не стал — он знал, что они скажут по поводу беды, скорпиона и, в случае волшебника, его умственных способностей, и поэтому просто молча продолжал свой путь, напряженно вглядываясь во мрак. Факел теперь нес старик, идущий третьим, чтобы яркий свет не слепил лукоморца. Пару раз, когда тому казалось, что в конце коридора светлело, дед Зимарь отворачивался и прикрывал собой огонь, чтобы впереди идущему было лучше видно, но всякий раз долгожданный выход оказывался не более чем желаемым, выдаваемым за действительное разнервничавшимся воображением царевича.

Настоящий свет и настоящий выход он увидел лишь на третий раз.

— Стойте! — воскликнул он, и все мгновенно остановились и замерли. — Там свет!

— Опять?

— Точно! Я уверен!

— Ну, наконец-то! Дед, бросай свой факел — пошли на небо глядеть!..

— Нет, постойте, — остановил их Иван. — Сначала пойду я. Надо проверить, нет ли там засады. Выходите только когда вас позову.

— А если не позовешь?

— Н-ну... — Иванушка на мгновение задумался над поставленным вопросом и, вздохнув, развел руками: — Лучше будет, если я вас позову.

— Да никого там нет, — махнул своим мешком чародей. — Следующая беда будет не раньше, чем через день.

— Ты не можешь полагаться на "авось"! Нашей экспедиции нужен волшебник!

— Ну, ладно... Только давай быстрей, — слегка польщенный маг прислонился к стене и приготовился ждать. — А то я уже не помню, как небо-то выглядит. Не знаю, как тебе, а мне этих пещер до конца жизни хватило.

* * *

Как Иван ни старался прищуриться, тусклый пасмурный закат резанул по отвыкшим глазам как бритва.

Он зажмурился, прикрыл глаза рукой, потер их и снова сделал попытку открыть.

Теперь было немного лучше.

Он оторвался от стены, медленно ступая, с оружием наготове, вышел из пещеры и осмотрелся, с удовольствием вдыхая чистый холодный ветер.

Как и на той стороне прохода, тут от пещеры вела заросшая травой и молодыми деревцами дорога, похожая теперь больше на забытую тропку. Пологие склоны горы, на которой они очутились, поросли невысоким кривоватым редким лесом, что придавало горе вид неопрятный и неуютный. Зато впереди, справа и слева, насколько хватало глаз, кругом, одна из другой, прорастали уже другие, чистопородные горы — гордость своего племени: пониже — ровные, основательные, укутанные в хвойные леса, как боярин в шубу, и повыше — осыпанные снегом и с лысыми, убеленными ледниками макушками, преисполненные чувства собственного достоинства.

Слева от него из вечернего сумрака выставлялась безлесная гора с раздвоенной вершиной.

"Может, удастся найти ее на карте?" — пришла в голову Ивану идея, и он повернулся, чтобы позвать Агафона и старика и вздрогнул от неожиданности.

Прямо на него, с расстояния в несколько сантиметров, смотрели мертвые немигающие глаза.

Пятнадцать пар мертвых немигающих глаз, если быть точным.

И одна циничная, наглая и жестокая живая пара, слегка прищуривавшаяся от колючего ледяного ветра, чуть поодаль.

Черная стена тел ощетинилась железом и зашевелилась.

Круг вокруг него замкнулся.

— Вы... Я тут... вы корову мою не видали? — сглотнув сухим ртом и сделав большие невинные глаза, поинтересовался он у сержанта беды. — Серую. В желтых пятнах. Корову. Потерялась.

Было сто шансов из ста, что ему не поверят. Но попытаться стоило.

— Корову, — неприятно улыбнулся сержант. — Наверное, ты хочешь сказать, что ты пастух.

— П-пастух, — подтвердил Иванушка и для убедительности провел руками по своей одежде. — Из деревни.

— Оружие брось, — посоветовал ему сержант.

Иванушка взглянул ему в глаза и понял: если он сейчас хотя бы пошевелит мечом, его убьют. Если он сдастся, не исключено, что его тоже убьют. Но потом. И ради этого расстояния между "сейчас" и "потом", в несколько дней, или даже пусть в несколько часов стоило жить и стоило надеяться.

Он не мог погибнуть просто так.

На лбу выступила испарина.

"Интересно, как может на такой холодине быть так жарко?" — пришла и быстро прошмыгнула дальше удивленная мысль.

Негнущиеся пальцы усилием воли были разжаты, и меч упал ему под ноги.

Сержант, разглядев, что за меч был в руках его добычи, злобно покривился:

— А этим ты от волков отбиваешься, урод?

— И от волков тоже, — уточнил Иван. — А вы кого здесь ищете?

— Смотрите, ребята, он не знает, кого мы ищем! — расхохотался сержант смехом человека, которому в карман только что упали сто золотых, взмахами рук призывая своих солдат поддержать его веселье. — Он не догадывается!

— Но я не тот, кто вам нужен! Пропустите меня! — и он решительно шагнул в сторону от пещеры, прямо на шестоперы умрунов. Но стена не дрогнула и не расступилась.

— Шестой, Седьмой и Восьмой — свяжите его, — небрежно махнул рукой сержант.

Три пары холодных, но не от ветра, рук — их леденящий холод пронизывал до костей даже сквозь теплую одежду — схватили Иванушку и повалили на землю.

— Стойте!!! — резкий выкрик перекрыл даже шум завязавшейся потасовки.

Из пещеры отважно, как перепелка, защищающая свое гнездо от лисицы, выскочил чародей — бледный, взъерошенный, запыхавшийся. — Не трогайте его! Агафон — это я! Я!..

Такое заявление, казалось, удивило даже бесстрастных умрунов.

Купавшегося же еще мгновение назад в торжестве сержанта оно повергло в шок.

Физиономия его вытянулась, глаза сначала вытаращились, потом захлопали, потом снова выкатились:

— Ну, и что?

— Хватайте меня!

Оказалось, что то, что только что гостило на широкой небритой сержантской морде, еще не является крайней степенью изумления.

— Зачем???

Сторонний наблюдатель мог бы сейчас подумать, что удивление — болезнь заразная.

— Как — зачем??? Я — Агафон! Студент высшей школы магии!.. — вытаращились непроизвольно уже очи волшебника.

— Н-не думаю, что это является преступлением, — осторожно пожал плечами сержант. — Ступай себе мимо, студент Агафон, и благословляй свой счастливый час рождения. Ты нам не нужен. Пока.

— Но... как?.. Как не нужен?.. Зачем... за кем... кого... тогда...

— Мы уже схватили, кого нам надо, студент, — кажется, сержант начинал терять терпение. — Вали отсюда, покуда цел. Не раздражай меня, пока я добрый.

— Но это... Вы знаете, кто это?

— Да. Это — Иван, брат лукоморского царя. Наконец-то.

И, обращаясь уже к умрунам:

— Ну, все? Чего вы там так долго возитесь?

— Он не хочет, командир.

— Кто бы мог подумать! — фыркнул сержант.

И тут грянул фейерверк.

Синие, красные, белые и зеленые звезды, змейки и искорки вырвались из рук Агафона и накрыли беду и Иванушку разноцветным одеялом.

Потом налетел порыв ветра, разметал огоньки, швырнул в людей и нелюдей снегом и стих.

Новый взмах руками — и огненный шар понесся прямо к ним, уменьшаясь на глазах — и до уже начавшего таять сугробика долетела только одна жалкая розовая искорка, с печальным пшиком тут же погасшая в грязном снегу.

— Первый, Второй — схватите этого клоуна! — злобно ткнул пальцем в сторону снова бормочущего что-то себе под нос чародея сержант.

— Не подходите!!! Не подходите!!! — угрожающе махал в их сторону руками волшебник, вспоминая и перепутывая новое заклинание. — Я ужасен!!!.. Я сейчас!..

Но Первый и Второй дослушивать его не стали, а ухватили за руки, заломили их за спину и поволокли к командиру.

Сержант довольно ухмыльнулся и хотел отвернулся, чтобы посмотреть, как там идут дела с царевичем, но сегодня, по-видимому, его гороскоп обещал ему вечер сюрпризов.

— Эй, Агафон!.. Агафон!.. Ты куда понесся, как волк подкованный?.. — слабо, одышливо донеслось из пещеры. — Все пожитки на меня бросил!..

— Что, еще один? — заржал сержант. — Тоже студент? Или пастух? Ну-ка, посмотрим!

И, как по заказу, освещаемая светом странного длинного факела, в проеме пещеры появилась тощая, сутулая фигурка старика с двумя мешками через плечо.

Свет факела слепил его, не позволяя разглядеть что-либо в откуда ни возьмись опустившейся на склон горы тьме, но порыв ветра — уже настоящего, не магического — ударил ему в лицо, донося запахи леса, травы, зверей и...

Низкий, утробный рев огласил враз замершие окрестности.

Огромное, в полтора человеческих роста, косматое чудовище подняло отвратительно-клыкастую морду к луне, коротко взвыло и кинулось на умрунов, взрывая дерн двадцатисантиметровыми когтями. Подобно двум маленьким лунам, только что надумавшим стать сверхновыми, ненавистью горели его сузившиеся глаза.

Первой жертвой монстра пал сержант, не успевший ни выхватить меч, ни дать команду своим солдатам.

Не задерживаясь над тем, что от него осталось, чудовище кинулось на умрунов, и ожидала их доля ужасная, но недолгая.

Они не знали усталости, не чувствовали боли, не испытывали жалости, и были идеальными солдатами своего правителя. Если дать им команду, они могли бежать день и ночь хоть по дну реки, потом атаковать цель и, не моргнув глазом, стереть ее с лица земли, и никто не мог сравниться с ними в этом, и остановить их можно было, только изрубив на куски.

Но команды-то они так и не услышали.

Покончив с последним умруном, чудовище замерло, как будто не понимая, кто оно и что ему теперь делать, и вдруг заскулило и рухнуло наземь.

Все затихло.

Толстушка луна круглым от удивления глазом разглядывала поле бойни под ней и три неподвижные человеческие фигуры.