И стали они жить-поживать (одним файлом)

Дверь в коридор, запертая снаружи на засов, не открывалась, но этого Серафима от нее и не ждала. Осторожно выглянув из окна, она пришла к выводу, что до земли тут метров двадцать и что при необходимости она сможет в него протиснуться. Если сильно выдохнет. И не будет до этого есть недели три. Простукивание стен тоже не принесло ничего утешительного — полное отсутствие потайных лестниц и скрытых переходов. Безобразие. Кто только строит такие замки. Чтоб их вот так же засадили когда-нибудь.

Возможно, тот факт, что проектировщик этого замка провел остаток своих дней — а конкретней, три тысячи двести четыре — запертый именно в этих покоях и пришедший экспериментальным путем точно к такому же выводу, слегка бы утешил безутешную царевну, но она об этом не знала.

Оставалась неисследованной только лестница наверх.

В покои Змиулании, или в змеюшник, как она их мысленно называла.

Царевна прислушалась: сверху не доносилось ни шороха, ни звука, но она почувствовала, что Змея была там. Слишком настороженной, и даже испуганной была тишина.

Ну, что ж.

Попытаем счастья еще раз.

Змея производила впечатление человека, с которым можно договориться. Одним врагом меньше — также хорошо, как одним союзником больше.

И Серафима решительно ступила на первую ступеньку и сразу поняла, с чего ей надо было начинать испытание Костея на прочность.

С новой пары обуви.

Змея наверху ее уже ждала. Она лежала на голом каменном полу, свернувшись вокруг хода, ведущего вниз, и все три пары желтых, светящихся в темноте глаз буравили полутемный проем.

— Ну, как прошел первый день? — задала она вопрос сразу же, как только голова Серафимы показалась на свет луны.

— Восхитительно, — раздраженно фыркнула царевна. — Все как ты говорила. Только кое-кто меня забыл предупредить о нескольких мелочах, вроде его бессмертия, его магии и его намерении покорить весь мир, начав с Лукоморья. И о его кровожадных планах в отношении моих родственников. А так — просто прекрасно. Замечательно. Чудесно. Я в экстазе.

Змея завозилась, отвела взгляды и хмуро отозвалась:

— Это все равно не имеет значения.

— Как это не имеет?! Что значит — не имеет?! Очень даже имеет!!! Послушай, ты, как там тебя... Змиулания. Ты что — с Луны свалилась? У тебя что, сроду не было никаких родных там всяких, любимых и просто друзей? Ты что, деревянная? А вот тебя бы на мое место — что бы ты тогда говорила и делала, а?!

— Мне и на своем месте хорошо, — насупилась Змея. — А до моих родственников тебе нет никакого дела! Как и мне — до твоих. Мне вообще ни до кого нет дела!

— Если бы тебе вообще ни до кого не было дела, ты бы выкрала Елену, как тебе заказывали, а не морочила головы всем! Змиулания, ну ты же не такая!

— Не какая еще это? — прищурилась Змея.

— Не такая злобная и бесчувственная, какой хочешь зачем-то казаться! Я же вижу! Да, я не могу сказать, что знаю про Змеев-Горынычей все, но то, что я знала, имеет с тобой очень мало общего! Чтобы не сказать, вообще ничего! Вот про кого сказки-то писать надо!

— Какие еще сказки? — даже в темноте по выражению морд Змиулании было видно, что если бы она решила наконец, у виска какой головы покрутить когтем, она бы покрутила.

— Хорошие! Со счастливым концом! Я видела голубей более кровожадных, чем ты! Какие общие дела могут быть у тебя с этим чахлым незадохликом? Скажи мне честно — ты любишь его, или просто уважаешь?

— Да я его ненавижу!!! — кипящим гейзером вырвалось у Змеи разъяренное трехголосое шипение.

От неожиданности Серафима отпрыгнула и чуть не споткнулась о ее хвост, но вовремя схватилась за змеиный гребень на боку и устояла.

— Смотри: ты не любишь и не уважаешь этого хорька с манией величия, но все же готова для него в лепешку расшибиться, — она цепко оглядела все три морды, на всякий случай пытаясь угадать, какую реакцию ей ждать на этот раз. — Что остается? Змиулания, ты его боишься...

— Я не боюсь его!!! — Змея вскинулась, взвилась, яростно распахнув крылья, огонь вырвался из ее пастей и превратил камень под ее ногами в раскаленную добела лужицу. Царевна, сбитая потоком воздуха от крыльев, кубарем скатилась вниз по лестнице и растянулась на последнем подарке Костея — психеделическом лохматом ковре — полностью пропав в его ворсе.

— Коза трехголовая!.. — ругалась она, вскакивая на ноги, путаясь в подоле и ворсе, падая и снова вскакивая. — Ничего мы не боимся! Только кричим мы об этом шепотом почему-то!

Перепрыгивая через две ступеньки и на ходу давая себе клятву на следующий день стрясти с Костея или, на худой конец, с его советника целый шкаф туфлей, ботинок, сапог и прочих тапочек, Серафима снова помчалась вверх.

— Извини, я не хотела... — Змиулания ее уже ждала. Опущенные полуприкрытые глаза тускло светились в темноте мягким желтым светом.

— Чего? — уточнила Серафима, хоть и не рассчитывая услышать "Красть тебя, давай я отнесу тебя обратно и все забудем", но кто его знает...

— Сбрасывать тебя вниз. И еще я не знала о всех его планах. Насчет твоей страны. И родных. Правда. Мне очень жаль. Но это ничего не меняет! — угадав следующую реплику Серафимы, вперилась она всеми своими желтыми очами в глаза царевны.

Та взгляд выдержала.

Не узнали одно — попытаемся разузнать другое.

— А что за камень висит у него на груди — ты тоже не хочешь мне сказать? Или не знаешь?

Не уточняя, кого "его" имела в виду царевна, Змея тут же ответила:

— Это Камень Силы. Рассказывают, таких Камней было изготовлено великими людскими магами древности всего несколько штук за все века, а сейчас секрет их изготовления и вовсе утерян. А, может, силы у современных чародеев не хватает — я не знаю. С вами, с людьми, всегда так все сложно... Но одно я могу сказать тебе точно. Это — страшная вещь. Говорят, в руках мага он превращается в источник неограниченной мощи. Благодаря такому Камню сила Костея беспредельна, и никто не в силах с ним тягаться — ни среди чародеев, ни на поле боя. Насколько я знаю, обычные чародеи должны выучить заклинание, сотворить его, и только тогда получат то, чего хотели. С Камнем не так. Костей просто обращается к его силе и использует ее... Ну, как вы используете ложку. Или меч. Как инструмент, — нашла Змиулания подходящее сравнение. — Так что, если он действительно решил завоевать ваш мир — он будет завоеван. Никто не сможет ему помешать.

— "Ваш"... — передразнила ее Серафима. — А ваш? Или у Змеев нет своей земли, и они живут где попало?

— У Змеев есть своя земля. Она не так далеко отсюда, но люди о ней мало что знают — она не для них. Там не добудешь богатства, тайных знаний или славы, поэтому людям и Костею она неинтересна.

— А драконы тоже там живут? — вспомнив их с Иванушкой летнюю встречу с этим представителем рода летающих ящеров, поинтересовалась Серафима.

— Драконы? — удивленно переспросила Змиулания, и Серафиме показалось, что она улыбнулась в темноте. — Нет. Драконов там нет. Это не их земли.

— Вы с ними не дружите?

— Дружить? С ними? — казалось, сама эта мысль рассмешила ее собеседницу окончательно, и царевна почувствовала на своем лице теплое дыхание Змеи. — Это же просто животные. "Тупиковая ветвь эволюции", говорят наши мудрецы. Правда, я так никогда и не смогла понять, что они под этим подразумевают, но они действительно тупые, это верно. Но некоторые Змеи считают, что мы когда-то давным-давно произошли от них. Но вот это уж слишком, я уверена. Не знаю, может, тебе это не интересно... — потупилась вдруг Змея.

— Что? — покосилась царевна.

— Легенда о происхождении Летающих Змеев. Мне она очень нравится.

— Почему? Очень даже интересно. Расскажи?

— С удовольствием. Однажды, в стародавние времена, юная прекрасная Земля влюбилась в пылкого романтичного Эфира. Он отвечал ей взаимностью, и они хотели пожениться и быть навеки неразлучными, но их родственники были против. Они считали, что Земля и Эфир — не пара, каждый должен знать свое место, и для их же собственного блага они должны забыть друг о друге как можно скорее. Однажды эти родичи, сговорившись, выследили влюбленных в месте их постоянных встреч и стали окружать их, чтобы схватить и увезти друг от друга навсегда. Земле и Эфиру некуда было бежать, они укрылись в своем убежище, но у них оставалось еще немного времени до того момента, как их безжалостно разлучат навеки, чтобы никогда они больше не виделись. И они поклялись не забывать друг друга и слать друг другу хотя бы весточки, но не могли найти такое существо — ни зверя, ни птицу, ни рыбу, ни гада, чтобы было отважным, верным и в то же время могло быстро и далеко лететь, бежать и плыть. Они не знали, заточат ли их в воде, на суше или в воздухе, и куда придется добираться их вестнику. И тогда Эфир предложил сделать такое существо самим. Он дал ему огромные сильные крылья, чтобы оно без устали летало хоть на край Белого Света и обратно, а также могло плавать и нырять хоть на самое дно самого глубокого океана. Земля же дала ему свой огонь, чтобы могло оно отбиться от любого недруга, что задумает посягнуть на весточку, которую оно будет нести, или на него самого, и чешую, гладкую и прочную, как гранит, чтобы не могли поразить его ни коготь, ни клык. Так появились первые Летающие Змеи. И с нашего языка имя нашего народа переводится как "связывающие Небо и Землю".

— Красивая легенда...

— А как появились первые люди? У вас есть своя легенда об этом?

— Конечно, есть!

Серафима откашлялась.

— Однажды, в стародавние времена, жила-была одна обезьяна... Кхм. Это. Вот. М-да. Нет, у вас интереснее.

Змиулания улыбнулась.

— Ну, вот теперь ты видишь, что между нами, Летающими Змеями, и драконами, обитающими еще кое-где за вашими западными границами, за рекой Бугр, если я ничего не путаю, не может быть ничего общего, потому что они — бессловесные твари, а мы — существа разумные, со своими мыслями, чувствами, языком... Даже не понимаю, как нас можно сравнивать. Ты когда-нибудь видела дракона, царевна?

— Видела.

— И что ты думаешь?

— Что вас действительно нельзя сравнивать друг с другом, — вдруг снова угрюмо нахохлилась Серафима. — Они — громадные тупые твари, которые так и норовят кого-нибудь сожрать безо всяких разговоров. А вы — громадные и разумные, и поэтому перед тем, как кого-нибудь сожрать, подводите под это философское обоснование.

— Ты не можешь так говорить! — снова вскинулась, размахнув крылья, Змиулания, и царевна могла бы поклясться, что возмущение той было искренним. — Я в жизни своей не съела ни одного другого разумного существа! У меня даже мысли такой быть не могло!

— Ты их просто приносишь на растерзание другим! — обвиняющее прищурилась и подалась вперед Серафима, воинственно уперев руки в боки.

— Ну вот, ты опять начинаешь, — устало опустилась на пол и положила головы на крылья Змиулания. — Давай не будем об этом говорить. Иди лучше отдыхать, лукоморская царевна. Неизвестно, что ждет тебя здесь наутро. То, что ты дожила до сегодняшнего дня, совсем не значит, что ты доживешь до дня завтрашнего.

— Умеешь ты успокоить и приободрить, — криво усмехнулась Серафима. — Ну, ладно, большое и разумное существо, спокойной ночи. Если утром будет рейс на Лукоморск, не забудь меня разбудить.

— Спи спокойно, маленькая неразумная человеческая девушка, — грустно улыбнулась в ответ в темноте Змиулания. — Я должна тебя охранять, а не будить...

* * *

Утром, чуть свет, Серафима была уже на ногах. Поплескав в лицо холодной водой из тазика в туалетной комнате — вода сочилась здесь из стены, и за ночь набежало прилично — причесавшись и одевшись на скорую руку, она стала ждать от жизни чего-нибудь еще.

Хорошо, если это будет завтрак.

Через пять минут за дверью раздался скрежет отодвигаемого засова, дверь распахнулась с гулким бумом, и в комнату, сопровождаемый солдатами, торжественно вступил первый царский советник Зюгма.

— Его величество царь Костей приказали привести на завтрак царицу Елену, — важно объявил он, не уточняя, кто чем или кем будет завтракать, и стал ждать обмороков счастья, восторженного визга, истеричных изъявлений благодарности или хотя бы большого человеческого спасиба.

Но дождался лишь высокомерного взгляда в своем направлении.

— Доброе утро, господин... советник. Скажите пожалуйста, вас когда-нибудь учили стучаться перед тем, как войти в комнату дамы? А здороваться?

— Но я... Но у меня... Но вы здесь... Я не обязан... — надув щеки, попытался объяснить он провал в своем воспитании, но, встретившись взглядом с царевной, моргнул, сглотнул и кивнул головой — то ли кланялся, то ли подтверждая, что все-таки учили. И выговорил:

— Доброе утро. Вы гото...

Но это было еще не все.

— Советник, вы должны знать, скажите мне: где у вас тут обувной шкаф? Я его не нашла, — изящным жестом царевна обвела свои апартаменты, демонстрируя наглядно непростительно-полное отсутствие какой-либо мебели, содержащей такую прозаичную вещь, как обувь.

— Обувной шкаф?.. Обувной шкаф?.. Но тут никогда не было обувного шкафа! — развел руками толстенький человечек.

— Тогда передайте его величеству, что я на завтрак прибыть не могу, потому что я не могу ходить босиком по замку как какая-нибудь прачка. До свидания.

Серафима холодно отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена.

— Босиком?.. Босиком?.. — Зюгма представил себе, как он передает слова Елены царю, ноги его подломились, как уже отрубленные, и он грузно опустился на ковер. — Но почему вы вчера не сказали... Не попросили...

— Это ВЫ должны были спросить и предложить, милейший. Запомните на будущее: царицы не просят. Царицы получают. А теперь ступайте.

Серафима подошла к окну и стала внимательно разглядывать что-то во дворе, как будто в комнате, кроме пыли, ничего уже не было.

— Нет-нет! — советник, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на прохладное утро, быстро стащил с себя сапоги — коричневые, грубой кожи, до колена, только шпор не хватает — и с неуклюжим кособоким поклоном поставил перед собой. — Пожалейте! Окажите милость! Соизвольте надеть, ваше величество, осчастливьте недостойного! Они почти совсем новые! А к обеду — я клянусь! — у вас будет полный шкаф любой обуви, какой только захотите!..

Если бы это были какие-нибудь ботинки, полусапожки или туфли — они полетели бы в дарителя мигом.

Но это были сапоги. С подкованным каблуком и утяжеленным носком. Прошитые. С многослойной подошвой. В случчего — вещь незаменимая, не в туфлях же бороться с мировым злом!

И царевна решила смилостивиться.

— Хорошо. На первый раз прощаю. Но если вы не сдержите свое обещание, я буду очень недовольна. И свои объяснения вы будете давать уже его величеству.

— Все исполню, — умудряясь угодливо кланяться, не вставая с пола, Зюгма подвинул сапоги поближе к Серафиме. — Извольте-с...

Сапоги оказались немного великоваты, но после целого дня с босой ногой на это можно было и закрыть глаза.

До обеда.

Она демонстративно бросила под ноги Зюгме оставшуюся со вчерашнего дня в одиночестве левую туфельку — чтоб с размером не промахнулся — и приподняла подол шелкового платья, с удовлетворением оглядев слегка порыжевший кожаный носок трофейного сапога.