Гессенская волчица-4

Мария Фёдоровна по-хозяйски заняла кресло в углу, около лест­ницы, ведущей на хоры к книжным шкафам. Украшен­ное рюшами платье с палевым шлейфом, со светло-зелёной от­дел­кой, ожерелье из бриллиантов с бирюзой придавали ей гра­циоз­ный и элегантный вид.

Рядом с ней, за массивным ореховым столом, си­дел Владимир Александрович, хмурый и сосредоточенный, в полном фельд­мар­шальском убранстве. Мария Павловна зачем-то наря­дилась в вызы­вающее оранжевое платье, которое делало её по­хожей на кокотку.

Константин Константинович и Елизавета Маврикиевна, кото­рые явно нервничали и чувствовали себя не в своей тарелке, ютились у торца стола и тихо переговаривались.

Генерал-адмирал стоял у камина, нависая семипудовой глы­бой над Евгением и Георгием Лейхтенбергскими, кото­рым вполголоса рас­сказывал очередную скабрезную историю.

За вторым столом сидели Павел Александрович и Елизавета Фёдо­ровна. Элла, как всегда, была прекрасна. Строгое тёмно-зелёное пла­тье и чудесное сапфировое ожерелье лишь под­чёркивали её изы­скан­ную красоту. Павел, сменивший щегольскую венгерку Гроднен­ского полка на свитский сюртук, был непри­вычно мрачен.

При появлении Императрицы все умолкли. Сидевшие — поч­ти­тельно встали для приветствия. Лишь Мария Фёдоровна не шелох­нулась и осталась сидеть, глядя на невестку прямо в упор, пока­зывая собственную значимость и независимость.

Аликс не стала обострять ситуацию и сделала вид, что не за­метила вызывающего поведения свекрови. Она сдержанно по­здоровалась с присутствующими, села в кресло рядом с Эллой, после чего обрати­лась к канцлеру:

— Присаживайтесь, Николай Павлович!

Не успел канцлер усесться, как Мария Фёдоровна разрази­лась гневной тирадой.

— Присутствие графа Игнатьева здесь неуместно! — безапел­ляци­онно заявила она. — Мы собрались, чтобы обсудить во­просы, имею­щие касательство исключительно к Император­ской Фамилии! В своём кругу, без посторонних!

Аликс, смущённая таким напором свекрови, не успела ни­чего отве­тить, а генерал-адмирал уже перешёл в наступление.

Алексей Александрович, не обращая внимания на Императ­рицу, бесце­ремонно обратился к канцлеру:

— Действительно, граф, Вы не можете присутствовать на семейном совете! Ну что это за выдумки? Вы пока что не член Импера­торской Фамилии!

Слушая надменный голос Великого Князя, Аликс поблед­нела. Её длинные тонкие пальцы инстинктивно сжали по­ручни кресла. Всего год назад подобная конфликтная ситуация при­вела бы Императрицу в паническое замешательство, но теперь бес­тактное поведение гене­рал-адмирала вызвало у неё приступ гнева.

— Если Ваше Высочество изволит заметить, то Вы находи­тесь в моей библиотеке, — медленно произнесла Императрица. Её голос зву­чал твёрдо и язвительно. — А потому я определяю, кого мне пригла­шать!

— Но это семейный совет! — взвился генерал-адмирал. Он бук­вально задыхался от возмущения и теперь, переводя взгляд то на Марию Фёдоровну, то на Владимира Александровича, искал у них поддержки.

— Мы собрались не на Afternoon Tea, а для того, чтобы обсу­дить вопросы, касающиеся интересов государства. Если кому-то не нра­вится присутствие графа Николая Павловича, он во­лен уйти. Потому

не тратьте моё время, Ваше Высочество. Мне оно дорого.

После того, как Алексей Александрович смолк, Аликс обра­тилась к свекрови:

— Ваше Величество просило о встрече. Я слушаю...

Глаза Марии Фёдоровны недобро сверкнули, но она сумела сдер­жать негодование. Тщательно подбирая слова, Гневная об­ратилась к царственной невестке.

— Все мы... Мы второй день пытаемся добиться встречи с Нико­лаем Михайловичем... Но Рихтер категорически отказыва­ется допус­тить нас, ссылаясь на Высочайшее повеление!

— Оттон Борисович исполняет мой приказ, — тихо ответила Аликс, глядя в глаза свекрови.

— Но я настаиваю на такой встрече! Я желаю видеть Николая! — по­высила голос Мария Фёдоровна. — Точно также, как его желают ви­деть иные члены нашей семьи. Вчера флигель-адъютант заявил, что Николай содержится под арестом!

— Увы, Ваше Величество, но это невозможно, — ледяным тоном ответила Аликс.

— Что же препятствует мне встретиться с Николаем?

— Сегодня утром он покинул Петербург и поездом выехал в Пермь...

В библиотеке воцарилось гробовое молчание, а сцена все­общего изумления поистине была достойна пера великого Го­голя.

— Куда? Зачем в Пермь? — удивлённо воскликнула молчавшая до того Мария Павловна.

— К месту своего проживания... Я определила для Великого Князя именно этот город, где он будет проживать в качестве ча­стного лица.

— Господи! Да что же это творится? — Мария Фёдоровна не смогла сдержать возмущение. — Это просто немыслимо! Немыс­лимо!

— Почему же немыслимо? В своё время Николай Константи­нович был сослан в Ташкент Императором Александром Вто­рым. Неужели Пермь хуже Ташкента?

Константин Константинович, услышав упоминание о стар­шем брате, опозорившем семью кражей бриллиантов, поту­пил глаза. А вот генерал-адмирал не на шутку разволновался. Он вскочил со сво­его места и обратился к Аликс:

— Это решительным образом невозможно! Вы так спокойно говорите

о том, что русский Великий Князь, русский генерал, выслан в какую-то Богом забытую Пермь?

Алексей Александрович застыл в наполеоновской позе. Огром­ный, величественный, картинно засунув правую руку за борт ще­голь­ского флотского сюртука, на котором одиноко бе­лел ге­оргиевский крест, полученный за русско-турецкую войну. Этот "le Beau Brum-mell" обладал недюжинным артистиче­ским та­лантом и в любой об­становке прежде всего думал о том, как он выглядит.

На Императрицу театральные эффекты генерал-адмирала не ока­зали никакого воздействия. Она выдержала небольшую паузу и тихо произнесла:

— Со вчерашнего дня Великий Князь Николай Михайлович больше не состоит на службе. Он лишён всех чинов и уволен от всех долж­ностей. Прошу всех запомнить, что отныне он не более, чем частное лицо. И больше я никогда... Слышите? Никогда не желаю слы­шать его имя!

— Но почему всё так стремительно? Невозможно принимать реше­ния относительно Великого Князя так поспешно и необду­манно. По­чему Вы даже не поинтересовались нашим мнением, мнением всей Император­ской Фамилии? — не сдавался генерал-адмирал. — И как можно за какую-то шалость, пусть даже не со­всем пристойную, подвер­гать такому жестокому наказанию?

— Если мне понадобится совет Вашего Высочества — я непре­менно к Вам обращусь! Но что касается Николая Михайловича, то я обош­лась самостоятельно! Относительно наказания... Я проявила преступ­ную снисходительность, ибо Великий Князь за свои богомерзкие дея­ния заслуживал каторги!

Не давая генерал-адмиралу опомниться, Аликс добила его язви­тельным вопросом:

— Или Вы желаете, чтобы его предали суду? Что же, если Николай Михайлович выскажет такое пожелание, предстать пе­ред военным су­дом, я буду должна удовлетворить его. И пусть его судят... Боюсь, что после вынесения приговора я уже не смогу обеспечить ему ком­фортного проживания в Перми.

Константин Константинович, дотоле притихший, встрепе­нулся и

воскликнул:

— Предать суду? За какое-то стихотворение?

Он поднялся, нервно одёрнул мундир. Нескладный астеник почти двухметрового роста, с длинной шеей и плоской груд­ной клеткой, Великий Князь совершенно не был похож на воен­ного чело­века. Актёр-любитель и поэт, публиковавший свои вирши под псев­донимом "К.Р.", был чрезвычайно робким и ос­торожным. Вот и сейчас в его мечтательных глазах чи­талась растерянность. Судо­рожно заламывая длинные арти­стические пальцы, уни­занные коль­цами, Константин Констан­тинович из-за волнения издавал какие-то нечленораздельные звуки. Вла­димир Александрович не выдержал первым:

— Да помолчи хоть ты, Костя! Николай сам виноват! В про­стона­родье за такие пакостные штучки морду бьют! Посмей он такое про меня сказать или написать, так я бы его в бараний рог скрутил само­лично!

Незадачливый поэт осёкся на полуслове, стушевался и вер­нулся в кресло, а вот генерал-адмирал не желал признать своё поражение. Стерев пот с побагровевшего лица, он гневно обра­тился к Императ­рице:

— Ваши слова звучат просто оскорбительно для меня! Вы ре­шили не вовсе считаться с моим мнением? Даже покойный Нико­лай не принимал решений, не выслушав меня!

Аликс не успела ответить, ибо Мария Фёдоровна решила вступить в бой. Она говорила беспрерывно, срываясь на крик, высказывая на­копившиеся претензии. Всё вспомнила, ничего не забыла. И покой­ного Николая, и несчастного Георгия, отре­шён­ного от трона, и даже приглашённую на коронацию Юрьев­скую. Хрупкая датчанка бу­ше­вала и никто не решался её оста­новить. Но, стоило Гневной задеть Сергея Александровича, как Элла бесцеремонно перебила затянув­шийся монолог.

— Не трогайте моего мужа! — тихо, но твёрдо произнесла она, гордо подняв голову. — Сергей — чистый душой и помыслами, и никто не смеет возводить хулу на него! Даже Ваше Величество не смеет!

Глаза Эллы, удивительно красиво очерченные, смотрели спокойно и мягко. В ней, несмотря на всю её кротость и застен­чивость, чувство­валась необычайная самоуверенность и созна­ние своей моральной си—

лы.

— В сложившейся безумной ситуации я больше не могу испол­нять должность генерал-адмирала, — глухо принёс Алексей Александ­рович. — Я подаю в отставку! Прямо сегодня — в от­ставку!

В царской библиотеке воцарилась мёртвая тишина. Неожи­данный ход генерал-адмирала все восприняли, как неуклюжую попытку вос­становить свои пошатнувшиеся позиции. Аликс не растерялась. Вы­держав паузу, звонком вызвала флигель-адъю­танта.

— Принесите Его Высочеству перо и бумагу, он желает напи­сать прошение об отставке!

Смущённый ротмистр весьма проворно удалился и уже через две минуты вернулся с бронзовым письменным прибором и стоп­кой бумаги.

Генерал-адмирал опешил. Его стремительный блеф с угрозой от­став­кой привёл не к ожидаемой капитуляции Императрицы, а к соб­ственной сокрушительной катастрофе. Багровое лицо, об­рам­лённое роскошной бородой, побе­лело, в глазах читалась рас­те­рянность. Каза­лось, что под при­стальным взглядом Аликс Ве­ликий Князь стал меньше ростом.

— Вы не передумали? — вопрос царицы был язвительным и даже на­смешливым.

В наступившей гнету­щей тишине он грузно уселся за стол и начал писать прошение. Первая попытка ему явно не удалась, генерал-адми­рал нервно пе­речеркнул написанное и взял второй лист. В библиотеке воцарилась полная тишина, такая, что мер­ный скрип пера оглушал присутствующих сильнее раскатов грома...

* * *

Отставка генерал-адмирала вызвала живое обсуждение в пе­тер­бургском обществе. Всемилостивейший рескрипт на имя Ве­ликого Князя Алексея Александровича, растиражированный га­зетёрами, ни­кого не обманул. Дворцовые сплетни быстро рас­пространились по столице, и знающие люди вполголоса расска­зывали о том, как молодая царица вынудила Алексея Александ­ровича написать прошение.

Старые царедворцы лишь укоризненно качали головами, не рискуя открыто высказать своё неудовольствие. Зато молодые флотские офицеры радостно ликовали, узнав, что новым Глав­ным началь­ником флота и морского ведомства назначен Вели­кий Князь Алек­сандр Ми­хайлович, пожалованный чином контр-адмирала Свиты. Его записки, без­жалостно критикующие на­стоящее со­стояние русского флота, давно ходили по рукам, ста­новясь предметом жарких споров в кают-компаниях и Крон­штадском мор­ском собрании, повергая в уныние старых "мар­софлотцев".

Глава 38

Военный министр Пузыревский был очень раз­носто­ронней лично­стью. Человек от природы самостоятельный, мастер ост­рого слова и тонкой иронии, автор самых беспощадных харак­теристик, он имел многочисленных врагов в высшем свете. Во времена министерства Ванновского генерал имел репутацию беспокойного прожектёра, систематически забрасывающего Главный штаб своими много­чис­ленными идеями.

Пять лет, проведённых им подле Гурко на посту началь­ника штаба Варшавского военного округа, выработали в Пузы­ревском не­обычайную требовательность к подчинённым. Нико­гда не повышав­ший голоса, генерал знал, что достаточно ему произнести властно, твёрдо и спокойно: "Чтоб я этого более не видел", и что "этого" более и не будет.

У Гурко же Пузыревский перенял доминирующий принцип обуче­ния войск — натаскивание их в поле с созданием при этом возможно более трудной обстановки. Опыт минувшей русско-турецкой войны был использован в Варшавском военном округе широко и полно. Зимние маневры, стрельбы и походные движе­ния с ночлегом в поле зимой, трудные форсированные марши, преодоление всяких серьёзных местных препятствий. Ка­валерия постоянно находилась в движении, получая задачи на лихость и быстроту, разведку, действия в массах. Заняв кресло военного министра, Пузыревский начал переносить вар­шавский опыт на всю русскую армии, приведя в уныние бравых гвар­дей­цев, при­выкших к опереточным Красносельским летним ма­неврам.

Пузыревский добился воссоздания Комитета по устройству и обра­зованию войск, который стал ведать вопросами боевой под­го­товки, физическим развитием солдат, составлением уставов, инструк­ций и наставлений. Председателем комитета был назна­чен генерал Мевес, заслуженно считавшийся знатоком строе­вого и хозяйствен­ного быта войск. Коренной гвардеец, требова­тельный и даже суро­вый воена­чальник, он был известен тем, что никогда не допус­кал ареста офи­цера, признавая мерой воспи­тания лишь внуше­ние и выговор со сто­роны командира и воздейст­вие пол­ковых товарищей. А вот если эти меры не дей­ствуют — значит офицер к военной службе не годен, и его нужно из армии уда­лять.

Не понаслышке зная о состоянии войск, генерал Мевес начал свою работу с предложений улучшить их физическое состояние. Чтобы по­ставить работу на должный уровень, для подготовки грамот­ных инст­рукторов гимнастики открыли Офицерскую гимнастическо-фех­то­вальную школу, а в Варшаве, Москве, Киеве, Ташкенте, Одессе и Харькове создали окружные гимна­стическо-фехто­вальные школы, в которых обучались также и унтер-офицеры. Для обучения элитных войск гвардии и Гре­надерского корпуса по предложе­нию Мевеса сформировали два гимнастическо-фехтовальных батальона.