Гессенская волчица-4

Если сам Мевес большей частью был занят кабинетной рабо­той, то его помощник генерал Васмунд, неутомимый, живой и разнообраз­ный, буквально не вылезал из войск. Он, со свойст­венной ему живо­стью, окунулся в вопросы обучения, придав по­левым занятиям и ма­неврам интересный и нешаблонный харак­тер, вошедший в полное про­тиворечие с привычной казённой тактикой Красносельских сборов. Но Васмунд не был самим со­бой, если бы с немецкой дотошливостью не въедался в сущность самых, казалось бы, незначительных вопросов. Генерал всегда умел быстро схватывать суть дела и оставить глубокий след своей деятельностью. Его натура, полная несокрушимой энергии и железной воли, требовала вседневной кипучей деятельности и не знала слова "нет", а в генеральской голове постоянно крути­лись но­вые идеи и изо­бретения.

В 1887 году, командуя стрелковым батальоном, генерал заин­тере­—

совался хлебопечением, в результате чего изобрёл двухъя­русные печи, которые давали отличный хлеб, большой припёк и экономию дров. "Печи Васмунда" получили широкое распро­странение в армии. В гвардии же был принят на снабжение сол­датский ранец, проект ко­то­рого был придуман Васмундом по опыту походной жизни.

И вот теперь, получив весьма широкие полномочия, генерал посяг­нул не только на спокойствие генералов и полковников, но даже на хозяйственную часть, запретив отправку солдат осенью на частные заработки. И это в то время, когда практически во всех частях по окон­чании летних лагерных учений солдаты от­правлялись на заработки, на месяц-два. Обычно командир ба­тальона или полка договаривался с каким-нибудь помещиком и отправлял солдат на сенокос. Или же по договорённости солда­тики строили железные дороги и дома, рабо­тали на фабриках. Треть заработанных денег получал сам солдат; дру­гая треть вы­читалась на закупку необходимого имущества, которое не могло быть изготовлено в полковых мастерских, а также на улучшения питания нижних чинов; ещё треть шла в пользу не бывших на рабо­тах.

А что было делать командирам? Хорошо было служить в тех гвар­дейских частях, где командир полка или эскадрона обладал значитель­ным состоянием и мог себе позволить потратить лич­ные средства на содержание нижних чинов, а вот в армейских полках приходилось изворачиваться и искать заработки на сто­роне. Ведь солдатам не пола­галось от казны ни подушек, ни одеял, ни постельного бе­лья, не го­воря уже о полотенцах!

Русский солдат не получал даже сапог, а лишь сапожный товар и деньги на пошив сапог... целых 35 копеек в год. Обычно, чтобы по­шить сапоги, солдату приходилось к этой сумме добав­лять свои кров­ные 2 рубля. Кстати, нижнее бельё и гимнастиче­ские рубахи — всё это шилось в полковых швальнях, силами са­мих же нижних чи­нов.

В результате обучение нижних чинов было поставлено таким обра­зом, что систематически они обучались лишь четыре месяца первого года службы до постановки их в строй, а после того большая часть времени уходила на всякие наряды, на хозяйст­венные работы в полку и на вольные работы.

И вот на всё это посмел посягнуть генерал Васмунд! На не­до­умён­ные вопросы начальников дивизий и полковых команди­ров, как же им обходиться без дополнительных солдатских при­работков, он лишь ус­мехался и начинал горячо доказывать, что существующую по­рочную систему хозяйствования и довольст­вия войск давно пора ме­нять... Многие игнорировали указания Васмунда, считая, что пройдёт совсем немного времени, и эта несусветная глупость будет отменена. В ре­зультате два полков­ника, подполковник, шесть капитанов и два рот­мистра поплати­лись за свою легкомысленность отставкой.

Разумеется, что больше всех доставалось от Васмунда гвар­дии и частям Петербургского военного округа, которые пер­выми стали учиться по-новому и привыкать к новым требова­ниям. Ночные атаки, форсированные марши по 20-25 вёрст в грязь и дождь, и стрельба, стрельба, стрельба...

Сам прекрас­ный стрелок, горячо увлекающийся охотой и стрелко­вым делом, гене­рал требовал, чтобы командир того полка, который не получал за стрельбы оценки "отлично", от­решался от должности. А лыжи? Если раньше на лыжах ходили лишь "охотничьи ко­манды" пе­хотных полков, то теперь на лыжню встали кавалер­гарды и артиллери­сты, драгуны и са­пёры. В полковых швальнях срочным об­разом перекраивали старые шинели в лыжные куртки, из экономиче­ских сумм зака­зывали "финские шапки".

Если раньше после дневных маневров в Красном Селе гвар­дейские офицеры спокойно отправлялись к Кюба или До­нону, чтобы там насладиться прелестями французской кухни, то после изматывающих тренировок на новый лад юные пору­чики и молодые ротмистры буквально валились с ног. Тут бы до постели добраться и упасть за­мертво. Измученные гвардей­ские остряки не заставили себя ждать, наградив Васмунда издева­тельским про­звищем "enfant terrible".

* * *

Заседание Комитета Государственной Обороны проходило в рас­ширенном составе. В кабинете Великого Князя Сергея Алек­сандровича было тесно от собравшихся генералов и адмиралов, сверкающих бле­ском погон и аксельбантов. Среди них выделя­лась штатская фигура нового министра иностранных дел Нели­дова, облачённая в тёмно-серую пиджачную пару.

Военный министр представлял объёмный документ, который име­новался "Программа мероприятий по усилению обороны го­судар­ства и развитию сухопутных вооруженных сил России".

Съехавшиеся со всей России командующие войсками воен­ных округов, хотя и были предварительно ознакомлены с со­держанием программы, не уставали удивляться размаху Пузы­рев­ского. Рассчи­танная на ближайшие десять лет программа преду­сматривала не только формирование новых дивизий и кор­пусов, но и суще­ственное переустройство войск и войскового хозяй­ства, изме­нение штатов, а также перевооружение поле­вой ар­тиллерии на скорострельные сис­темы и масштабное внедре­ние пулемётов.

Пузыревский считал крепости на западных границах России необ­ходимо­стью, ибо знал слабые пропускные воз­можности отечественных железных дорог, не способных обеспечить быст­рую мобилизацию. Знал генерал и про то, какие допотопные орудия числятся в штатах русских крепостей. Став военным министром, он сразу же об­ратил внимание на но­винку, которая предлагалась на воору­же­ние русской армии — пу­лемёты Мак­сима, сочтя, что такие скоро­стрелки будут весьма кстати в кре­постях, где на вооружении в качестве противо­штурмовых ору­дий до сих пор состояли глад­коствольные медные "едино­роги". Картечь из "единорогов" летела не далее, чем на 300-350 метров, а потому в реальном бою вражеская пехота могла спо­койно перебить расчёты этих орудий из винтовок с дальнего расстоя­ния.

В мае 1895 года пулемёты были введены в состав вооружения кре­постей, но лишь в важнейших западных крепостях — Варшаве, Новоге­оргиевске, Зегрже, Брест-Литовске, Ивангороде, Ковно и Осовце. Пе­ред этим Особое совещание, собиравшееся в феврале и марте, при­знало необходимым иметь 250 пулемётов для кре­постей, ибо воспри­нимало новый вид оружия исключительно как средство для обо­роны крепостей. Правда, Особое совещание при­знало необходимым иметь 24 пулемёта в Особом за­пасе в Одессе, но ведь это капля в море для миллионной рус­ской ар­мии.

Новый во­енный министр заявил, что уж ежели русская армия мо­жет по­лучить такое оружие, как пулемёты, то следует пол­ностью снаб­дить ими все русские крепости. Вопрос упи­рался в стои­мость, ибо британская фирма "Maxim-Nordenfelt" зало­мила по 347 фун­тов стерлингов за каждый пуле­мёт...

"Программа" предусматривала переформирование пехот­ных 4-батальонных полков в 3-батальонные, а за счёт высвобо­дившихся чет­вёртых батальонов — создание новых дивизий.

Предлагалось к 1-му января 1897 года развернуть из ре­зервных бригад пять новых пехотных дивизий — в Киеве, Вильне, Полтаве, Риге и Варшаве, а также управления трёх ар­мейских корпусов.

В Москве создавалась 4-я гренадерская дивизия и управле­ние 2-го Гренадерского корпуса, а на Кавказе — 2-я Кавказская гре­надерская дивизия и управления трёх армейских корпусов. Пу­зыревский плани­ровал передислоцировать к 1898 году оба гре­надерских корпуса в Варшавский военный округ, а 3-ю Гвар­дей­скую пехотную дивизию — из Варшавы в Петербург.

В Финляндии, где обстановка оставалась тревожной, две но­вые стрелковые бригады вместе с уже имеющейся должны были составить Финляндский армейский корпус.

Закаспийская область включалась в состав Туркестанского военного округа. Туркестанские линейные батальоны перефор­мировывались в стрелковые, а стрелковые бригады отныне сводились в три корпуса — два Туркестанских и Отдельный Закаспийский.

Коренной реформе подвергалась регулярная кавалерия. Ве­ликий

князь Николай Николаевич уже давно высказывался за то, чтобы вер­нуть кавалерийским полкам исторические наиме­нования гусар и улан, и вот теперь комиссия генерала Сухомли­нова предложила свой проект, одобренный Пузыревским. Речь уже шла не только о пе­реиме­новании драгунских полков, но и структурной реорганизации. Предлагалось, чтобы в кава­лерийских дивизиях остались только регу­лярные полки, а каза­чьи полки предлагалось вывести и сформировать из них каза­чьи дивизии. Данная мера объяснялась с тем, что регуляр­ная ка­валерия и казачьи полки имели в военное время разную сис­тему комплектования. К примеру, три регулярных полка 1-й ка­вале­рийской дивизии пополнялись из кадра кавалерийского за­паса N 1, кварти­рующего в городе Сызрань Симбирской гу­бернии, а вот входивший в состав дивизии 1-й Донской казачий полк должен был получать по­полнение особо, из запасной сотни, дис­лоци­рующейся в Донской об­ласти. Вот почему было при­знано целесообразным иметь в составе дивизии полки: дра­гун­ский, конно-егерский, уланский и гусарский, для чего нужно было заново сформировать 15 конно-егерских пол­ков.

В состав диви­зии штатно вводилась конно-сапёрная ко­манда и обозный эскадрон, при­давался конно-артиллерийский ди­визион из двух конных батарей по 6 орудий и конно-артилле­рийский парк. Ар­мейские дивизии сводились в 5 кавалерийских корпусов, гвардейская конница выделялась в Гвардейский кава­лерийский корпус...

Докладывая по каждому пункту "Программы", военный ми­нистр озвучивал и финансовую сторону, называя суммы, кото­рые предпо­лагалось потратить на развитие армии. И каждая озвученная им цифра буквально заставляла кривиться мини­стра финансов. Обла­чённый в парадный мундир шефа погра­ничной стражи, Плеске чувст­вовал себя немного не в своей та­релке, но не считал нужным скрывать своё явное неудовольст­вие, хотя давным-давно был ознакомлен с фи­нансовыми требо­ваниями Пузыревского. Уж слишком велики были запросы во­енного ведомства, а русский бюджет и так трещал по швам бла­годаря игнатьевским рефор­мам.

Воспользовавшись паузой, Плеске вклинился в доклад воен­ного министра:

— Вы разорите казну, Александр Казимирович, своими про­жектами

о солдатских одеялах! Помилуй Бог, где прикажете брать средства на все эти изыски?

Вместо Пузыревского ответил канцлер:

— По копеечке соберём, но армию без денег не оставим! И это не забота военного министра, господа, искать деньги! Это за­бота всего Комитета министров и завтра мы как раз будем обсу­ждать этот вопрос, где взять побольше денег для казны. А то привыкли побираться у французов, в то время, когда деньги — они прямо под ногами валя­ются, нужно только с умом накло­ниться да подобрать.

Великий Князь Александр Михайлович, сидевший до того с отстра­нённым видом, резко всполошился. Откашлявшись, он обратился к канцлеру:

— Николай Павлович! Вы же знаете, что весьма скоро будет пред­ставлена программа судостроения, которая потребует ко­лоссальных затрат! Вот и придётся выбирать, или же строить новые броненосцы и крейсера, или же снабжать пехоту одея­лами!

Пузыревский ответил за канцлера.

— Я не берусь судить о тяжести флотской службы, Ваше Вы­соче­ство, — голос генерала был тихим, но твёрдым. — Но я пре­красно осве­домлён о быте нижних чинов в армии. Русский сол­дат спит на дере­вянных нарах, на соломенных тюфяках и по­душках, без наволочек. А укрывается шинелью, мокрой после дождя, грязной после учения. Я на днях посетил военную тюрьму, и должен сказать Вашему Высоче­ству, что быт арестан­тов практически не отличается от быта нижних чинов. Но мы же должны делать различие между преступниками и защитниками Отечества?

После долгих перепалок предложения Пузыревского были при­няты, но Великий Князь Александр Михайлович настоял, чтобы в журнале было записано его отдельное мнение о необхо­димости уси­лить сухопутные силы лишь на Дальнем Востоке. Во второй части доклада военный министр повёл речь о созда­нии полноценного Гене­рального Штаба. В России существовала Николаевская академия Ге­нерального Штаба, существовал мно­гочисленный корпус офицеров Генерального Штаба, но вот са­мого Генерального Штаба не было в помине с 1865 года. Офи­церы, окончившие академию по первому разряду, переводились в Генеральный Штаб, получая особый мундир, украшенный чёрным бархатным воротником и серебряными аксель­—

бантами, а также право на ускоренное производство в чины.

Корпус офицеров Генерального Штаба, которых в войсках имено­вали не иначе, как "моментами", предназначался для со­ставления дис­локаций, маршрутов и диспозиций для боя и для движения; производ­ства военных обозрений, съёмок и реког­носцировок; вождения колонн на театре войны вообще и на поле сражения в особенности; избрания совместно с военными инженерами позиций и пунктов для крепостей и укреплений; выполнения военно-статистических, военно-исторических и во­енно-административных работ.

Штабная служба протекала в дивизионных и корпусных шта­бах, для меньшинства — в штабе военного округа. Только это меньшинство и занималась настоящей работой Генерального Штаба, остальные же "академики" корпели за письменным сто­лом, составляя бесчисленные донесения, ведомости, ответы на пустяковые запросы, что вполне было по силам любому зауряд­ному офицеру без академического обра­зования. Несколько лет такого бумажного опыта постепенно превра­щали "генштабиста" в рядового канцеляриста. Полученные в резуль­тате кропотли­вого труда знания утрачивались, а ум всё больше обра­щался к мелочам, к форма­лизму, к казуистике. Те, кто достиг должно­сти начальника штаба дивизии, затем автоматически получали в ко­мандование полк, а дальше всё шло по накатанной дорожке. Бригада, диви­зия, корпус.