Гессенская волчица-4

— Но я знаю, что договор о тарифах, подписанный с Герма­нией, не совсем на пользу России, — проявила свою осведом­лённость Императ­—

рица. — Мы проиграли тарифную войну?

— Не совсем так, Ваше Величество, это, говоря языком воен­ным, не поражение в войне, это лишь неудача в одном сраже­нии, — ловко вы­крутился Менделеев. — Было бы желание, а спо­собы всегда найдутся. Да, у нас с немцами договор на десять лет и мы не можем менять та­рифы, но кто запрещает России об­ложить ввозимые товары налогом с продаж? Введением акцизов и государственных монополий возможно регулировать внеш­нюю торговлю, сделав невыгодной поставку ино­странных това­ров в Россию, именно тех товаров, которые мы спо­собны делать само­стоятельно.

— Винная монополия уже действует, нефтяная — тоже. Нико­лай Пав­лович предлагает монополию на вывоз хлеба. А что воз­можно ещё? — Императрица переводила взгляд с Менделеева на Шарапова и обратно.

Шарапов ответил первым:

— Россия обладает огромными запасами платины, ртути, мар­ганца. Я давно говорю, что крайне необходимо ввести на всё это государствен­ную монополию, и тем самым наполнять нашу казну. А пока всё это в частных руках — добыча и торговля ве­дётся неорганизованно, в резуль­тате чего цена на это сырьё па­дает. И ещё. Табачная монополия, при­носящая всем, без исклю­чения, странам, где она введена, огромные доходы, у нас по­чему-то не востребована. Из всех предметов обложе­ния больше всего может принести потребление табака. Это налог на предмет не необходимый, относительно легко поддающийся учёту и со­вершенно доступный для государственного приготовления. Но самая доходная монополия — элеваторная на хлеба и лён. Принцип здесь тот, что, оставляя хлебную и льняную торговлю свободной, казна весь вывозимый хлеб и лён выпускает не иначе, как проведя сквозь свою сеть элеваторов и подвергнув их там обезличению, очистке и бра­ковке. Несомненный успех этого дела, в связи с необходимостью пра­вильно поставить дело на­шего народного продовольствия и иметь го­сударственный хлеб­ный фонд, вызовет организацию государственной сети элевато­ров и для внутренней хлебной торговли.

Менделеев продолжил:

— Покойный Государь Александр Третий ввёл в 1891 году на­чала протекционизма, а сейчас их надо развивать дальше. Вот яркий при­мер. Когда я предлагал широко раз­вить бакинское нефтяное дело, Рей­терн на моё мнение, что вместо миллиона пудов можно легко дове­сти у нас до­бычу нефти до сотен мил­лионов пудов, а вместо ввоза аме­риканского керосина — выво­зить русский керосин за гра­ницу, скепти­чески заметил, "что это мои профессорские мечтания". Время нас рас­судило, мечтания мои осущест­вились, а всё потому, что рекомендо­ванные меры были приняты и государство вместо сотен тысяч руб­лей стало получать от этого дела десятки миллионов рублей еже­годно.

Александра Фёдоровна улыбнулась, её прекрасные синие глаза как-то по-озорному сверкнули.

— Вам не кажется, господа, что мы четверо сейчас напоминаем заго­ворщиков? — спросила она. — Мы ведь плетём заговор против Европы.

— Тогда уже и против Америки, Ваше Величество, — ответил Шара­пов. — И против еврейских банкиров, которые никак не мо­гут сми­риться с тем, что Россия ускользает из-под их власти. Но есть опас­ность, что Россия может вернуться под гнёт еврейских банкиров-спе­кулянтов, под власть биржи. Если будет принят проект, сочинённый в своё время господином Витте, о введении в оборот золотого рубля, то Россию ждёт великая беда.

Александра Фёдоровна внимательно посмотрела на канцлера, затем перевела взгляд на Шарапова.

— Я сама не в восторге от личности господина Витте... Но я знакома с мнением некоторых признанных специалистов в об­ласти финансов, которые, опять же, выступают за введение зо­лотого стандарта. Я чи­тала записки Гурьева и Рейнбота. Они уверенно заявляют, что серебро изжило себя, как валютный металл, из-за перепроизводства, и обещают для России твёрдое положение рубля. Как я понимаю, кре­дитные билеты можно бу­дет свободно обменивать на золото, а количе­ство бумажных де­нег в обращении будет зависеть от размера золотого

запаса.

Шарапов сощурил глаза, желваки заиграли на его скулах.

— Нет ничего презреннее, Ваше Величество, чем учёный, ко­торый меняет своё мнение в зависимости от ситуации. Я осве­домлён о том, что сейчас за золотой стандарт ратует даже Мик­лашев­ский, после определённых встреч с Витте. А ведь не­сколько лет назад он востор­женно хвалил бумажные деньги, признавая их огромное значение для России. Но я хочу пояс­нить, госуда­рыня, чем чревато введение золо­того рубля. По­верьте, в России и сегодня уже не хватает свободных денег. И земледелие, и промышленность буквально задыхаются от не­дос­татка оборот­ных средств! Наше вечное безденежье обусловлено финансо­выми теориями, которые возобладали в 1857 году. По этим тео­риям банкноты назвали "сладким­ ядом", выпуск кото­рых, якобы, может при­вести к финансовой катастрофе. — Голос Ша­рапова стал жё­ст­ким, указательный палец правой руки не­произ­вольно застучал о стол в такт его словам. — И плевать тео­рети­кам, что бездене­жье, недостаток оборотного средства па­рали­зует, по рукам и но­гам вяжет народный труд, мешает на­коп­лению национальных капиталов, заставляет разо­ряться.

— Но если мы введём золотую валюту, то получим приток де­нег из стран, где они дешевы, в Россию, которая в них нуждается и где они дороги. Разве Вы не согласны, Сергей Фёдорович? Разве не нужны России дополнительные деньги?

На вопрос Императрицы ответил Менделеев:

— Прошу прощения, Ваше Величество, но это абсолютно лож­ная теория. В настоящее время Россия отгорожена от междуна­родного де­нежного рынка, что представляет неудобство лишь для нашего мини­стра финансов, ибо делать займы неудобно. А вот с принятием золо­того рубля появится тесная связь между нашим денежным рынком и международным. Россия от этого лишь проиграет. Пока что мы эконо­мически слабая страна, с не­благоприятным расчётным балансом. Мы сами себя лишим воз­можности расширять своё денежное обращение, а во время де­нежных кризисов на международных рынках, при усилении всюду спроса на деньги, мы будет испытыват­ь сильнейшее стес­нение в деньгах и подвергаться опасности потерять своё зо­лото.

Императрица стала что-то записывать в своём блокноте, а Менде­-леев продолжил:

— Золото само по себе обладает способностью перетекать в ту страну, в которой чувствует себя наиболее благоприятно. Уве­рен, что кредитные билеты будут стягиваться в кассы Государ­ственного банка в обмен на золото. Золото будет уходить из касс, плавно перетекая во Францию, Англию, Италию, а кредит­ные билеты будут сжигаться. В результате свободные средства банка сократятся, что и приведёт к ог­раничению ссудных опера­ций. Я напомню, Ваше Величество, что еще тридцать лет назад в России был недостаток в оборотных средствах, и многие про­мышленники прибегали к выпуску всевозможных собст­венных бон, "денежных записок", которые заменяли недостающую на­личность. Но в 1870 году правительство запретило использова­ние таких заменителей денег.

Сделав дипломатическую паузу, Менделеев сказал:

— Думаю, что Николай Павлович помнит, как разорился Маль­цов именно из-за нехватки оборотных средств.

Сидевший до того молча, граф Игнатьев недовольно скри­вился, по­сле чего заговорил, обращаясь к Императрице.

— Речь идёт про моего дядюшку, умершего три года назад. Сергей Иванович был младшим братом моей матушки...

Рассказ канцлера поразил Александру Фёдоровну, которая услы­шала о трагической судьбе замечательного русского про­мышленника. Блестящий кавалергардский офицер вышел в от­ставку и за двадцать лет создал Мальцовский промышленный район на стыке Калужской, Орловской и Смоленской губерний, где про­живало 100 тысяч человек, из которых 13-15 тысяч рабо­тали на построенных им предприятиях. 25 крупных заводов (чугуноли­тейные, железоделательные, механиче­ские, паровозо­вагонные, винокуренные, пивоваренные, лесопильные, кирпич­ные, фаян­совые) и 130 обслуживающих их предприятий состав­ляли про­мышленную империю Мальцова.

У Мальцова применялись самые новые технологии и самые новые машины из Европы. Были построены печи Сименса для выплавки рес­сорной стали, ранее в России непроизводимой. Дабы уменьшить вы­рубку лесов, велась разработка каменного угля и торфа. Для того, чтобы связать воедино удалённые за­воды, в 1877 году была построена узкоколейная железная до­рога протяжённостью в 203 версты. Паро­возы и вагоны — собст­венного производства. По рекам ходили паро­ходы собственного изготовления. Первый в России частный телеграф и даже теле­фонная связь. В этом оазисе среди окружающего бездоро­жья и бескормицы были созданы десятки образцовых ферм, которые поражали своими высокими урожаями. Производство стекла, фаянса, паровозов, вагонов, рельс, земледельческих орудий, ло­комобилей... Девиз генерала-фабриканта был простым: "Россия должна освобо­диться от иностранной зависимости! Все своё!"

Но самое главное, что отличало мальцовские заводы — это со­вер­шенно особые отношения между хозяевами и рабочими, чисто патри­архальные. В уставе Мальцовского товарищества было записано, что хозяева обязаны поддерживать в надлежа­щем виде и порядке боль­ницы и аптеки, продолжать выплаты пенсий и пособий сиротам, вдо­вам и немощным рабочим, а также ежегодно выделять из доходов оп­ределённый процент на благотворительность.

Уже в 1860-е годы доменный рабочий у Мальцова зарабаты­вал 18-25 рублей, тогда как на государственных заводах старший мастер по­лучал 15-20 рублей.

Рабочий день составлял 10-12 часов, а на особо тяжёлых про­и­звод­ствах был 8-часовым, в то время, как для России обычным был рабо­чий день по четырнадцать часов.

Для рабочих были выстроены одно— и двухэтажные дома с огоро­дами. На средства Мальцова содержались бесплатные школы и 8 боль­ниц, были открыты две аптеки, в 1876 году была по­строена "пяти­летка" — техническое училище по обучению черчению, механике и хи­мии. В итоге — среди рабочих почти по­головная грамотность и отсутст­вие пьянства.

Современник писал о промышленном районе Мальцова так: "Здесь была если не Америка, потому что здесь не было того оживленного индивидуального развития, какое характеризует Америку, то своего рода Аркадия: население жило здесь, не за­ботясь о завтрашнем дне, и не опасалось никаких невзгод... Что такое другие наши заводские рай­оны? Рассадники нищеты и центры пьянства и разврата прежде всего. Приезжайте сюда, вы не встретите ни одного нищего, а пья­ные разве в Лю­динове попадутся вам, да и то редко. Это не вырож­-дающееся поколение, каким является население окрестностей, это — люди сильные и сытые".

Александра Фёдоровна внимательно слушала канцлера, де­лала за­писи в своём блокноте. Особенно её заинтересовал рас­сказ о том, как Мальцов ввёл в оборот "мальцовки" — записки-талоны номиналом от трёх копеек до пяти рублей, которыми час­тично выплачивали зар­плату. Изначально на "мальцовки" в заводских в магази­нах отпуска­лись товары повседневного спроса по ценам, близким к себестоимости. Но затем "маль­цовки" стали использовать в денежном обороте цен­тральных губерний наравне с общегосударственными кредитными би­ле­тами.

— Если всё так было прекрасно, почему же Ваш дядюшка разорился? И зачем ему нужны были эти самые "мальцовки"?

— Денежные записки он стал печатать, Государыня, именно из-за нехватки оборотных средств. Этот тот самый бич русской промыш­ленности, да и сельского хозяйства, о котором говорили Сергей Фёдо­рович и Дмитрий Иванович. А вот когда в 1870 году правительство запретило выпуск таких талонов, начались фи­нансовые проблемы. А добило дядюшку государство. Он по за­казу Департамента железных дорог заключил договор на изго­товление в течение шести лет 150 па­ровозов и трёх тысяч ваго­нов, платформ и угольных вагонов из отече­ственных материа­лов. Дядюшка вложил в дело более двух миллионов собствен­ных денег, но Департамент разместил заказы за границей. Да к тому Моршанско-Сызранская дорога, для которой Мальцов из­гото­вил паровозов на полмиллиона, и которые она приняла, от­казалась оп­лачивать заказ из-за, якобы, банкротства. К 1880 году на складах ока­залось затаренной готовой про­дукции на полтора миллиона. В резуль­тате мальцовское предприятие за долг перед казной в три миллиона было передано в государству, а потом признано несостоятельным. Это при том, Государыня, что оце­нивалось оно больше, чем в пятнадцать

миллионов, а англичане готовы были дать и все тридцать миллионов!

— Николай Павлович, но ведь существуют банки! — удивилась Импе­ратрица. — Существуют кредиты! И вся Европа, начиная от крупней­ших промышленников, заканчивая мелкими лавочни­ками, пользуется

кредитами! И если у Вашего дя­дюшки было имущества на столько миллионов, что мешало ему занять деньги в банке?

— Позвольте мне, Ваше Величество, — дерзко вклинился Шара­пов. — Взять кредит в России может лишь иностранец. Русскому в банк до­рога закрыта. Вы ведь знаете, что наш внешний долг весьма существе­нен, и что наш Государственный банк зависим от иностранных бан­ков? — После кивка Императрицы, он про­должил. — Допустим, я при­хожу в наш Государственный банк и прошу кредита на миллион, и кредит этот вполне обеспечен моим имуществом. Но у него нет средств, и мне предложат лишь сто ты­сяч. Остальные девятьсот тысяч я буду искать у ростов­щика, под огромный процент. В то же время немец свободно открывает себе практически безграничный кредит в Берлине или Дрездене, а бельгиец — в Брюсселе или Париже. И немцу или бельгийцу наш, русский Государственный банк выдаст хоть де­сять мил­лионов. Поясню, почему. "Deutsche Bank" или "Comptoir d'Escompte" купит тратту для России и наш Госу­дарствен­ный банк обязан беспрекословно её выплатить. Мы помним, что наш банк является должником... А чтобы испол­нить эту "трас­сировку", за­кроют кредиты русским людям, соз­дадут искусст­венное безденежье в нескольких губерниях. При этом от того, что ино­странец открывает новое дело, количество денег в Рос­сии не увеличивается. Их наоборот, становится все меньше и меньше. Всё это — биржевые фокусы.