Эрлик в тумане

Ганзориг прислушивался к себе и к тому, что происходило снаружи, но ничего необычного не ощущал. Мерцающие точки становились ярче, и в какой-то момент он понял, что белый шум уже не на экране — теперь он наполнял саму атмосферу "Грифона".

— Не колдовать, — приказал Франц, разворачивая кресло. — Мика, данные.

— Данные, — повторила лейтенант. Ганзориг вновь почувствовал взгляд Саар, начал оборачиваться, но тут Мика принялась зачитывать полученные от приборов сведения:

— Спутниковая навигация упала, как только мы вошли в зону. Давление 460 мм, температура за бортом — минус 9 по Цельсию. Туман или что-то в этом роде. Пробы забортной воды... берутся. Состав воздуха анализируется. Радиоактивность в данный момент — 25 микрорентген в час.

— Давление низкое, — заметила Саар.

— Как в горах, — согласился Франц. — Будем акклиматизироваться, если там есть кислород. Что говорит Сверр?

Мика позвала Сверра и через минуту ответила.

— Он проверяет; сказал, что как только закончит, сразу сообщит.

Ганзориг смотрел на экран. Туман, о котором говорила лейтенант, был непрозрачным, густым, с видимыми завихрениями. Свет прожекторов тонул в этих вихрях, словно частицы, из которых состоял туман, почти ничего не отражали.

— Сверр готов, — сообщила Мика.

— Говорите, — приказал Франц.

Сверр ответил по громкой связи, чтобы его услышали все находившиеся на корабле.

— Я выполнил заклинания уровней "один — три", — произнес сухой мужской голос, и Ганзориг сразу представил себе Сверра — из всех присутствовавших в начале встречи лишь один мужчина из команды ассоциировался у него с этими независимыми, хладнокровными интонациями. — На каждом наблюдаются одни и те же закономерности. Вербальные заклинания здесь не работают. Здешнюю силу не связывают слова. Сигилы, формулы и прочие узоры также молчат. Но сила тут есть. Магия, не опирающаяся на письмо и слова, действует. Буду работать дальше и передам доклад, когда соберу всю информацию.

— Хорошо, — сказал Франц, и в эту секунду Ганзориг впервые увидел, как братья колдуют. До сих пор он отчего-то полагал, что колдовство им почти не требуется. Он знал тех, кто вообще не пользовался магией в быту — только на службе и только в ситуациях, когда это было необходимо. Магическая работа, как и любая другая, требовала затрат энергии, и каждый сам решал, применять ему силу или обойтись без нее.

Колдовство братьев не было зрелищным. Они просто выполнили молчаливое желание всей команды "Грифона". Франц сделал быстрое движение кистью, словно что-то схватил; Ганзориг бы его не заметил, если б внимательно не наблюдал за близнецами. Он сделал это, и мерцающие точки исчезли. Чем бы они ни были, теперь они оставались только снаружи, образуя разреженный белый шум.

Ганзориг вновь почувствовал спиной взгляд и на этот раз повернулся к Саар. Она сделала ему едва заметный знак, кивнув в направлении ближайшего коридора. Ганзориг посмотрел туда, и по коже у него поползли мурашки. Стены коридоров по обе стороны борта стали черными. Ядовито-зеленые знаки исчезли, словно их никогдане существовало. Сила в аномалии стирала и деактивировала все, что ей было неугодно.

— Франц, — сказал незнакомый голос по общей связи. — Вам надо на это посмотреть. Только что записали.

Не дожидаясь ответа близнецов, Мика сделала несколько переключений. Изображение на экране мигнуло и изменилось. Запись велась с камеры по правому борту. Ганзориг увидел воду: она казалась серой, гладкой, и больше походила на густую краску. Через несколько секунд в поле зрения камеры очутился объект, который врезался в "Грифон" и ушел вправо. Это была лодка, простая деревянная лодка с мотором, та самая, которую братья запустили в аномалию. Она скользнула мимо камеры и пропала из виду.

Некоторое время все молчали. Братья смотрели на экран, и Ганзориг не видел выражения их лиц, но отчего-то подумал, что они улыбаются.

— Сколько времени мы уже в аномалии? — спросил Кан. Близнецы развернулись. Они действительно улыбались: Джулиус — победно, Франц — сдержанно.

— Двадцать пять минут, — ответила Мика.

— Сто метров троса за двадцать пять минут... — начал Кан и замолчал, предлагая каждому додумать остальное самостоятельно.

— Наша скорость — сорок миль в час, но теперь ее можно считать субъективной, — ответил Франц. — Здесь иные соотношения пространства-времени.

— Мы теперь всегда будем двигаться со скоростью не ниже сорока миль? — спросил Кан. — Потому что если где-то перед нами "Эрлик", и мы не сможем придумать, как его обойти, не останавливаясь...

— Да, — сказал Франц. — Если госпожа Саар не сумеет овладеть этим пространством, рано или поздно мы в него врежемся.

Саар промолчала. Ганзориг посмотрел на кота, но тот уже улегся и зажмурился. Даже колдовские коты не слишком хорошо понимали человеческую речь, ограничиваясь набором из сотни простых слов.

— Будем думать, — подвел итог Франц. — В любом случае, в течение ближайших суток мы с ним не столкнемся, а вам необходимо отдохнуть. Корабельное время оставим без изменений, и сейчас... — он посмотрел на монитор Мики, — почти одиннадцать вечера. Отправляйтесь в каюты. Подъем в семь. В восемь вы должны быть здесь, и начнем работать.

8.

Саар стояла на палубе "Грифона" у плоской крышки огромного контейнера, который возвышался над палубой на метр. Его нижнюю часть удалили при перестройке судна. Вокруг клубился проклятый туман, из-за которого ей приходилось надевать респиратор и плотно прилегающие очки, чтобы мелкие частицы не набивались в глаза и легкие. Но они все равно попадали на лицо, покрывали тонким слоем волосы и одежду, поэтому после каждого возвращения ей приходилось заниматься чисткой и приводить себя в порядок. Частицы набивались в поры, и открытые части тела быстро желтели.

Кроме тумана, ее изводили белые вспышки, но и то, и другое не представляло реальной угрозы. Саар начала выходить наружу на второй день. Дышать здесь было можно: состав воздуха оказался характерен для горных областей с их недостатком кислорода, но анализы выдали несколько необычных примесей, свидетельствующих о вулканизме. Туман представлял собой мельчайшие частицы, своими острыми гранями и причудливой формой напоминающие вулканический пепел, хотя их поведение не подчинялось привычным законам: они двигались абсолютно независимо от потоков здешнего воздуха.

Саар быстро адаптировалась к новым условиям и уже на второй день пути принялась за дело. Экспериментировать внутри корабля было опасно и бессмысленно. Она умела работать с земным пространством, но здесь от нее требовалось нечто иное. По иронии своих законов многомерное пространство аномалии позволяло "Грифону" двигаться только в одном направлении. Откуда бы он в нее не вошел — с севера, востока, запада или юга, — он все равно столкнулся бы с лодкой и в какой-то момент мог столкнуться и с "Эрликом".

Однако здешнее пространство не было инертным, и теперь Саар пыталась понять, как с ним взаимодействовать. Трудность состояла в том, что ее манипуляции с тремя измерениями затрагивали и все остальные, которых она не чувствовала и поэтому не могла ими управлять.

Саар рассматривала свои ладони и вьевшиеся в них частицы тумана. В те далекие времена, когда она только начинала изучать свое ремесло, ее учитель велел каждый раз создавать трехмерную сетку и проверять результат с помощью катящегося шарика. Она давным-давно перестала пользоваться этим подспорьем для новичков, но сейчас ей приходилось все начинать с нуля.

Саар надела перчатки. Здесь было не только грязно, но и холодно. Чем дальше они уходили от края аномалии, тем ниже опускалась температура. Она раскинула перед собой мелкую сетку в виде куба со сторонами около метра, не позволяя ей касаться корабля. Сетка испускала слабое зеленоватое свечение. Саар свернула очерченное пространство в простую фигуру — тор, слегка наклоненный влево и открытый с ее стороны. Это у нее получилось без проблем. Она бросила внутрь лежавший на крышке контейнера шарик и вздохнула, покачав головой. Вместо того, чтобы катиться по кривой, описать полукруг и достичь нижней точки склоненного тора, через секунду шарик исчез и мгновенно выпал в десяти сантиметрах ниже входа, скатившись вниз. Саар расправила пространство, и шарик упал на палубу.

Его шаги она почувствовала, только когда он оказался в паре метров за ее спиной. Спустя несколько томительных секунд на крышку контейнера вспрыгнул черный гепард и улегся, свесив лапы и помахивая длинным хвостом.

Саар была достаточно опытна, чтобы не отвлекаться на зрителей, пусть даже тех, что ее волновали. Пытаясь разобраться в особенностях местной геометрии, она провела еще полчаса, пока, наконец, не соорудила невообразимую фигуру, чтобы избежать исчезновения шарика в дополнительных измерениях — впрочем, тщетно. Она полностью ушла в себя и не заметила, в какой момент гепард обернулся человеком.

Теперь он сидел на крышке контейнера, скрестив ноги, все в той же легкой одежде, что подстраивалась под цвет окружающей среды. Он не мерз, не надевал очков и респиратора, а медленно ползущие завихрения тумана огибали его фигуру, очерчивая прозрачный силуэт в десятке сантиметров от ее поверхности. Саар в который раз подумала, что ее интуитивный выбор оказался верным. Этот человек притягивал ее с той самой минуты, как она впервые увидела его на "Цзи То".

Он приходил сюда уже второй раз, но в первый визит не превращался в человека.

— Хочешь что-нибудь сказать? — недовольным тоном спросила Саар.

— Ты ошибаешься, — негромко сказал Кан. — Ты пытаешься работать с пространством так, словно оно трехмерное, а оно здесь другое.

— Спасибо, я и не знала, — прокряхтела Саар сквозь респиратор.

— Ты должна использовать другие измерения, — продолжил Кан, — а вместо этого ты пытаешься описать многомерную геометрию в рамках трех координат.

— Скажи на милость, как я могу их использовать? — Саар повернулась к нему лицом. — Как я могу использовать их, если мне до них не добраться? Сами-то мы находимся в трехмерном мире!

— Нет, мы находимся в многомерном мире, — возразил Кан. — Просто мы являемся трехмерными и естественно можем испытывать на себе только три измерения, в которых существует наш организм. Но работать ты должна не с тремя, а со всеми, чтобы мы в конце концов не врезались в "Эрлик" и при этом остались рядом с ним.

— Это я и без тебя знаю. Но ты либо выражайся точнее, либо уматывай.

Кан поднял руку и нарисовал перед собой в воздухе светящуюся фигуру, которую только что испытывала Саар. Она была точна до последнего изгиба.

— Смотри, — сказал он, и из его указательного пальца вытянулся металлический коготь. — Вот сюда ты кидаешь шарик, — он ткнул когтем в точку на фигуре, — а отсюда он выпадает. И выпадает мгновенно. Ты хочешь сделать так, чтобы шарик последовательно катился по кривой, но как только начинаешь воздействовать на здешнее пространство, оно меняется, и шарик не видит никакой окружности. Твой тор на самом деле имеет другую форму: он является окружностью в трех измерениях, но на него действуют и остальные, которых ты не видишь. Ты повторяешь одну и ту же ошибку. Ты задаешь путь, а надо задавать точки. Неважно, по какой траектории шарик доберется из пункта А в пункт Б. Найди закономерности не в пути, который тебе недоступен, а в соотношении точек входа и выхода.

— Шарику-то все равно, как он туда доберется, — глухо ответила Саар, не желая признавать правоту мальчишки, — но для нас это может оказаться еще как важно. Что с нами станет между этими двумя точками? Перемещение корабля по дополнительным измерениям вряд ли будет похоже на этот фокус с "исчезни здесь и появись там через секунду".

Кан не ответил. Он молчал, прикрыв глаза, а потом, спустя минуту, произнес:

— Для начала, увеличь его массу.

Вернувшись с палубы, Саар привела себя в порядок и отправилась к близнецам. Эти дни были напряженными. Братья Морган собирали информацию и перекраивали план своих действий сообразно новым сведениям. На вторые сутки они разослали несколько десятков зондов, которые на разной скорости летели за и перед кораблем, передавая изображение на "Грифон". Так они проверяли воздействие разных скоростей на объект, и появление "Эрлика" теперь не должно было стать неожиданностью. Тем более что у их навигатора возникли проблемы.

Тома не скоро освоилась в собственной каюте, но Саар была настойчива и велела ей привыкать жить одной. По мнению Саар — здесь она была солидарна с Ганзоригом, — их каюты напоминали собачьи будки и не годились для людей, но выбирать не приходилось. Это был не "Цзи То" и не суша. Впрочем, став сепаратисткой, Саар изменила образ жизни (но не свои пристрастия) и могла потерпеть неудобства.

В первый же день братья попросили Тому начать работать. Задача была не из простых: сведения об окружающей среде постоянно обновлялись, а об "Эрлике" Тома ничего не знала. Однако все это оказалось неважно.

— Мы будем задавать вопросы, — утром первого дня сказал Франц, — а ты — вычислять ветки. Хорошо?

Тома сидела, вцепившись в ручки стула на толстой пружинистой ножке. В ответ она лишь кивнула.

— Какова вероятность, что экипаж "Эрлика" жив? — спросил Франц.

Вопрос удивил Саар. Она внимательно слушала все, о чем говорили близнецы на "Цзи То", и ей казалось, что судьба пропавшего экипажа их не волнует.

Тома молчала. Саар видела, что теперь она не просто сидит, а погружается в свои вычисления. Она делала это очень быстро, но с тех пор, как Саар взяла ее под свою опеку, никогда — по собственной воле. Только если ее просили.

Внезапно она вскрикнула, закрыла лицо руками и склонилась к коленям. Ее плечи вздрагивали от беззвучного плача.

Саар стало невыносимо стыдно. Она не могла поднять глаз на близнецов.

— Тома! — прошипела она на родном языке. — Тома, черт тебя дери!

— Что ты увидела? — как ни в чем ни бывало полюбопытствовал Джулиус.

Тома начала всхлипывать.

— Простите, — сказала Саар и подошла к девушке. — Живо со мной, — велела она.

В каюте Тома опустилась на край кровати, вновь закрыв лицо ладонями. Саар встала в дверях, испытывая жгучее желание надавать ей пощечин.

— Тома, — процедила она. — Что ты творишь, негодная девчонка! Ты опозорила меня. Ты ведь моя ученица, по тебе они судят и обо мне! И что они подумают? Что я не научила тебя хорошим манерам? Что ты не можешь во время работы держать эмоции при себе? Это не круиз. Мы все можем погибнуть. Ты — наш навигатор, и наше будущее во многом зависит от тебя. А ты мало того что впадаешь в истерики, так еще и не можешь объяснить, в чем дело!

Тома подняла мокрое лицо с красными пятнами от прижатых ладоней.

— Я правда не знаю, что видела, — ответила она. — Но ничего, что касалось бы "Эрлика". Возможно, в нашем будущем его просто нет.

— Тогда почему ты плачешь?

— Потому что это видение обо мне. И это не одна из вероятностей, а единственная. Это просто случится. Однажды. Но я не знаю, что это такое. Не могу объяснить.