"Гневный" капитана второго ранга Лебедева, находился в дозоре юго-восточнее мыса Кара-бурун (Румелийский берег) в миле от кромки третьей линии минного заграждения, протянувшегося с юга на север. Одним своим краем это заграждение подходило практически к самому берегу, другим упиралось в другое минное заграждение выставлено с запада на восток. Время приближалось к 22.00, ещё четверть часа назад было получено сообщение, что к проливу подходит первая оперативная группа и надо быть особо внимательным, чтобы по ошибке её не атаковать. А вот "Гебен" как под воду провалился, его нигде не было, может быть, что и сегодня его не будет. Но возможно он предпримет попытку прорыва перед рассветом, надеясь на туман.

В пятнадцати кабельтов на юго-запад от эсминца, ночь озарилась яркой вспышкой взрыва, а через некоторое время донёсся глухой раскатистый звук от него. Кое-кто даже разглядел на фоне берега силуэт большого корабля. Прошло ещё несколько минут, и в силуэте был опознан потерявшийся "Гебен"

-Срочно сообщение на "Екатерину" — воскликнул Лебедев. "В восьми милях западнее мыса Кильос обнаружен германский крейсер "Гебен". Есть все основания считать, что он получил повреждения от подрыва на мине" — продиктовал он радиограмму старшему радиотелеграфисту, — корабль к бою изготовить, направление на взрыв, средний вперёд, — одна за другой следовали команды.

Эсминец начал набирать ход. Через несколько минут сигнальщики разглядели смазанный в темноте силуэт большого корабля, идущего к проливу. Лебедеву удалось сблизиться с "Гебеном" необнаруженным до шести кабельтов, это всего-то чуть больше километра.

-Лево на борт, минная атака, — отдал приказ командир эсминца.

И в момент поворота эсминец и был обнаружен противником. На него обрушился шквал снарядов. Создалось впечатление, что противник его обнаружил раньше и только пожелал подпустить поближе, чтобы уничтожить наверняка. Вторым или третьим залпом эсминец уже был поражен. Стопятидесятимиллиметровый снаряд прошил эсминец насквозь в районе полубака. Ещё один восьмидесятивосьмимиллиметровый снаряд разорвался возле третьего торпедного аппарата, выводя его из строя, небольшие повреждения получил также четвертый торпедный аппарат. Хвала Всевышнему что торпеды не детонировали, но трое матросов были убиты осколками, двое ранены. Через несколько секунд ещё один снаряд попал в эсминец, превращая третью дымовую трубу в бесформенное нагромождение железных конструкций. Дым из неё начал заволакивать кормовую оконечность корабля, так что комендорам кормового орудия на некоторое время пришлось покинуть орудийную площадку.

Эсминец уже вышел на параллельный курс, когда последовала команда сделать залп. Но эсминец смог разредить только второй и пятый торпедные аппараты и всего четыре торпеды устремились в сторону "Гебена". Из первого аппарата нельзя было стрелять, так как не позволял срез полубака, надо было ещё немного отвернуть от курса, чтобы стрелять без помех. Такая возможность появилась через несколько секунд, и ещё две торпеды устремились в сторону вражеского корабля. Эсминец кроме торпед задействовал и свою артиллерию, хотя все понимали, что их снаряды ничего поделать с этой махиной не смогут, разве только краску поцарапать, да по невероятному везению снаряд куда-то может залететь. И он залетел. Один из снарядов попал точно в прорезь под прицел стопятидесятимиллиметрового орудия, и влетев в каземат и взорвался там, выводит почти всё прислугу из строя. Но и немецкие комендоры не остаются в долгу, один стопятидесятимиллиметровый снаряд взрывается в котельном отделении, выводя котел из строя, ещё пара снарядов не разорвавшись, пробивают эсминец насквозь. А вот восьмидесятивосьмимиллиметровые снаряды, при попадании в цель, взрываются с постоянством, кромсая эсминец. "Гневный" уже почти развернулся на девяносто градусов, как в машинное отделение влетел стопятидесятимиллиметровый снаряд. Правая турбина была уничтожена, вода через пробоину начала стремительно заполнять отсек. Но в это же время, одна из четырёх торпед попадает в борт "Гебена" примерно в пяти метрах позади кормовой башни. Как раз в то место корпуса, где проходил коридор внешнего гребного вала. Вот это было уже серьёзно. Турбину пришлось остановить, так как вал был изрядно погнут и при работе создавал такую вибрацию, что была опасность разрушения самой турбины. Крен ещё больше увеличился, но зато дифферент на нос уменьшился. Управлять кораблем из-за потери внешнего вала стало трудно. Через минуту раздался ещё один взрыв. Это была торпеда из первого торпедного аппарата, которая попала в борт напротив носовой надстройки. Каждое попадание в отдельности не было катастрофическим, да и вместе они не несли кораблю немедленной гибели, но началось интенсивное поступление воды в котельное отделение. Два котла пришлось срочно затушить и стравить пар. Кроме того, был затоплен один артпогреб противоминной артиллерии и несколько бортовых коридоров. Но всё это вкупе с затоплением двух носовых отсеков от подрыва на мине создавало большой крен на левый борт и увеличение осадки на нос почти на метр. Остальные три торпеды первого залпа в цель, к сожалению, не попали. А что было бы, попади они в "Гебен"? Возможно никакое контрзатопление не помогло бы. И так, из-за этих трёх пробоин в левом борту линейного крейсера, экипажу пришлось приложить большие усилия по контрзатоплению, чтобы уменьшить крен и не дать кораблю перевернуться. Но за все свои беды немцы отыгрались на "Гневном", который после многочисленных попаданий медленно погружался кормой в морскую пучину в нескольких кабельтов от проходившего мимо крейсера.

После того, как в ночи прогремел взрыв, замеченный с "Нерпы", старший лейтенант Марков также направил свою подлодку в ту сторону. Хотя это и не его район патрулирования, но у него было право выбора. Двигаться приходилось со всей осторожностью, помня, что тут не только попадаются плавающие мины, но впереди ещё и минное заграждение, и надо точно попасть в проход в минном заграждении. Не прошло и получаса как впереди примерно в четырёх милях, но немного правее от курса идущей подлодки горизонт окрасили всполохи орудийных выстрелов, а потом стали слышны взрывы снарядов. В ночи шёл бой кого-то с кем-то.

-Вашвысокобродь, корабль пятнадцать право. Расстояние около тридцати кабельтовых. Похоже это наш эсминец. Его обстреливают — поступил доклад от сигнальщика.

Макаров распознал силуэт своего эсминца, рядом с которым вздымались фонтаны воды, с эсминца тоже стреляли, были видны факелы огня, вырывающиеся из его орудий.

-Вашвысокобродь, это должно германец его обстреливает. Это "Гебен" у берега, — вновь раздался голос сигнальщика.

Но Марков и сам распознал силуэт германского линейного крейсера после очередного залпа с него. Корабль крался вдоль берега по направлению к Босфору. И тут же у борта германского корабля сверкнула вспышка, в воздух поднялся огромный бесформенный фонтан воды. Вскоре донёсся звук взрыва.

-Или германец налетел на мину, или в него попала торпеда.

-Эсминец горит! Он теряет ход.

-Да, похоже перебит паропровод, — констатировал Марков, видя, как над эсминцем поднимается облако пара, — с такого расстояния его сейчас разнесут в клочья. И тут же, в подтверждение его слов, в эсминец один за другим попадают два снаряда. Эсминец окончательно остановился, имея большой пожар в районе средней надстройки, и было видно, что он оседает кормой в воду.

-Всё, сейчас эсминцу конец. Его уже ничего не спасёт — высказал своё мнение мичман Григорьев. Но тут у борта "Гебена" встал ещё один большой фонтан воды.

-"Гебен" ещё одну торпеду получил с эсминца! Ох, и дорогой же ценой досталось нашим это попадание. Надо спасать людей пока эсминец не затонул.

-Если мы начнем спасать людей, то "Гебен" уйдет. Мы за ними потом вернёмся. Курс лево двадцать, — тут же последовала команда, — Александр Николаевич, увеличьте ход до восьми узлов. Постараемся перехватить "Гебен", пока он занят расстрелом эсминца. Я уверен, нас с германского корабля ещё не видят.

Взяв новый курс, лодка увеличивала скорость, идя на пересечение с "Гебеном". По мере сокращения дистанции, стало заметно, что линейный крейсер имеет крен на левый борт, причём приличный, и небольшой дифферент на нос. В средней части корабля что-то сильно дымило, но открытого огня не было видно. "Гебен" перестал обстреливать обреченный эсминец и теперь просто спешил проскочить в пролив, пока не подтянулись другие русские корабли. До выхода на ударную позицию Маркову оставалось несколько минут.

"Надо предупредить командующего о противнике" — пронеслось в голове командира подлодки. "Но, если я ещё пару минут буду оставаться в надводном положении, меня заметят и корабль просто изменит курс. Тогда моя атака сорвётся. Но если я не предупрежу, и наши не узнают о "Гебене", а он вновь сумеет уйти? Мне этого точно не простят. А может, я зря переживаю, и эсминец успел донести о противнике, прежде чем погибнуть?

-Радиограмму командующему, — распорядился Марков, — вижу "Гебен" в трех милях северо-западнее мыса Кильос, курсом на пролив.

Я был на подходе к проливу, когда была перехвачена радиограмма с "Гневного" на "Екатерину". Узнав её содержание, я тут же направил радиограмму с приказом Новицкому — выслать эсминцы навстречу "Гебену", а ему самому с "Екатериной" занять позицию в восьми милях северо-восточнее маяка Румели-Фенер и не пропустить немца в пролив даже ценой гибели своего корабля. Хоть на таран идите, Павел Иванович!

-Иван Семёнович, курс на мыс Эльмос, попробуем там перехватить "Гебен" если он прорвётся мимо Новицкого.

-Но там минные заграждения.

-А у нас другого выбора нет. Мы подойдем к самой кромке заграждения. Оттуда до входа в пролив семь миль. Если войдём в пространство между заграждениями, сократим дистанцию ещё на две мили. Вот только пространства для маневра у нас с вами не будет. Будем ходить по струнке. Но если "Гебен" надумает прорываться в пролив на рассвете, то мы попадем под раздачу сразу шести береговых батарей, да и ночью они будут нам досаждать, поддерживая прорыв крейсера. От них попробуем противоминной артиллерией отбиться, сосредоточив главный калибр на "Гебене". Но будем надеяться, что мимо Новицкого он не проскочит без повреждений для своей шкуры.

Если вообще сможет прорваться, всё же, в этот раз, мы хорошо его прижали. Из донесения известно, что при прорыве через минное поле он получил повреждение.

-Мой "Гебен", — только так всегда говорил капитан цур зее Рихард Аккерман о своём корабле. Аккерман стоял на мостике линейного крейсера, который сейчас крался в темноте вдоль румелийского берега к Босфору. Его одолевали сомнения по поводу благополучного исхода этого похода. Он хорошо понимал все те опасности, что поджидают на пути к спасительному проливу его, а главное его любимый крейсер.

Это и минные поля, что так густо понаставили русские для того чтобы его "Гебен" не мог беспрепятственно выходить в море или возвращаться обратно. И русские подводные лодки, которые нахально патрулируют выход из пролива на виду береговых батарей и всего турецкого флота. И хотя "Гебен" формально тоже числится в турецком флоте и носит название "Явуз Султан Селим", но фактически как был он кораблём Германского Императорского военно-морского флота, (Kaiserliche Marine) так и остаётся им, несмотря ни на какие переименования. Экипаж также состоит исключительно из немецких моряков за исключением нескольких десятков турок, в большинстве своём сейчас кидающих лопатками уголёк в топки котлов, да используемых на других работах, где не нужно напрягать отсутствующие у них мозги, да и то, только под присмотром кого-то из экипажа. Ну кто же их подпустит к механизмам корабля? Не дай Бог ещё сломают. А сломают обязательно. Дикари... Есть на борту ещё несколько турецких офицеров, но они также тут находятся в качестве балласта, и ни за что не отвечают.

Аккерман с самого начала был против этого похода. Хотя сам поход линейного крейсера предусматривал только сопровождение конвоя с войсками до Зунгулдака и немедленное возвращение назад. Но даже этот короткий поход, в условиях полного господства русских на море, связан с большой вероятностью быть перехваченными дредноутами противника.

Но турки настояли, чтобы на прикрытие конвоя адмирал вывел в море главную ударную силу — "Гебен". Это, несмотря на то, что конвой будут сопровождать почти все боеспособные корабли турецкого флота.

Начальный этап операции прошел вполне удачно — вспоминал Аккерман прошедшие сутки. Похоже, что русские проглядели выход конвоя в море. Та русская субмарина, что следила за выходом из пролива, из-за аварии вынуждена была уйти в сторону Крыма, так было доложено воздушной разведкой. А других подлодок с береговых наблюдательных постов обнаружено не было. То, что перед проливом подлодок не было, отчасти подтвердилось, так как корабли и суда конвоя вышли беспрепятственно и атакам не подвергались. Можно считать, что операция по проводке конвоя прошла благополучно, хотя ночью на юго-западе горизонт осветило яркое зарево, вскоре потухшее. А раз корабли соблюдали радиомолчание, выяснить что это было, до утра не представлялось возможным. Но, по всей вероятности, один из транспортов стал жертвой мины или атаки русской подводной лодки.

Когда на востоке небо только начало сереть, а до Зунгулдака оставалось десять миль, адмирал приказал отряду прикрытия повернуть назад, оставив с конвоем несколько слабо вооруженных и тихоходных кораблей. Он чувствовал, что русские уже спешат перекрыть пути отхода к проливу, и пока не поздно, надо уходить. "Теперь караван и сам доберётся до порта, так как сейчас главная цель русских это перехватить "Гебен", а не конвой" — были слова адмирала. (Вот тут адмирал ошибался. Русские решили и "Гебен" утопить и конвой уничтожить).

Мы бы успели проскочить мимо русских в пролив, если бы не мольбы конвоя, избиваемого прямо в порту Зунгулдака русскими броненосцами, которые подошли туда с рассветом. И адмирал повернул "Гебен" обратно. Хотя и был против, и высказал свои сомнения в целесообразности такого решения, напоминая командованию Турции, что нас у пролива могут ожидать два русских линкора, если мы не поспешим обратно. Но он не мог игнорировать прямые приказы из Стамбула, и ему пришлось повернуть корабль к Зунгулдаку. Хотя наше возвращение не облегчило положения судов в порту. А вот "Гебену" это возвращение стоило двух попаданий двенадцатидюймовых снарядов и потерей четырнадцати человек погибшими. После этого противник уже точно знал, что мы ещё в море, и за нами устроили охоту. Нам негде спрятаться, это не океан, а большое озеро, названо почему-то морем, возможно из-за больших глубин. Берега этого моря в основном принадлежат нашему противнику. Мы рассчитывали на время укрыться в одном из портов нашего союзника Болгарии, но, как стало известно из перехваченных радиограмм русских, они в этот раз не отступятся и будут нас преследовать, где бы мы ни укрылись. А так как ни один Болгарский порт не защищён в достаточной мере от обстрела с моря и там не уберечь наш корабль, то нам ничего не оставалось делать, кроме как прорываться в пролив. Из переговоров между русскими кораблями стало известно, что к проливу стягивается почти весь русский флот. Если мы не поторопимся, то, максимум через два часа, будет поздно. Полностью погасив ходовые огни, без малейшего проблеска света, мы крадёмся под самым берегом как тёмная, призрачная тень. А из-за того, что идём под берегом, в любой момент можем налететь или на мель или скалу, а больше всего у нас шансов налететь на русскую мину, которых тут сотни. Но и русские корабли где-то рядом, и они ищут нас. С наблюдательных постов отовсюду внимательно всматриваются в темноту десятки зорких глаз, вдруг где-то мелькнёт огонёк или силуэт вражеского корабля. Корабль готов к бою, орудия развёрнуты по-боевому и каждой башне отведён свой сектор обстрела. На боевых постах все находятся в полной готовности, и в любой момент корабль готов открыть огонь. Но сейчас он скользит по воде безмолвно, и ничто не выдает ту напряжённую жизнь, которая кипит внутри его отсеков. Только монотонный плеск воды, разрезаемой форштевнем, раздаётся в тишине. Осталось совсем немного, час хода, и мы в безопасности. Помоги нам Бог чтобы глаза русских наблюдателей устали, чтобы они нас не заметили и позволили проскочить незаметно. Ситуацию благоприятной не назовёшь. Идём в неизвестности, и быть готовым нужно ко всему. Странно, раньше мы проклинали темноту, а теперь с надеждой смотрим на небо, желая отсрочить восход луны, чтобы её предательский свет не выдал нас".