“Что за счастье может быть у человека, который не может испытать ни голода, ни страха смерти, ни других таких приятных и понятных вещей?!” — вопросили бы люди.
Если решены все жизненно необходимые потребности, и человеку не нужно что-то делать, чтобы обеспечить себя питанием, водой, то остаётся последняя, неотделяемая часть потребностей.
Что-то делать, чтоб стало хорошо.
Это даже не совсем биохимия, хотя и она тоже в органических нейросетях, сколько именно принцип обучаемости нейросетей.
Иногда это называют самореализацией, вспоминая Маслова. Иногда чувством собственной нужности или собственной важности.
Но гораздо проще и понятней назвать это ЧСХ-действия.
Да, именно "чтобы стало". ЧСХ-действие — то, от чего ты получаешь удовольствие в процессе и счастье в результате.
ЧСХ-действием может быть любое занятие. Кто-то аккуратно клеит воксельную модель танка Последней Ближневосточной. Кто-то занимается любовью. Кто-то ставит физические эксперименты над целой планетой...
Есть, пожалуй, только одно ограничение. ЧСХ-действие должно быть можно повторять, выполняя цикл процесс-результат-процесс-повторить или процесс-результат-перезарядка. Второе — лучше, потому что появляется контраст от другого занятия или другого ЧСХ-действия в роли “перезарядки”. А если не будет контраста — то самое любимое занятие приедается, а пики счастья и уровень удовольствия снижаются, вплоть до обнуления ЧСХ-ощущения...
Но в любом случае, сделать людям "хорошо"... Не, не так. Каждому человеку сделать "хорошо" можно легко и просто. И несколькими способами. И обернуть в разные обёртки.
А если требуется, чтоб люди что-то делали — то нужно просто связать это каждо-личное "хорошо" с необходимым действием. Основы Манипулирования.
Самый же известный способ такой связи — это игра. Где есть чётко описанные правила, условия победы(и поражения) и не менее чёткое и ясное "хорошо!" для каждого игравшего и каждого победившего.
Именно поэтому Игра оказывается основой большинства действий пост-людей. Даже для тех, кто уже нашёл свое Призвание, на время, короткое или нет, или навсегда — просто они перестают обращать на Игру внимание, у них и без того есть способ делать себе хорошо, любимое занятие навсегда, а Игра просто продолжает измерять и взвешивать их успехи.
И вот такие пост-люди, трудящиеся с удовольствием и ради счастья, смотрели на всё так же запертых в Убежище просто людей, обременённых потребностями и страданиями, вроде зарабатывания бессмысленными занятиями куска хлеба, и никак не могли избавиться от надоедливого зуда жизни неустроенно живущих в подземных коридорах с протекающими трубами и плутоватыми священниками всё-таки почти таких же людей.
Нельзя сказать, что во всей культуре пост-людей не имелось способов исправить ситуацию. Имелись, ещё как. Неясность была в том, что именно требовалось получить в итоге.
Можно было полностью вывести эту группу людей наружу и включить их в существующую культуру какого-либо купольного города. В принципе.
А можно было переформатировать эту культуру и получить очередной уникальный кусочек культуры пост-людей.
Ещё можно было просто уничтожить Эдем и его обитателей — выводя наружу и включая в культуру новой Земли только новорожденных детей. Спустя некоторое, весьма короткое время, обитатели Эдема просто умерли бы от старости и ликвидировали проблему...
Но этот вариант был хоть и наиболее простым, не интересовал никого. В том числе и потому, что он был наиболее простым — и наименее полезным.
Спорили Варианты и оверлюди над тем, что интереснее и полезнее — опыт трансформации таких застрявших в прошлом взрослых людей в разумных пост-людей, или ещё одна уникальная субкультура. А если второе — то какой она будет?
Но эти продолжающие споры в Сети Интеллекты оставались для Виктора и Бренды где-то далеко. Здесь и сейчас, с людьми и Эдемом, работала та небольшая команда, которая осталась после сворачивания основной исследовательской темы и разлёта большинства Вариантов по своим делам.
База практически не изменилась, разве что превратились в унигель и стекли в баки опустевшие помещения.
Логистика определяет, и пусть на Земле с этим далеко не так сложно, как в космосе — здесь везде есть вещество, включая особенно ценные элементы — но оставлять на месте сотни весьма ценных килограмм, которые гораздо более ценны были бы применёнными в другом месте или местах, не стали.
Остались на месте технические помещения на поверхности, да раскопанный и восстановленный верхний уровень, где сейчас и обитала команда.
Виктор задумчиво вышагивал, глядя на базу снаружи. Его плотно оплетали ткани симбионта, защищающие Варианта от пыли.
Рядом, одетая лишь в лёгкую одежку, напоминавшую одеяния древних мусульманок, но зеленовато-прозрачную, шла Бренда. Впрочем, даже эту вуаль она носила скорее по привычке — от земных угроз она, даже голая, была защищена не хуже Виктора. С-класс, да.
Они возвращались с прогулки по пустоши зоны отчуждения — не парк и даже не благоустроенная земля мест практически за границей зоны, но всё же разнообразие и какая-никакая открытая природа. А Бренда, хоть кое-как, с горем пополам, смогла принять концепцию открытого мира, но все же периодически о ней забывала, выталкивая из сознания как любую мешающую и неприятную мысль — так что ей, особенно после многих дней работы на базе и в Убежище, было весьма полезно пройтись по пыльной пустоши...
Да, Убежище продолжало жить — немалым трудом синтетов и устройств новой системы жизнеобеспечения, что развернули на поверхности и верхнем уровне. Для обитателей же не поменялось практически ничего. Всё так же старались священники, так же работали механики, так же ничего не происходило в жизни обывателей.
— Я изучал историю. — негромко, размеренно, в такт шагам, говорил Виктор. — Сама идея о том, что человеческое тело можно усовершенствовать, появилась не так давно. Тогда главенствовала другая идея — что человеческое тело свято, совершенно, и только в самых худших случаях, когда потеряна рука или нога, можно использовать заменитель...
— Оскверняющий чистоту, — кивнула Бренда. — Я знаю об этом.
— Да, это очень похоже на то, чем удерживали вас. Но в той истории идея об усовершенствовании победила. Вот только победив и став аксиомой, она разделилась на два пути. Первый путь называли очень просто — “люди — сырьё”.
Бренда поёжилась от интонации Виктора — жесткой, даже жестокой.
— Что это значит... значило?
— Всего лишь то, что человек не имеет право на волю, свободу, самостоятельность... Ни в чем. Он предназначен стать товаром или продуктом. Ну, всё совсем просто, Бренда, — глаз симбионта взглянул на девушку с затылка Варианта. — Человека брали под контроль, удаляли из организма лишнее, вставляли нужные механизмы и отправляли что-то делать. Хотя нет, я пропустил — человека сначала рождали таким, каким нужно, и только потом с ним проводили все эти операции. Мозг для управления каким-нибудь механизмом. Руки для тонких операций. Глаза для распознавания образов. Всё вместе — как платформа для оружия.
— ...Зачем? — спустя минуту выдавила Бренда. Ей показалось, что она начала понимать тех, кто когда-то заперся в Убежище и начал проповедовать культ чистоты.
— Для них это было проще и, дешевле, чем использовать технику. — несколько неуверенно ответил Виктор.
— А второй путь? Он был таким же?
— Нет! — даже как-то облегченно усмехнулся Вариант. — Второй путь звучал “люди — сырьё для сверхцивилизации”.
Бренда морщила лоб, пыталась думать... И со вздохом призналась:
— Я не понимаю.
— Это нормально. — откликнулся Виктор. — А что ты не понимаешь?
— В чём разница?
— Разница.. — Виктор даже остановился, выдержав толчок в спину всего невеликого веса Бренды, и повернулся к ней. — Разница огромная. Из одних инструментов не построишь цивилизацию. А первый путь приводил только к появлению инструментов. Весь же разумный потенциал реализовывала только “элита”, небольшая замкнутая группа. Никакого разнообразия. Никаких путей. Только элита с её крошечной композицией и полностью управляемая ими армия киборгов... Муравейник — с Матками во главе.
— А второй??
— А второй... Результат второго — это мы. Цивилизация, являющаяся мозгом из миллиардов нейронов, каждый из которых и сам разумен. Теоретики предполагали, что при достижении числа нейронов и их связности на уровне человеческого мозга — пятисот миллиардов — цивилизация обретёт свой собственный сверхразум. Мы сейчас где-то возле этого порога.
— И что? — с интересом спросила Бренда.
— Не знаю. Не заметил.
Демографическая справка: С начала 2186 года до введения в работу первых космогородов и заодно памятников Падению — Апокалиптона в 2213 и Темпелтона в 2221 — и ещё некоторое время население лишь убывало от выживших 7 миллиардов. Но к 2222 году, когда практически все зарегистрированные земляне были защищены от природных условий, число пост-людей органического происхождения выровнялось. Смертность тем не менее не являлась нулевой до конца 23-го века, хоть и постепенно падала. Рост численности обеспечил примерно 20 миллиардов высокоразумных органического происхождения к концу 23 века. В 24-м веке окончательно сформировали комплекс процедур рестарта, что сделало рост населения экспоненциальным и обнулило его убывание, а кроме этого, началось массовое восстановление сохраненных в глубокой заморозке. Также к тому времени относится массовый и окончательный переход на инкубаторское вынашивание, а сочетание всего этого, как считается, в том числе и привело к деус-кризису 2380-го.
Дальнейший рост численности высокоразумных органического происхождения плотно связан со скоростью строительства жилых объёмов, которая скачкообразно возрастала три раза — при освоении систем Проксимы, Толимана и Сириуса — и имела незначительное локальное падение в пределах Солсистемы. Основные вехи здесь — 100 миллиардов к 2400-му, 256 миллиардов к 2500-му и 389 — к 2600-му. К 2683 (текущий год) порог в 500 миллиардов должен быть уже пройден...
Их снова ждала работа. Поддерживать жизнь, спасать от смерти. В любом случае, какой бы не выбрала культура пост-людей, корректировать жизнь обитателей Эдема.
Ведь на самом деле, что бы не выбрали, в любом случае обитатели Эдема должны были узнать о мире за стенами Убежища и принять его.
А это, согласитесь, довольно сложно.
Даже хотя бы подготовить базис. То есть — подготовить жителей к изменению мировоззрения.
Технически говоря, сложнее всего из людей этому поддаются люди относительно большого возраста, чьи синапсы не привыкли к активной и разнообразной работе и в чьём рационе не хватало ряда полезных веществ — аминокислот незаменимого ряда, например, а так же солнечного света.
То есть, мягко говоря, в этих границах и находилась бОльшая часть населения Эдема.
А то, что относительно большим возраст мог считаться только для них — поскольку начало этого “относительно большого” у оригинальных людей приходилось практически на конец роста, т.е на начало четвертого десятилетия жизни — ну... Это печально.
И никакие гипноизлучатели не перенастроят мозг, если он и сам уже практически не способен перенастраиваться.
Но... Шанс есть. Поэтому активная перестройка пищевых комбайнов внутри Эдема велась практически с самого начала. Как и переделка системы освещения... В общем, механики уже были большей частью в курсе ситуации вокруг Эдема — и в большинстве её одобряли.
Сложнее было с остальными — у кого не было сложной и разнообразной работы. Даже ситуация со священниками была проще — они с радостью подчинялись... Чем обрекали себя на большие проблемы при будущей интеграции, то есть, вообще были к ней не годны без ретровирусной терапии и сопутствующей прошивки мозгов — но пока что проблем с ними не ожидалось.
А вот обычные жители...
Хотя ответ лежал на самом видном месте. Если вся жизнь пост-людей есть Игра, то почему бы у тех не завестись своей, особенной “игре”? Тем более что и без того вся их “работа”, не имевшая практического смысла кроме как подсчёта “очков”, была такой себе “игрой”. Без шанса на победу, смысла — кроме хоть какого-то занятия выживающих — и прочих необходимых ЧСХ-действий, но всё ж таки...
Придумать мир, могущий вписаться в мироощущение и верования этих людей и при этом продвигающий их хоть немного поближе к миру пост-людей... Ну, сложно, конечно, но ничего невозможного, и сразу же среди миллиардов землян нашлись буквально набросившиеся на такую интересную задачу.
* * *
Рэй проснулся внезапно, как будто его что-то разбудило. Вот только не было ничего, что его могло бы разбудить — не шуршала в своем закутке Шара, давно надоевшая жена, не звучали за дверью шаги и говорки соседей, не было даже хорошо знакомого хриплого баска ближнего стражника и далёких звуков Церкви.
Вот оно.
Вокруг было тихо.
Настолько тихо, что упавшая где-то недалеко капля воды — недотёпа-жена опять не закрутила кран, вот лентяйка — его и разбудила.
Лениво зевая и почесывая брюхо, Рэй воздвигнулся над кроватью и пошлепал к двери — оттуда, во-первых, можно заглянуть к жене, а во-вторых, выглянуть на улицу.
Одеяние у него, если что, вполне чистое, правильное — шорты на чреслах, да шлепанцы на ногах. Не грех и в церковь зайти, если что.
Жены на месте не обнаружилось, да и на вопль “эй, Шара” она откликнуться не соизволила. Рэй почесал с наслаждением голову и повернулся к улице.
Чё ж такое, и на улице никого. Неужели опять проповедь в соборе, а он все пропустил? Святые отцы такого не одобрят, ещё епитимью выдадут, как в прошлый раз… Рэй сглотнул и заторопился к собору.
Улица была в порядке, даже чище, чем обычно, когда ее подметал сам Рэй. Фонари горели нормально. Воздух свежий… Только экраны молчат и никого нет. “Ну, точно проповедь пропустил”, обречённо подумал прихожанин.
Вот и последний поворот перед собором… Рей вывернул из-за угла и остолбенел.
Двери собора были распахнуты настежь, и за ними — ну, как увидел Рэй — никого и не было.
А вот перед дверьми…
Святой отец, непогрешимый и неподкупный, как заворожённый шёл за девицей, чью кожу покрывали грешные узоры, а из чистой плоти торчали грязные металлические крылья. Шёл и тянул руки, а девица только отступала и посмеивалась.
— Над святым отцом смеяться! — ахнул при виде такого непотребства Рэй.
Девица остановилась и оглянулась:
— Ещё одно. Само в руки бежит.
От легкого толчка ее рукой священник отлетел назад, к дверям собора, и растянулся на полу. А девица развернулась к нему.
Мерзкие узоры из зелёных ломаных линий на белой шкуре ее, похожей больше не на кожу, а на пластик, таяли и растворялись, как и твердая белизна ее шкуры, сменяясь ровной розовой кожей самой такой молодой девицы. Втягивались под кожу торчащие железки…
