Жестко и быстро (попаданство, фэнтези, боев.иск.)

— И вы, дедушка, решили вставить палки в колеса Вольфару?

— Сообразительный малый, — расцвел Александр Тимофеевич, — такую возможность грех не использовать.

— Спасибо на добром слове, но вы второй раз наступаете на одни и те же грабли, — сказал я, — а именно — забываете спросить мое мнение. Увы и ах — но вы не получите ни акций, ни предприятия, все это останется у дяди Вольфара, а я просто договорюсь с ним о выплате компенсации.

Вот тут деда слегка подвел его великолепный самоконтроль. Он забарабанил пальцами по столу, и я мог только догадываться, какая буря клокочет под видимым спокойствием. Шутка ли — нахальный бесправный 'младший' после своего словесного демарша вздумал еще и на деле поперек воли главы Дома поступить.

— И чем же ты аргументируешь такое свое решение, Реджинальд? — несколько помрачнев, спросил он.

— Аргументы? Пожалуйста. Если смысл моего включения в ваш Дом был именно в акциях, то не дать вам их — простейший путь на волю. Это раз. Я не испытываю ненависти к дяде Вольфару и не намерен усложнять ему жизнь — это два. И третье — повторюсь, я не считаю вас родней, не рад, что вы запоздало заявили на меня свои права, и не намерен ни в чем сотрудничать ни с вами лично, ни с вашим Домом, если это не будет совпадать с моими собственными интересами. И если вдруг вы подумывали о церемонии присяги — даже не надейтесь. Я вам ни за что не присягну. Так что, давайте уж начистоту, плюс одна запись в геральдическом реестре боевых магов будет стоить вам совершенно нелояльного члена в Доме, который обязательно вставит вам палку при первой же возможности, в колесо или куда уж получится. В виду всего сказанного — может, вы откажетесь от прав на меня и мы разойдемся по-человечески?

Взгляд деда метал молнии почти в прямом смысле слова, но голос прозвучал почти весело:

— Ба, Реджи, да ты никак войну объявить решил? От недостатка самоуверенности в организме ты точно не умрешь.

— Мои силы, может, и невелики, но в пустыне я научился кое-чему. Как не сдаваться.

— Реджинальд, — вмешался Петр Николаевич, — я верно понимаю, что вы вините Александра Тимофеевича за его невмешательство в суд и следствие?

— Виню? Ни в коем случае. Просто понял, что он мне не родной человек. Ну а какой может быть спрос с чужого?

— Тут вы не правы. Можем прямо сейчас поехать в мой кабинет — там в ящике стола лежат копии всех документов по вашему делу. Я и моя команда по распоряжению Александра Тимофеевича следили за процессом от и до, выискивали любые зацепки. Но взглянем правде в глаза — против вас были все улики. Масса их. Там без божьего суда при любом раскладе не получилось бы обойтись, даже церберы-крючкотворы могли бы только затянуть дело, но не изменить итог. Так что вмешательство наше ничем бы не помогло, только лишние осложнения.

Я пожал плечами.

— Бесполезный или нет — но это был бы поступок родни. Вы, Александр Тимофеевич, и ваши сыновья — вот три главных человека в этом Доме, каждый из которых мог бы повлиять на остальных заступиться за меня. Никто не заступился. Какая вы после этого родня? Так что даже если моя нелояльность Дому еще может каким-то образом измениться, например, если я женюсь на кузине Анне — сугубо умозрительно, конечно, ведь вы же ни за что не отдадите ее, прогрессирующий четвертый уровень, за безродного неудачника вроде меня, которого и так считаете своей собственностью — то вы трое все равно останетесь мне чужими. Даже будь вы мне родней по линии жены — я никогда не забуду, как меня бросили умирать в пустыне. И потому акции я вам не отдам.

— Вообще-то, я собирался их у тебя купить.

— Тогда пункт номер три не актуален. Но первый и второй никуда не деваются, потому — не продается.

В этот момент шеф СБ откинулся на спинку кресла и издал смешок:

— Что ж, мне остается только вернуться в офис и уволить пяток дилетантов...

— Это кого же?

— Спецов наших штатных, которые составляли на вас психологическую модель... она разительно отличается от того человека, которого я вижу. Диаметрально причем.

Я пожал плечами:

— Не их вина. Малыш Реджи, на которого они составили модель, умер в пустыне. Я совершенно другой человек, что вы сами и заметили. Так что, дедушка? Разговор закончен и я могу удалиться? В свои комнаты или вообще из поместья?

Дед внезапно тяжело вздохнул.

— Да, давно я так не лажал, — сказал он, обращаясь ни к кому конкретно. — Зря я вообще начал разговор за эти чертовы акции... В общем, не они были главной темой для разговора...

— И что же, в таком случае?

— Томас Рэмм. Точнее, его смерть. А еще точнее — его убийца. Преступник тот, кому это выгодно, и мы с Петром Николаичем уже голову сломали, пытаясь понять, кому и в чем была эта выгода.

Я скептически покачал головой:

— Все, что я знал — рассказал следователям, и не один раз. А Петр Николаевич вроде как копии в своем столе держит. Без понятия, что тут еще прибавить.

— Об этом чуть позже... Господин Уэйн, надо думать, ваши предполагаемые обязанности внезапно... испарились, так что...

— Секундочку, — вмешался я, — обязанности остались, ведь вам по-прежнему необходимо добиться от моего дяди согласия вернуть акции в мою собственность. Правда, я это сделаю, скорее всего, раньше вас, но официальный ход делу дать надо.

— Будет сделано, — кивнул тот.

— Премного благодарен. У меня все, в таком случае.

Дед сделал знак дежурящему внутри дома слуге, тот немедленно вышел на балкон.

— Иван, проводи господина Уэйна в буфет и должным образом угости, а потом распорядись, чтобы его отвезли домой или куда ему будет угодно.

— Слушаюсь.

Душеприказчик откланялся, поблагодарил за гостеприимство и ушел, на балконе мы остались втроем.

Шеф СБ прокашлялся.

— Итак. В смерти Томаса была определенная выгода многим людям, каждому своя, в том числе и вам, но потенциальные проблемы в виде обвинения и суда заведомо перекрывали тот плюс, что он перестал бы вас изводить. Однако я могу с ходу назвать по меньшей мере четырех людей, которым смерть Томаса Рэмма была весьма выгодна.

— Дайте угадаю... его мачеха, тетя Маргарет — без сомнения, но остальные...

— Ваши двоюродные сестры, его единокровные. Им выгода почти та же, что и их матери.

Я недоверчиво покосился на него:

— Лина и Мина? Убийцы? По-моему, вам все же стоит кого-то там уволить, потому что сестрички вряд ли могли бы кого-то убить.

— А я и не утверждал, что они убийцы. Просто сообщил, что им была прямая выгода в смерти старшего брата, и знаю, что они технически могли бы осуществить убийство Томаса, подставив вас.

— Глупость, если честно. Вас послушать — так Дом Рэмм прямо кишит людьми, способными убить одного родственника и подставить другого... Лина и Мина — из тех людей, которые на холодный расчет не способны, они больше эмоциями думают, так сказать... Они никогда не ссорились с Томасом, Томас их не обижал. Да, они к нему горячей любви не испытывали, как и ко мне, но убийство?!

Петр Николаевич кивнул:

— Конечно, не обижал. Ему хватало вас. Однако презрение Томаса к слабосильным ни для кого не секрет, и сестры прекрасно понимали, что если вы куда-то исчезнете — они на очереди следующие, и когда Томас станет главой Дома — все будет еще хуже. Вам, кстати, известно, что у Лины и Мины коэффициент интеллекта — за сто шестьдесят?

— Они умные, да. Хотя не знал, что настолько. И мне все еще трудно представить себе Мину, которая бьет кого-то по голове статуэткой...

— Бесспорный факт в том, что убийство не могло произойти без помощи кого-то из своих. Даже если убийца не из своих, он должен был как-то узнать, к примеру, ваши взаимоотношения с Томасом, без этого невозможно составить план убийства с подставой.

Я только развел руками:

— Так об этом знали все, кому не лень. С тех пор как близняшки перестали ходить в школу, заменив учителей приходящими преподавателями, усадьба стала проходным двором. Кстати... вы говорили о четырех.

— Четвертый — это парень, который соперничал с Томасом за девушку. Они оба учились в одном университете, Томас на первом курсе, его соперник на втором.

— А это уже реальнее. Парень, столкнувшийся с конкурентом — вовсе не спокойные уравновешенные девочки. Главный вопрос: а какого, простите, черта вы вспоминаете об этом сопернике только сейчас, а не на суде?

Шеф СБ внимательно посмотрел на меня:

— Сказать честно?

— Желательно.

— Я не рассматривал такую версию ранее, так как был уверен в вашей виновности, — признался он. — Соответственно, все варианты рассматривались исключительно с точки зрения задачи 'вывести из-под удара виновного'. И только когда было получено свидетельство Всеведущего, начали прорабатывать другие варианты. Должен сказать, что подстава была организована и выполнена мастерски, и даже есть мнение, что преступник имел доступ к системе видеонаблюдения усадьбы. Впрочем... меня главным образом интересует один-единственный вопрос.

— Какой? — спросил я.

— Мне необходимо знать, как... эм-м-м... произошел ваш переход от спокойного состояния до гнева, который заставил вас пойти к брату с тяжелым предметом в руках. Точнее — причина.

Я вздохнул.

— Как вы знаете, я учился в восьмой благородной школе, последний класс, это в трех километрах отсюда. Томас закончил ее на год раньше, но у него там остались приятели. А я как раз перевелся туда. Так Томас догадался зайти на школьную сетевую страничку для общения и слил туда кое-какие мои детские фотографии, из-за чего я запросто мог стать целью насмешек. Когда я увидел это, то меня взбесило, что Томас даже в школе не даст мне жить спокойно. Взял статуэтку и пошел.

Петр Николаевич наклонился вперед:

— Вы сами обнаружили эту информацию или вам о ней сообщил кто-то из одноклассников, скажем? Это важно.

— Мне сообщил одноклассник, Лех Яблонский.

— Ну вот, как я и говорил, — сказал шеф СБ деду, — последний контраргумент устранен.

— А о чем вообще речь? — поинтересовался я.

— Я выдвинул, помимо основной, еще и дополнительную версию. Первая заключалась в том, что преступник просто убрал Томаса, и если это был его соперник — ему не требовалось бы вас подставлять, по большому счету. Убийство и ваше желание дать брату по мозгам могло быть совпадением. Дополнительная версия заключается в подставе, но и тут есть два варианта. Первый — что целью был Томас. Второй — что вы. И теперь последний спорный момент мы знаем. Вот мое видение: информацию, вас неприглядно выставляющую, слил не Томас на самом деле, а кто-то от его имени, возможно, взломав его доступ в школьную сеть. Затем Лех Яблонский сообщает вам о ней в нужный момент, как раз когда Томас уже мертв, вы берете статуэтку и идете в его комнаты. И все сыграно как по нотам.

Я кивнул, соглашаясь, и заметил:

— Тут тоже есть слабые места. Лех, вообще, очень порядочный парень из хорошей семьи, ну вы и сами это знаете. Он в буфете на переменах покупает сосиски, хотя сам мяса не ест, только рыбу, и выходит во двор кормить бездомных кошек. Я его другом считаю и не могу представить замешанным в такую подлость.

— Он мог быть слепым орудием. Ему говорит приятель: Лех, гляди, тут на Реджи такие фотки уморные выложили. И он, ужаснувшись, поспешил предупредить своего друга о том, какую пакость ему сделали. Ловушка захлопнулась.

— Второе слабое место — Лех мог и не сообщить об этом вовремя. Наконец — я мог и не вскипеть от гнева и не пойти бить Томаса.

Шеф СБ пожал плечами:

— Это минимальные сложности. Не сообщил Лех — так он не единственный ваш одноклассник, и приятели у вас имеются и помимо него. А если б не пошли со статуэткой — не проблема, вас не застали бы на месте преступления, но это всего лишь на одну-две улики меньше. Которых против вас имелось немало.

Я потянулся к бокалу с лимонадом и промочил горло.

— Петр Николаевич, все это звучит складно, но остается главный вопрос: а кому оно надо? Кому малыш Реджи, уступчивый и неамбициозный, мог дорогу перейти?

— Сам по себе — никому. Дело во все тех же акциях. Мне Сэнфорд, экономист, служащий Александру Тимофеевичу, растолковал кое-какие моменты. Рунное производство само по себе не очень доходное, по меркам богатых Домов, но все же доходное. Это раз. Второй момент заключается в том, что оборудование, которым это предприятие располагает, весьма дорогое и достать его очень проблематично. Ваш покойный отец приобрел его по дешевке, использовав очень редкую возможность и провернув для этого крайне сложный многоходовый договор. Ситуация такова, что несмотря на всю малорентабельность предприятия, оно играет ключевую роль. Создать такое же конкуренты не могут, им выгоднее закупать аналогичную продукцию втридорога, чем городить собственное производство с большими капиталовложениями. А Дом Рэмм благодаря этому производству выпускает товар, в основном, элементы персональной защиты, который незначительно превосходит конкурентов, по привлекательной цене. И потому 'УПР' в некоторой степени лидирует в своем сегменте рынка. Если рунное предприятие уводят — концерн 'УПР' будет вынужден закупать комплектующие, как это делают все, и его товар потеряет свое небольшое, но превосходство. А конкурент, завладевший вашим пакетом акций, вырвется вперед. Так что тут дело не в банальном доходе заводика на пятьдесят душ персонала, а в переделе рынка как минимум в масштабах Аквилонии, допускаю, что и ближнего зарубежья тоже.

Я понимающе кивнул:

— В таком случае, подозреваемых вагон и малая тележка. Организатором операции может быть не только конкурент, но и вообще любой авантюрист, потому что, получи он пакет — сможет выручить за него гораздо больше, чем прибыль с предприятия, при этом и Дом Рэмм, и конкуренты будут вынуждены наперегонки предлагать максимальную цену.

— Именно.

— Но тут есть неувязочка. Меня подставляют, дядя Вольфар забирает мои акции. Вариант, что он и есть преступник, я исключаю — он бы не пожертвовал для этого своим сыном, более того, он мог бы просто договориться со мной, у него не возникло бы с этим ни малейшей проблемы. Так как, скажите мне, злоумышленник планировал наложить руки на акции?! Он не мог предвидеть, что я внезапно решусь на Божий суд и буду оправдан.

— Рискну предположить, что организатор планировал аккуратно сдать исполнителя. Вас бы оправдали, но вы уже на улице, одинокий сирота без дворянства. Дальше не составило бы труда получить у вас акции за небольшую сумму и помощь. Вплоть до того, что Дом злоумышленника, если он состоит в каком-либо Доме, мог бы предложить вам перейти к ним и обрести защиту и утраченные дворянские привилегии. Правда, он не учел, что Дом Сабуровых внезапно заявит свои права. Таким образом, вы все равно остаетесь потенциальной мишенью.

Я снова отпил из бокала.

— В таком случае, я рискну высказать вполне себе имеющую право на жизнь версию. Преступник, провернувший такую комбинацию, наверное, не дурак, он должен был бы понимать, что Дом Сабуровых своего не упустит и из затеи ничего не получится. Потому мне видится совершенно логичной версия, что наиболее вероятный злоумышленник — не кто иной, как тот, кому вы, Петр Николаевич, служите.