Заложники темпорального ниппеля

Это было, когда начиналось начало,

Когда наша матерь-земля возникала.

Вершины, белея снегами, вздымались

И прочно стояли, и не колебались.

Ручьи водопадами ниспадали,

Ущелья и русла себе пробивали.

По гладким равнинам они разбегались,

В широкие реки они превращались.

Превращались они в полноводные реки.

Украшеньем земли становились навеки.

Среди черной земли создавая узоры,

По низким местам возникали озера.

Но черной недолго земля оставалась,

Повсюду трава из нее пробивалась.

Листвою зеленой и хвоей блистая,

Холмы одевала трава молодая.

Открылись для жизни широкие двери,

Цветами покрылись гранитные глыбы.

В тайге обитают различные звери.

В озерах и реках блаженствуют рыбы.

А степи привольные и зеленые

Стадами пасущимися заполнены.

Кони осторожные там пасутся,

Коровы там медленно бродят.

Овцы бесчисленные снуют,

Все они пищу себе находят.

А за просторами белого моря

Великое множество людей обитает.

Такое множество там народа,

Что даже жилья для всех не хватает.

Юрта юрты там боками касается,

Всю прибрежную землю они занимают,

Прохожие в тесноте толкаются,

Друг за друга одеждами задевают.

Локтями, боками или одеждами

Человек задевает за человека.

А посреди аала стоит белоснежная

Дворцовая юрта хана-бека.

(Из эпической поэмы "Алтын Чюс" в изложении Владимира Солоухина)

Неяркое освещение, спокойный ритм, и повествовательные интонации напева — всё это создавало умиротворённую обстановку. Через полчаса Нюта повторила натирание коленей желчью, и ещё через полчаса, и ещё. А исполнительница продолжала напевать, рассказывая древнюю бесконечную как этот мир историю. Потом Ызырга встала на ноги и подложила в очаг несколько брусочков кизяка. Кажется, заслушалась, и забыла про боли в коленях. Вот она — волшебная сила искусства.

* * *

На следующее утро, у юрты Ызырги стал собираться народ, каждый со своей проблемой. Нюта никак не ожидала, что окажется в центре внимания. Спокойная и неторопливая она открыла приём. Рядом находился верный Муус, который растолковывал то, что не удавалось понять из-за недостаточного знания языка. У него, конечно, тоже случались моменты непонимания, но опыт нахождения общего языка с использованием жестов, пантомим, указаний пальцем или рисования — немедленно использовался, приводя к нужному результату.

Григорий Иванович, учил молодых парней премудростям зимней рыбалки.

Так незаметно пролетело три дня. За эти дни, Ызырга так и не вспомнила о своих больных коленках. Она деловито сновала по юрте и без страха стала выходить на улицу, правда Нюта, не переставая, меняла ей примочки и припарки, лечение оказалось удачным. Больше всех радовался Григорий, приговаривая:

— Я же говорил, волшебное средство! — Нюта молча улыбалась.

Утром четвёртого дня, когда уже было пора возвращаться домой, всё селение проснулось от громкого лая собак. Люди выходили из юрт посмотреть на гостей. Оказалось, что это по пути домой из святого места заехал шаман. Если Нюта верно поняла, то это так называемые Сундуки, что расположены в Ширинском районе. Однажды, ещё в школе, они ездили в это удивительное сооружение, возведённое причудами природы и состоящее из девяти гор. Первый Сундук, или гора Онло — Обзорная скала — это древняя обсерватория. Говорят, что на Первом Сундуке даже обычный человек становится целителем. А вот на Четвертом Сундуке имеются древние рисунки, показывающие обряд посвящения в шаманы, на Пятом — есть специальное углубление, где раньше проводили ночь, чтобы посетило видение. Удивительная штука память! Ещё несколько минут тому назад, девушка ничего не помнила, а тут — на тебе — давно позабытое поднято наверх.

— Просто как в библиотеке — улыбнулась она про себя.

Все вышли приветствовать гостя. На голове у него была странная замызганная лисья шапка с рогами, почти полностью закрывавшая лицо, юбка с кожаной кисеей, длинный шарф, куртка со множеством непонятных символов.

Нюта наблюдала за встречей поселян с шаманом. Интересное дело, наряду с уважением и страхом, которое высказывали ему люди, в их взглядах сквозили какие-то не распознанные, но более тёплые чувства. Присмотревшись, девушка поняла, что кочевники просто любят старика и ждут его посещений, ведь он единственный, кто может им помочь. Люди толпились вокруг него и что-то рассказывали, жестикулируя, до Нюты пару раз долетело — Богиня Исцеления — и она поняла, что речь идёт о ней.

Вскоре вернулась Ызырга и сказала, что шаман ждёт Богиню Исцеления для беседы. Невольно задумалась: а что она знает о шаманах? Вспомнилось прочитанное: шаман является избранником духов, посредником между миром людей и сакральным миром, он может видеть иную реальность и путешествовать по мирам Вселенной. Во всяком случае, ничего иного память из своих хранилищ не извлекла.

Одевшись потеплее, девушка направилась туда, где остановился долгожданный гость. Это была одна из трёх небольших юрт маленького кочевья, которую предоставили в полное распоряжение уважаемого человека. Он сидел у очага, сняв свои ритуальные одежды, его плащ, нагрудник, сапоги из мягкой расшитой кожи, рукавицы, шапка, все было аккуратно развешано у входа. Старик окинул её взглядом полным любопытства. Пригласил присесть у очага и лишь тогда, когда глаза привыкли к полумраку, Нюта смогла разглядеть внутреннее убранство помещения. На стенах развешаны шкуры животных, ими же устелен пол. Здесь присутствовали многие вещи, необходимые при проведении ритуалов. Напротив входа на самом почетном месте стоял, прислоненный к стенке, массивный круглый бубен, рядом на стене висели маленькие идолы в лохматой одежде — духи-покровители. А слева, знакомые по рисункам, что показывал Сергей Анатольевич, фигурки обитателей Верхнего и Нижнего мира, сделанные из бронзы с любовью и мастерством. Это помощники, сопровождавшие шамана во время камлания и путешествия по местам, где его душа бродит в поисках совета или помощи, знания или исцеления тех, кому он старается помочь.

Старик расспрашивал, откуда она, где училась целительству, и девушка не знала, что ответить. Немного поразмыслив, изрекла — я пришла из Верхнего мира — она помнила, что во время камлания, когда шаман впадает в состояние транса и экстаза, происходит его общение с духами Верхнего, Среднего и Нижнего миров. Он внимательно посмотрел на Нюту, будто хотел прочесть её мысли. Но смутить её не так-то просто, особенно, когда профессиональные навыки, подстёгнутые недавней практикой, взяли верх и над осторожностью, и что уж там — тактичностью.

Измученное бледное лицо, запавшие глаза, неуверенные и вялые движения, дрожание рук, сами о том не подозревая, перевели кудесника в положение пациента, и прежде чем продолжить разговор, доктор попросила разрешение подержать его за руку.

* * *

Учащенный пульс вкупе со всеми другими признаками говорил о сильном переутомлении. Улыбнувшись, она спросила старика, хорошо ли он спит. Тот вновь посмотрел на неё своим пронизывающим насквозь взглядом. В другое время она, возможно, содрогнулась бы под впечатлением этих поистине колдовских глаз, но именно в этот момент силилась в условиях плохого освещения оценить окраску белков и обнаружить некоторые другие признаки.

Вернувшись в юрту Ызырги, девушка среди трав и корешков, что хранились у неё в кисетах, висящих на стене, нашла горец птичий, малину таежную, девясил, душицу, багульник болотный, донник, взяла в равных частях. Залила кипятком, накрыла теплым покрывалом и оставила у очага.

Затем накрошила корень валерианы, две полноценных щепотки залила двумя чашками кипящей воды и оставила в закрытой посуде. Когда травы настоялись, мудрая Ызырга, от себя добавила небольшой кувшинчик мёда. Для получения оптимального эффекта такой чай необходимо заваривать каждый раз заново. Нюта приготовила вечернюю порцию, и сама пошла к юрте, где расположился больной. Он встретил её улыбкой.

Принял из её рук чашечку, похожую на глубокое блюдце, и стал пить маленькими глотками. А Нюта подливала понемногу. Его открытость и почти детская доверчивость подкупали своей искренностью.

Тем временем стемнело, в дымовое отверстие юрты заглянули ночные звезды. Нюта зачаровано смотрела в небо, которое раскрылось над ней в небольшом отверстии, как в подзорной трубе. Нахлынули воспоминания, странные, с привкусом горечи:

Звёздное небо слепит свободой,

Музыкой ветра дождик звучит,

Арфой Эола звон колокольный,

Магия света душу пьянит.

Длинные письма, слов переборы,

Книги, свеча, и сверкает луна,

Длинные волосы, глупые споры,

Звон колокольчиков из серебра...

Вздохнув, Нюта засобиралась домой, а старый шаман, долго смотрел ей вслед. Они только что договорились о том, что он будет трижды в день пить такой чай, который станет ему готовить Ызырга, и перед каждым чаепитием, то есть сразу после еды, девять раз обходить стойбище в том же направлении, что и солнце. И будет так девять дней. А потом духи смогут расслышать его окрепший голос. И больше пить этот чай не следует.

Глава 12 На подхвате

После постройки дома, Лёшка с Натальей почти постоянно пропадали в пещере, готовя пути отступления и разведывая новые ходы. Сергей Анатольёвич с Григорием Ивановичем, вооружившись теодолитом, занимались подробнейшей съёмкой рельефа вершины горы, на которой располагалась пещера. Предстояла серьёзная стройка, и для её планирования необходимо иметь подробную карту, даже план, на котором отмечены все детали рельефа и даже деревья.

Сашка оставался не у дел. Принести воды или насечь дров молодому крепкому парню дело недолгое, а женщины ещё и не каждый раз просили его об этом. В общем, чтобы товарищ не скучал, поручил ему Лёха два больших, но неспешных дела. Заготовить побольше жердей и прутьев, чтобы, как земля оттает, начать делать плетни. А второе — соорудить печку для обжига известняка. Цемента у них мало, а камней вокруг много. Так что кладку на известковый раствор им придется практиковать в солидных объёмах.

Конструкцию печки разыскали на одном из лазерных дисков, что прихватили вместе с ноутбуком. А на жерди отлично годятся деревца подлеска, что тянутся вверх к солнечному свету, затенённые кронами больших деревьев. Удаление этой поросли — это одновременно и санитарная рубка леса, и добыча стройматериала. А для плетения годятся ветки, отделяемые от стволиков при подготовке их к службе в качестве кольев.

Так что Сашка связывал их в вязанки и стаскивал к "усадьбе", складывая рядом с жердями, которые старательно ошкуривал. Кривые и неказистые стволы рубил на дрова. Склад заготовленного материала он сформировал прямо на промёрзшей земле чуть в стороне от построек. Куча собиралась большая — нехорошо было бы устраивать её в месте, где люди ходят. А эта низинка чуть в стороне от натоптанных стёжек.

Чуть выше по склону он потихоньку сложил из камней печку. Зимний морозец не позволял использовать глиняный раствор — тот быстро застывал. Поэтому кладку вёл на сухую, тщательно подгоняя поверхности. Конечно, делать это удобнее, когда материал не слишком твёрдый, поэтому использовал не звонкий плитняк с осыпи, а носил куски, откалываемые им от монолита, выход которого нашёл неподалеку на склоне.

В трудах прошла зима. Красавица печка радовала глаз аккуратно выполненным сводом, а ниже по склону, почти заполнив ложбину, ждала своего часа припорошённая снегом огромная куча материала, плетнями из которого они планировали защитить будущие огороды от внимания многочисленных четвероногих соседей.

Наступил долгожданный февраль — месяц наиболее благоприятный для заготовки леса, чтобы выстроить капитальный дом и баню. Перед тем, как переключиться на эту работу, Сашка впервые растопил печь, убедился, что горит хорошо, от души набил её дровами, чтобы "пропеклась" и, взвалив на плечо мотопилу, отправился с Лёшкой валить давно намеченные деревья за логом, что к западу.

Потом было много тяжелой работы. Дни удлинялись, становилось теплее. Появились сосульки, прошли обильные запоздалые снегопады и, наконец, зажурчали ручьи. Заглянув как-то к своему жердевому складу, Сашка озадаченно почесал репу, и решил никому пока не говорить о том непотребстве, что он тут натворил. В том смысле, что он сам разберётся и выправит положение, когда выдастся немного времени.

Печь размокла и частично стекла белесыми струйками, куда бы вы подумали? Конечно в ложок, где талая вода залила всё, что он наготовил в морозы, отчего выглядело это очень неаппетитно.

Руки дошли до этого безобразия только через месяц. Разрушил завал, перекрывший воде путь через ложбину, и вода ушла. Пока копал, продираясь сквозь переплетённые корневища и полусгнившие палки, переплетённые ленточками снятой с жердей коры, пожаловал Лёха. Присвистнул и принялся помогать.

— Сашенька, мон шер ами! Кто надоумил тебя складывать печку из известняка, а деревянные заготовки — в ямку?

— С ямкой, каюсь. Моя недоработка, — тут действительно нечем крыть. — Не подумал, что из полосок коры может образоваться такая запруда. Поначалу-то уход для воды был, это я уже потом тут набезобразничал. Вот про печку — это чистой воды несчастный случай. Откуда же мне было знать, как выглядит этот известняк. Просто камень помягче выбирал. Он ведь не размокал, пока я его от монолита не отколол.

— Он и не размок бы, если бы ты его не прокалил. Получилась негашёная известь, а потом, соединившись с водой, сделалась гашёной и всё измазюкала. Не понимаю, как она тут ничего не растворила?

За что Сашка уважает Лёху, это за то, что он дудндук. Ни ругаться не мастер, ни надсмехаться не любитель. Или скажет, что делать, или промолчит. Вот и сейчас спокойно и деловито помогает выкладывать несчастные скользкие жерди на ровную площадку клетью. Это — чтобы просыхали. А связки прутьев, потяжелевшие от влаги, в четыре руки устанавливают вертикально. Так они быстрее обтекут.

Кляксу грязно-белой каши, в которую растеклась печка, собрали лопатами. Получилось несколько вёдер.

* * *

Чёрно-серого щенка, подаренного Сашке Пычахтаем, назвали Волкодавом. Этот будущий кобель оказался нрава спокойного, но нелюдимого. Никуда не лез, отдавая свободное время осмотру достопримечательностей вокруг усадьбы, и гонялся за живностью, с которой встречался во время прогулок, отчего ел всегда с аппетитом. Бывать в доме он откровенно не любил — заходил туда вечером с последним из людей, а выходил утром с первым, кто поднялся.

Здешние морозные ночи не располагали ко сну на свежем воздухе, несмотря на плотную шубу из мягкой щенячьей шерсти, снабжённую добротным подшёрстком. Тем более что холода усиливались.

Рук человеческих этот сын свободной лесостепи избегал — ласкаться не стремился, но, если потреплют играючи или погладят — сносил терпеливо. Признаков ума или глупости за ним замечено не было. Собака, и собака. Сказать, чтобы он как-то особенно относился хоть к кому-нибудь, пожалуй, рановато. Мал ещё пёса. Твёрдо знал он три вещи: время приёма пищи, свою кличку и команду "Ко мне".