Драконьи грезы радужного цвета

— Давно он тебя тискает?

— Кто? — Шельм недоуменно моргнул.

— Наследничек, — произнес лекарь подозрительно ровным голосом, и немного расслабившийся в тишине шут сразу же подобрался.

— Он меня не тискает. Он просто пытался тем самым унизить, у него такое бывает. К тому же, был уверен, что при тебе, я ему ничего сказать все равно не смогу.

— И что же ты, все терпишь?

— Я шут, мое оружие — насмешка, — легко обронил Шельм и улыбнулся. Не по-настоящему, а лишь для того, чтобы успокоить явно не просто так интересующегося Ставраса. Тот на такую улыбку не повелся. Сегодня уже видел, как он умеет улыбаться, когда на самом деле этого хочет, сейчас шут не хотел, но был вынужден.

— И меч ты с собой таскаешь чисто как модный аксессуар?

— Обычно я его не таскаю.

— Но регулярно с ним упражняешься.

Их взгляды сцепились через стол.

— Мы еще не спарринговали, ты не можешь знать, владею ли я им, — тщательно взвешивая слова, произнес Ландышфуки.

— Уверен, что владеешь, — отрезал Ставрас, и вновь вернул разговор к вопросу, с которого все началось. — Так что же наследник?

— А что с ним?

— Он тебе нравится?

— Он наследник, как и короля, таких, как он, не выбирают.

— И раз он королевич, ты позволяешь ему распускать руки, и отводишь душу лишь на светских раутах, издеваясь над ним при гостях?

— Слушай, — шут начал злиться. Ригулти это почувствовал, но заострять внимание намеренно не стал. — Какая тебе разница?

— Две недели назад я видел его в поместье одной, так называемой, светской львицы на поверку оказавшейся лишь дворовой кошкой, — задумчиво обронил Ставрас, допивая чай.

— И? — не утерпел шут, уже догадываясь, к чему он клонит.

— И у него на челе красовался весьма характерный фонарь. Боровок вдохновенно врал, что получил его на охоте, сражаясь с диким вепрем чуть ли не в одиночку...

— И что? Если ты забыл, охота эта, действительно, имела место быть...

— А у вепря, небось, была просто восхитительная голубая шкурка и лучистые бирюзовые глазки... — хитро прищурившись, посмотрел на шута лекарь.

— О, дорогой, — томно закатив эти самый бирюзовые глазки к потолку, вдохновенно откликнулся тот. — Неужели, ты подумал, что я...

— Шельм! — неожиданно резко рявкнул лекарь и стукнул ладонью по столу. Шут подавился всеми словами, что готов был произнести и прикусил язык, тут же схватившись за щеку. Больно!

— М? — промычал он, хмуро уставившись на посерьезневшего лекаря.

— Просто ответь мне без всех этих глупых ужимок.

— Я — шут, — запротестовал было тот, но по карим, почти желтым глазам, вовремя успел прочитать, что на этот раз со Ставрасом это не прокатит. — Хорошо. Я поколотил его слегка, доволен?

— Вполне, — вставая, обронил лекарь, удовлетворенный тем, что все же сумел добиться от шута тех ответов, которые ждал. — Идем. Твой Боровок приехал.

— Он не мой! — рыкнул раздосадованный шут и тоже поднялся. — И как ты узнал?

— Слышишь, Шелест ржёт?

Шут прислушался.

— Знаешь, по-моему, он не просто ржет, он ухохатывается, — с подозрением протянул Шельм.

— Да уж, по-видимому, Боровок верхом на лошади, то еще зрелище.

— Да, нет, нормально он на ней смотрится, если брюхо не выпячивает, — бросил шут. — Я думаю твоего коня, скорее, рассмешили пух и перья на плюмаже.

— Прости, на чем пух и перья?

Шут тяжело вздохнул.

— Ну, он же королевич, как никак, наверное, считает, что ему положено.

— Что положено?

— Выглядеть даже в седле так, чтобы его издали было видно, и чтобы каждый встречный ни с кем перепутать не смог бы, — с неохотой проговорил Шельм.

— Так, — почти прорычал Ставрас, и уже собрался выскочить на улицу, чтобы как следует вправить мозги малолетнему идиоту, даром что королевичу, но шут вцепился в рукав его куртки насмерть.

— Ставрас, да остынь ты! Он же глупый еще, юный, неопытный, — попытался вразумить его Шельм, которому Воровека даже жалко стало.

— Юный? Неопытный? А ты у нас, значит, старый и умудренный опытом? Думаешь, я не знаю, что ты его всего на год старше?

— Откуда ты... — пораженно выдохнул шут. О его настоящем возрасте не знал даже король. Ну юный, ну, нахальный, ну, шут, кому интересно, сколько ему там лет на самом деле?

— Я очень давно, ты сам сказал, живу в этом городе, Шельм, — серьезно глядя в бирюзовые глаза, отозвался лекарь, и высвободил рукав из хватки его пальцев. Развернулся к двери и добавил: — И в этом путешествии вы с Боровком оба будете слушаться меня. Беспрекословно. Ясно?

— Ясно, — тяжело вздохнул шут, но все же добавил: — Ты все же с ним поаккуратней. Единственный наследник, как никак.

— Разберемся, — буркнул Ставрас и вышел.

Да, плюмаж с пухом, перьями, самоцветами и золотой уздечкой принц потерял, еще даже не выехав со двора Драконьей Аптеки, хоть и орал так, словно его тут режут живьем. Шельм ему сочувствовал. Искренне. Хотя и знал, что королевич порой может быть изрядным гадом. Но Ставрас, злой, как не вовремя разбуженный дракон, и совершенно не стесняющийся в выражениях, оторвался на бедном Воровеке так, что под конец обличительной речи, тот, по глазам было видно, готов был разреветься в голос и сбежать во дворец, навсегда забыв об идее похода за Радужным Драконом, как о страшном сне. Но, все же, насупившись, с третьей попытки взгромоздился в обычное, без пуха, самоцветов и тем более золота, седло, и сказал, что так и быть поедет, как последний босяк. Шельм мысленно похвалил его. Может, и избалованный, но упертый. Глядишь, и вырастет из него что-то путное, особенно, если перевоспитывать его продолжит именно Ставрас.

— Ну, и чего ты встал, — бросил лекарь из седла, протягивая все еще стоящему на земле шуту руку. Тот растерянно хлопнул ресницами. Лекарь усмехнулся. Склонился над ним и прошептал, так, чтобы Воровек, пыхтящий неподалеку, не услышал: — Мы же договорились, что ты едешь со мной.

— А что на двойную ношу скажет твой конь? — осведомился шут неприязненно.

— Не волнуйся... милый, — промурлыкал Ставрас. — Шелест и тройную, даже если третьим будет наш с тобой Боровок, унесет. — И легко подхватив его, усадил не сзади, а перед собой. Шельм замер. Но Ставрас по-свойски притиснул его к своей груди, положив руку на живот, который мальчишка непроизвольно попытался в себя втянуть, и рассмеялся ему на ухо: — Не дергайся. Как бы тебе не хотелось обратного, Шельм Ландышфуки, мальчиками я все же не интересуюсь.

— Не очень-то и хотелось, — нахально вскинулся шут, мазнув приятно пахнувшими волосами по щеке лекаря, тот зажмурился.

— Вот и прекрасно, милый, — мурлыкнул тот, но их прервал, как всегда, беспардонный королевич.

— Вы там что, еще не намиловались, а? Мы едем или нет?

— Едем, едем, — хищно оскалился лекарь и добавил чуть тише, так, чтобы услышал лишь Шельм: — Добро пожаловать в персональный ад, Боровченок.

4.

Веровек Палтусович слишком поздно понял, что попал.

В плохом, нет, в самом плохом смысле последнего слова.Причем, по личному мнению королевича, которое у него сложилось на удивление быстро, даже если бы он попал на деньги, задолжав какому-нибудь прощелыге полказны любимого папеньки, было бы не так ужасно. А вот попасть на Драконьего Лекаря оказалось в сто крат страшней. Не помогали, ни угрозы: от них пришлось отказаться почти сразу, еще до того, как они выехали из Северных Врат Драконьей столицы Драконьей Страны. Потому что при одном взгляде на вторую лошадь, по самое не балуйся навьюченную, по мнению королевича, только самым необходимым, Ригулти сначала выматерился так, что уши в трубочку свернулись не то, что у Воровека, даже у Шельма. Потом долго, пристально, смотрел в глаза наследника, от чего у бедняжки Веровека по спине поползли струйки пота, а все опухшее от невоздержанности в чревоугодии лицо пошло красными пятнами. А затем суровый лекарь зычно и как-то по-особенному свистнул. Лошадь встала на дыбы, сбросив все вьюки на мостовую, и умчалась в сторону Радужного Дворца. Веровеку ничего не оставалось, как тоскливо смотреть ей вслед.

Попытка задавить авторитетом и убедить взять с собой хоть что-то из сброшенного трусливой конягой, понятное дело, не увенчалась успехом. Ригулти развернул своего чудо-коня и поскакал в сторону выезда из города. Королевич был вынужден поспевать за ним, что было не так уж просто. Конь под ним был не столь резв, как конь лекаря, несший на своей спине двоих, (с чем тоже приходилось мириться). Ни увещевания: Веровек было попробовал, но лекарь так искусно выворачивал все его слова наизнанку, что пришлось прикусить язык, а то неизвестно до чего бы договорился. Скорей всего, до чего-нибудь крайне невыгодного и неприятного для себя, любимого. Ни мольбы: когда после трех часов беспрерывной скачки Веровек, весь потный и с трудом уже державшийся в седле, стал ныть о привале. Так и ехали, пока королевич не попытался применить последнее оружие в борьбе с противным и мерзким лекаришкой.

— Все. Я больше никуда не поеду, — заявил он, притормаживая коня на дороге петляющей между двух огромных полей, колосящихся золотом пшеницы. И гордо вскинул голову, подбочениваясь.

Ставрас, проскакавший вперед, притормозил Шелеста, натянув поводья, и повернулся в его сторону. Посмотрел, долго, пристально. А потом усмехнулся.

— Ставрас, не надо! — успел крикнуть Шельм, до этого старавшийся не вмешиваться в их с королевичем разборки, но куда там. Лекарь поставил коня на дыбы, тот загарцевал на задних ногах, развернулся и скакнул так, что Веровек и моргнуть не успел, как Ставрас с Шельмом оказались где-то далеко впереди, почти на горизонте, на котором виднелась небольшая поросль деревьев, не иначе, опушка леса.

— Эй! Меня подождите! — заорал во всю мощь глотки королевич и подхлестнул коня. В голове билась только одна мысль, "А, если бросят, что тогда? Как он в столицу и без дракона-то вернется?" Засмеют же, захают.

— А если он заблудится? — первое, что спросил шут, когда Ригулти все же заставил разогнавшегося Шелеста притормозить.

— Будем искать, — философски отозвался тот и легко спрыгнул на землю.

— А оно нам надо? — поинтересовался шут, приземляясь рядом с ним.

— Нам, может, и не надо, а вот ему, однозначно, пойдет на пользу, — пробурчал лекарь, осматриваясь. — Думаю, заночуем здесь.

— Прямо в лесу? Зачем?

— Затем, что твой ненаглядный Боров все равно доберется до нас только к вечеру, а уж в замке, что здесь неподалеку, мы рискуем просто его не дождаться.

— Почему? — не понял Ландышфуки, недоуменно глядя в почти желтые глаза лекаря.

— Потому что, чтобы проехать в замок надо немного свернуть. Думаешь, он додумается? Что-то мне кажется, вряд ли.

— Да, наверное, — согласился шут и, сняв с себя кулон, быстро "намагичил" котелок, три глубокие миски и мешочек крупы.

Разумеется, ничего сверх магического в его волшебстве не было, он ничего из этого не создавал сам, просто вынул из походного кулона то, что требовалось именно сейчас. Вслед за кухонной утварью последовало большое, стеганое одеяло из верблюжьей шерсти и маленькая подушечка, хитро сшитая в форме собачьей косточки, чтобы было удобнее подкладывать именно под шею. Как и предполагал Ставрас, шут оказался на удивление предусмотрительным молодым человеком. Коротко хмыкнув, Драконий Лекарь принялся уже за свои собственные пожитки. На самом деле их путешествие, как и любое сомнительное предприятие в этом роде, началось очень скучно, не считая, конечно, того подготовительного этапа с быстрыми сборами и обламыванием не в меру важного для своих лет Веровека. Не дорос еще важничать, был убежден Ставрас и собирался, как следует вбить эту простую мысль в голову королевича, чтобы впредь неповадно было. Зато Шельм его радовал с каждым часом, проведенном в общем седле, все больше и больше. Став на удивление молчаливым, шут тихо, мирно покачивался в седле перед ним, пока Веровек не устроил свой маленький бунт, вышедший ему же боком. (? лишние) Ставрас не понимал, почему после всех унижений, которым подвергал Шельма королевич, тот его еще и защищал. В доброту Придворного Шута Ставрасу пока верилось с трудом. Хотя, чем черт не шутит?

— Ты что же, спать уже собрался? Не рановато? — ехидно протянул лекарь. Шут хмыкнул.

— С чего ты взял? — полюбопытствовал Шельм, окинув лекаря, возящегося с седельными сумками, таким многообещающим взглядом, что тот замер, а шут продолжил: — Может, я вынашиваю коварные планы твоего соблазнения, милый, — с неожиданной томностью в голосе закончил он.

Ставрас зарычал. Шут победно откинул волосы с лица, а потом, вконец обнаглев, расхохотался, запрокидывая голову к небу, точнее к верхушкам деревьев, заслоняющим его. И сам не успел уловить, как перед лицом мелькнул стальной росчерк, зато успел отклониться. Тело жило само, подстраиваясь под новые, изменившиеся обстоятельства.

Шут отскочил в сторону. Лекарь прищурился. В руке он сжимал обоюдоострый двуручный клинок, Шельм правильно расценил то, что он не использовал вторую руку, чтобы поднять столь тяжелый меч. И быстро просчитал свои шансы. Если бы сражались насмерть, может, они и были бы не велики, но, скорей всего, это обещанный Ставрасом еще в столице спарринг. А, значит, можно и поспарринговать. Медленно кружа по поляне вслед за лекарем, Шельм плавно высвободил из ножен на спине свой меч. Прямой и узкий, в этих широтах совсем непривычный, напоминающий катаны воинов Верлиньи, соседнего государства, но заточенный с обеих сторон. Ставрас одобрительно хмыкнул.

— Ты видел такие мечи раньше? — удивился Шельм.

— Я же уже сказал: я слишком давно живу на этом свете, — отозвался тот и сделал молниеносный выпад. Шут легко, как перышко, отскочил. Он понимал, что прямого столкновения не выдюжит, поэтому буквально танцевал, уворачиваясь от выпадов, быстрых и почти неуловимых для глаза. "Завораживающее зрелище", решил Ставрас, пристально следящий за ним. Мечи не скрещивались, а скользили вдоль друг друга, благодаря стараниям ловкого шута. Ригулти позволял ему это. Хотя давно мог бы пересилить и принудить к отрытому столкновению. Но, зачем? Ведь это лишь так называемая проба пера, притирка. Сколько они так танцевали, никто из них не засекал, но под конец взмокли уже оба. Шут даже осмелился на несколько довольно рискованных выпадов в сторону Ставраса, тот высоко оценил их изворотливость и смелость. Приятно, порой, быть удивленным, не так ли?

— Хватит, — бросил лекарь, каким-то немыслимым движением оказываясь не пред, а за спиной шута.

Тот попытался тут же к нему повернуться, но Ставрас приставил к его горлу лезвие, вынуждая замереть. Юный шут поднял на него глаза. Бирюзовые, красивые, насколько мог судить видавший всякое лекарь. А потом прикрыл их ресницами и опустил меч, принимая его решение. Ставрас отступил. Шельм поспешил отойти от него на хотя бы относительно безопасное, на его взгляд, расстояние.

— Что теперь? — немного нервно пригладив ладонью растрепавшиеся волосы, спросил он.

— Как, что? Готовим ужин и определяемся с ночными дежурствами.