Холодная зима 37-го

— Царевич Гуюк, старший сын Великого хана, милостиво дарит вам жизнь, — прокричали они. — Падите ниц, склоните головы, признайте власть Великого хана!

— Гляди-ка стариков отправили к нам... — сильно удивился Алеша.

— Скорее вошью я стану на шее твоей, колючкой в подкладке, чем покорюсь! — выкрикнул Сураш со стены.

— Я его сейчас стрелой достану, — с хищной улыбкой произнес Курак, доставая лук из налуча.

— Я тебе достану... — пригрозил Местятка, разглядывая врагов. — Послы они. Понимать надо.

— А может и вправду, открыть ворота, авось Бог милует... — в растерянности предложил один из крестьян, собравшихся на стенах поглазеть на ворогов.

— Вола зовут не пиво пить, а хотят на нем воду возить, — ответил ему сосед с усмешкой.

— Ты больше верь своим очам, чем чужим речам, — посоветовал другой.

Послы, тем временем, закончили увещевать осажденных и отбыли назад. Шемяка же терялся в догадках. Туджи-нойон не обманул. Мунгалы пришли... но был ли среди них сам Бату? Посланники говорили от имени Гуюка и, это настораживало.

Враги разбили лагерь вне достигаемости катапульт. Это удручало. Застучали топоры, и как по мановению волшебной палочки, вокруг крепости выросла стена из бревен, вкопанных в землю.

Сидение в осаде всегда утомительно и тревожно. Нападение неприятеля ожидали чуть ли не каждый день и каждую ночь. Сторожевые посты пришлось усилить. Дежурная полусотня всегда была готова прийти на подмогу стороже.

Присутствие в крепости крестьян с семьями доставляло не мало хлопот. Особенно со скотиной, громко требовавшей корма и питья.

Через три дня осады обстановка в крепости сложилась просто убийственная. Постоянное сознание близкой опасности действовало угнетающе на женскую психику, и даже мужья, самые храбрые и самые мужественные из них, при таком бездеятельном ожидании смерти, невольно, сами того не замечая, превращались в трусов.

Утром, когда татары, заменили сигнальную юрту на другую, черного цвета, чуть было не случился бунт. Бабы притащив с собой плачущих детей, громко вопили, требуя покориться татарам.

— Почто мы послушали тебя! — кричали они разъярено. — Открывай ворота, пойдем в ноги упадем царевичу. Он обещал помиловать.

— Поздно бабаньки вы всполох устроили, — увещал соплеменников Вирдян. — Татары все равно никого не помилуют.

В ответ раздались яростные крики, толпа стала энергично наседать, оттесняя десяток охраны к высокому крыльцу терема.

— Зря ты это сказал, — заключил Ураз, когда его людей окончательно приперли к ступеням крыльца.

— Ничего не зря, — возразил Вирдян. — Люди должны знать. Имеют право.

К народу обратился подошедший Онекей, с его появлением толпа притихла, внимательно слушая, что говорит старейшина. А говорил он о жестокости завоевателей, убивавших всякого, кто посмел взять в руки оружие и защищать свой дом, свой народ, свою страну. Говорил об хитрости мунгал, обещающих жизнь, если народ покориться, а на деле обращающих женщин и детей в рабство, а мужей забирая к себе в войско. Долго говорил Онекей, бабы постепенно успокоились, но не расходились.

Вдруг раздался тревожный крик дозорного:

— Мунгалы!

Толпа взволновалась.

— Все на стены, — сразу отдал приказ Шемяка и уточнил. — Баб в укрытие.

— Расходись! — выкрикнул Ураз.

Над крепостью поплыл протяжный тревожный звон набата.

Обладая чутким слухом, Ураз среагировал первым.

— Берегись! — выкрикнул он, закрывая собой боярина.

С неба падал дождь из татарских стрел.

Почувствовав толчок, Сашка отступил назад, и был подхвачен под руки торками. Они быстро затащили господина внутрь, а сами метнулись назад за Уразом. Мордвин с широко открытыми глазами, пытался вздохнуть, широко открыв рот. Три металлические пластинки на его броне изогнулись в месте, где ударила стрела.

— Хорошо не бронебойная, — заметил Итларь, усаживая Ураза на лавку.

— Осип, броню неси, — крикнул Шемяка, расталкивая челядинок на своем пути.

Парни оставили мордвина на попечение девок, а сами сняв щиты со стены, вновь выпрыгнули на крыльцо, где, прячась за столбом, стоял Онекей. Во дворе уже никого не осталось, лишь мертвые тела лежали там, где застала их смерть. Много тел. Маленький мальчик, стоя на коленях теребил за плечо убитую мать. Детский плач рвал душу и, Карасик метнулся к ребенку. Подхватил под мышку, прикрыл щитом и шустро побежал назад.

— Ребенка девкам отдай, — велел ему вернувшийся Шемяка, уже полностью облаченный в броню.

Карасик кивнул, а челядинки с трудом оторвали от него цепко держащегося мальчонку.

— На стены, — велел Шемяка, широко отворяя дверь терема.

Ливень из стрел прекратился. Лишь одна шальная стрела упала с небес. На войне ранят и убивают чаще всего преимущественно шальные стрелы, а не прицельные. Вот и тут, одинокая стрела ударила вою в лицо, разорвала щеку, к счастью, не повредив костей. Бледного, облитого кровью, с искаженным от страха лицом, его отнесли обратно в терем, где оставили ждать санитаров, послав за ними вертлявую челядинку. Лекарь Ефимий промыл и перевязал рану, в качестве обезболивающего налив парню чашу красного вина. Раненный немного успокоился и, хотя щеку раздуло невероятно, отправился на стену.

— Емашу еще повезло, — на бегу сказал Итларь торопясь догнать господина.

— Верно. Стрела на излете была, — согласился с ним Карасик, стараясь не отставать от брата.

На стене в полной экипировке уже стояла дежурная полусотня. Молодые парни подтаскивали пуки стрел.

Опытные, закаленные в боях воины спокойно сидели, прислонясь спинами к стене, тихо разговаривали. Шемяка прислушался. Говорили о каких-то пустяках, совсем не важном, не подобающем моменту.

Мунгалы, облаченные в голубые одежды, строились в две колонны, между которыми расположились стрелки. Перед ними проносились конные татары, осыпая крепость стрелами. Били не прицельно, на удачу. Один из сторожей расслабился, высунулся наружу, чтобы получше рассмотреть врагов и поймал стрелу.

— Знаете, — обратился к Чурнаю молодой стрелец, недавно взятый в полусотню Ураза, — я ужасно, ужасно спокоен.

Мунгалы давно уже построились, но продолжали оттягивать начало штурма и, из-за непрерывного ожидания опасности лицо у парня побелело, голос прерывался.

— Никак не ожидал, что буду спокоен в такой момент, — продолжал тем временем говорить парень.

Ураз недовольно взглянул на него, но ничего не сказал, а Чурнай, которому было хорошо знакомо состояние молодых перед битвой, с сочувствием посмотрел на парня. Шемяка вполне понимал парня, не так уж и давно, он сам пребывал в таком же состоянии 'ужасного спокойствия'.

— Думаете, мы отобьемся? — взволнованно спросил тот.

— Ну это как Бог даст, — сказал подошедший Лавр, снимая шапку и крестясь.

Шемяка отчего-то страшно обрадовался присутствию кузнеца, излучавшего могучую силу и непоколебимую уверенность в победе.

— Артиллерия готова? — спросил Сашка.

— Давно готова, — степенно ответил Лавр. — Только Му-юн просит...

Лавр замолчал, вспоминая слова десятника китайцев.

— Недостойный слуга господина, презренный червяк, прах под копытами твоего коня, нижайше просит не убивать соплеменников, — с трудом процитировал Лавр слова начальника артиллерии.

— Каких еще соплеменников? — встрепенулся Чурнай, повернувшись к ковалю.

— Ну эти... — замялся Лавр. — В голубых портах — соплеменники Му-юна.

Шемяка вспомнил. Десяток Мю-юна раньше служил в войсках Шири-гамбы — тунгута из царства Си-Ся, а Шири-гамба вместе со своими китайцами служил Гуюку и последовал за царевичем в поход. Гуюк здесь и нет ничего удивительного, что китайцы тоже здесь. Вот только вчера их еще не было...

— Что мне прикажешь, по головке их гладить? — не довольно поморщился Шемяка.

— А что? — вдруг рассмеялся Алеша. — Я могу. — и продемонстрировал свою громадную палицу.

Молодые торки посмеялись над шуткой, старые воины заулыбались.

— А ну цыц! — прикрикнул на Итларя с Карасиком Чурнай.

Парни сразу стали серьезными, вдруг вспомнив, что срочно надо проверить остроту своих сабель.

— Ты что тут делаешь? — недовольным тоном спросил Шемяка Алешу. — Твое место — воротная башня.

— Просто пришел посмотреть, — ничуть не смутившись ответил Алеша. — Мунгалы еще не скоро нас навалятся.

— С чего так решил? — спросил Лавр.

— Сам посмотри, — ответил Алеша, высовываясь в бойницу. — Вон видишь пороки тащат?

Лавр с Шемякой подошли к соседним бойницам и тоже выглянули. Бум! Стрела ударилась о шелом Алеши. Богатырь отпрянул, тряся головой. Сняв шелом, он, почесывая в ухе, уставился на вмятину.

— Ничего себе! — сказал удивленно, демонстрируя вмятину Чурнаю. — В ушах звенит.

— А ты как хотел, — усмехнулся Лавр, тоже отпрянув от бойницы. — И верно. Пороки тащат.

Шемяка как ни всматривался, ничего не увидел.

— Бревна еще тащат, — сообщил Лавр, за несколько секунд успевший углядеть многое.

— Вот я и говорю, — подтвердил Алеша. — Ров они начнут засыпать и заборола ломать. Посему на ворота не навалятся. Дорога, чай по дну рва идет.

— Ты прав, пожалуй, — подумав, согласился Шемяка.

— Надо лучших стрельцов по краям расставить, — предложил Чурнай. — А тут на челе поставить стрельцов Ураза.

— Дело говоришь, — согласился Лавр.

— Ров им не преодолеть так просто, — подал голос Шемяка.

— Муюн говорит, что ров им не помеха, — сделал замечание Лавр.

— Это еще почему? — не согласился Шемяка. — Мы их стрелами побьем.

— Стрелы их не остановят, — согласился с ковалем Чурнай.

— Метко бьют, — подтвердил Алеша, приложив ладонь ко лбу, на котором быстро наливался синяк, обещавший достигнуть громадных размеров.

— Вот и я о том же... — задумчиво произнес Чурнай. — А если еще заборола собьют, то дело совсем худо станет.

— Позови-ка Му-юна, — велел Шемяка вертевшемуся рядом Федьке булгарину.

Пока парень бегал за десятником, они еще думали-гадали, что еще может измыслить враг.

— Мы можем разбить пороки мунгал? — задал вопрос подошедшему десятнику Шемяка.

— Смотря сколько их будет, — ответил осторожный китаец.

Шемяка досадливо поморщился. Туджи-нойон, собака, наверняка, нашептал Гуюку про наличие метательных машин и, осторожные мунгалы разбили лагерь далеко от крепости.

— Зря нойона отпустили, — тяжело вздохнул Чурнай, словно почувствовав мысли господина.

— Я думал он Бату приведет... — зачем-то стал оправдываться Шемяка.

— Чем Бату лучше Гуюка? — пожал плечами старый торк.

— Сделанного не воротишь, — с оптимизмом заявил Алеша. — Авось пронесет.

— Все тебе авось да небось, — проворчал Лавр. — Бог не выдаст — свинья не съест, — заявил не в меру развеселившийся богатырь.

Лавр проигнорировал это замечание, обратившись к Чурнаю:

— Может вылазку сделаем? Пожжём пороки...

— А ты чего молчишь? — тот задал вопрос Сурашу.

— А чего говорить... — невразумительно ответил башкир. — Итак все понятно.

— Так стоит вылазку делать? — повторил вопрос Чурнай.

— Коней жалко, — с тяжелым вздохом ответил Сураш.

— Коней ему жалко! — возмутился Лавр. — А людей тебе не жалко? Себя не жалко?

— Себя— нет, — резко ответил Сураш, задрав подбородок. — Я — воин!

— Понятно, — протянул Лавр. — Пустая затея...

— Давайте так... — предложил Шемяка. — Для начала всех лишних со стены убрать.

Пока они совещались, со стены уволокли троих и один прихрамывая ушел сам. И это были не воины, а любопытные селяне, забравшиеся на стену поглазеть на мунгал.

— В остальном, действуем по обстановке.

Мунгалы били в барабаны, трубили в трубы, создавая невыносимый шум, действующий на нервы. Особенно молодым, необстрелянным. Лавр, оставшийся на стене за командира, велел им уйти со стены и заняться делом. Точить сабли, например. Это отвлечет молодых от неприятных дум.

Опытные воины давно привыкли не думать о том, что будет с ними через час, иначе никакие человеческие силы не вынесли бы постоянного ожидания смерти. Свыкнуться с мыслью о смерти невозможно, а вот не думать — вполне по силам. Они и не думали. Кто играл в кости, кто пустые щи хлебал, а кто-то и вовсе заснул на лавках безмятежным сном младенца, оглашая караулку богатырским храпом.

Мунгалы медлили. Пригнали плотников, подтащили наскоро сколоченные вышки, поставленные на платформы на колесах. Выдвинули вперед громадные деревянные щиты, под защитой которых, работали плотники. Щиты постепенно подвигали к стене. Лавр несколько раз трубил в рожок, сигналя тревогу, потом перестал. Помешать мунгалам не было возможности. Му-юн наотрез отказался начать обстрел. Стрельцы же, рискуя жизнями, смогли снять за четыре часа всего двоих плотников и возможно убить одного конного стрельца, больше похожего на булгарина чем на мунгала.

Стрельцы вообще-то любят пострелять, даже с риском для жизни.

— Надо вместе, разом стрелить, — приговаривал Карасик, накладывая стрелку-срезень.

— Стрела — дура, виноватого найдет, — вторил ему брат, пуская очередную стрелу.

— Цельтесь лучше! — прикрикнул на стрельцов, поднявшийся на стену Чурнай.

— Стрел уже извели — тьма, — проворчал Лавр. — Мунгалы тебе, дядька Лавр новых отсыплют, — рассмеялся Итларь.

Словно в подтверждении его слов стрела влетела в бойницу, чуть было не задев Чурная.

— Типун тебе на язык, — смачно сплюнул коваль. — Нужны мне их подарочки...

— Надо бы велеть собрать стрелы, — озаботился Чурнай.

Лавр потряс головой, пожаловавшись:

— Голова болит.

Мунгалы продолжали бить в барабаны, трубить в трубы и от этого шума голова раскалывалась не только у Лавра.

— Когда же они замолчат! — воскликнул он с раздражением.

— Не замолчат, — ответил Чурнай и пояснил. — В Булгаре дня четыре шумели днем и ночью. Спать не давали...

— Может вылазку сделаем? — предложил Лавр. — Мочи нет терпеть этот шум. Бум! Бум! Бум! Били барабаны. Им через определенные промежутки вторили трубы.

— Сколько их? — спросил Чурнай, быстро выглянув в бойницу.

Стрела не замедлила влететь в проем, но торк уже успел отпрянуть.

— Кажись, сотни три — четыре их всего, — заключил он.

— За тыном могут вои прятаться, — предположил Итларь.

Мунгалы, как муравьи, буквально за несколько часов, обнесли крепость деревянным тыном, укрыв от посторонних глаз свой лагерь.

— Рискованно идти на вылазку, — покачал головой Чурнай.

— Но что-то надо делать! — воскликнул Лавр. — Не сидеть же сиднем за стенами!

— Погоди, — мрачно ответил Чурнай. — Завтра на штурм пойдут.

— Почему завтра? — обеспокоился Лавр.

— Му-юн сказал, — ответил торк, пояснив. — Башенки те видишь?

— Ну?

— Они полозья подведут ко рву, и по ним начнут скатывать бревна. Ты глазом моргнуть не успеешь, а ров уже заполнен...

— Ишь ты... — удивился коваль. — Хитро придумано...

Ночь прошла относительно спокойно. Барабаны продолжали бить, трубы трубили всю ночь на пролет. В темноте, стрельцы собрали обильную жатву, по их словам, подстрелили не меньше трех дюжин плотников. Во всяком случае, на рассвете, во рве валялось чуть больше дюжины трупов, куда их сбросили мунгалы.