Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Наверное, он злится на того, другого...
— Я и лица-то его уже не помню. Носилась вот с обидой, а оказывается... так что, не надо убивать. Покусай лучше. Волкодлачьи укусы, помнится, плохо заживают...
Лихослав сморщил нос и брюзгливо произнес:
— Скажете тоже, панночка Евдокия... покусай. Приличные волкодлаки всякую погань в рот не тянут. У них этот рот прямо-таки не казенный...
Аргумент был веским.
И вправду... всякую погань и в рот...
— Ева...
— Да?
— Ты ведь выйдешь за меня?
— Ты же спрашивал...
— Еще спрашиваю... я ж все-таки...
— Волкодлак.
— Немного. Но таки да...
— Выйду... может, ты и волкодлак, но человек приличный.
Почему-то показалось, что Лихослав смутился.
Ушел он под утро, и Евдокия сквозь сон ощутила прикосновение губ к виску.
— Возьми, — Лихослав вложил в руку что-то твердое, круглое. — Это чтоб ты не передумала... Ева...
Евдокия хотела ответить, что ничего-то ей не надо, она и так не передумает, но соскользнула в глубокий спокойный сон. А очнувшись, обнаружила, что сжимает в кулаке кольцо.
Белый обод. Черный гладкий камень с птичьей лапой руны Вотана. Не обручальное, не наследное, но... старое и, пожалуй, дорогое.
Евдокия коснулась камня губами.
Теплый.
На сей раз от любимого дядечки пришли розы. В отличие от королевских, эти были суховаты, уже тронуты увяданием, но зато щедро обернуты несколькими слоями гофрированной бумаги.
— Какая прелесть, — не удержалась Богуслава, растирая висок. — Поклонников у вас все прибывает и прибывает...
— Это от дядечки, — Тиана нежно погладила розы, и те, потревоженные прикосновением, осыпались. — Дядечка очень за меня радый.
— Я думаю.
Богуслава убрала руку, и вновь прижала пальцы к виску.
— С вашей стороны, Тиана, очень предусмотрительно обзавестись таким... перспективным кавалером, — Ядзита вытащила белые нити, верно, собралась вышивать луну над погостом.
— Не думаю, — подала голос Габрисия, нынешним днем странно-молчаливая.
Она же следила за Богуславой, а та этой слежки и не замечала. В последние дни княжна Ястрежемска была непозволительно рассеянна.
— Отчего? — Иоланта прохаживалась по комнате, не сводя взгляда со своего отражения. — Вот станет Тиана фавориткой и заживет на широкую ногу...
Она остановилась в углу, где два зеркала отражали друг друга, и замерла, разведя руки, вытянув ножку в лиловом, расшитом бабочками, чулке.
— Чушь какая... — проронила Мазена.
После возвращения своего она держалась в стороне, наблюдая за остальными конкурсантками свысока: куда им до панночки Радомил?
— Не чушь, — Ядзита вышивала, почти не глядя на канву. — Вовсе не чушь... прогулка была? Была. И наедине они беседовали... и потом Его Высочество Тиану каждому самолично представляли...
— Чушь...
Мазена отвернулась, верно, забыв, что в Цветочном павильоне слишком много зеркал, чтобы спрятать ненависть, исказившую черты совершенного ее лица.
— И розы, — вступила в беседу Эржбета и, откинувшись на спинку кресла, мечтательно произнесла. — Ах, если бы мне принесли такую корзину...
— Мог бы прислать что-то более весомое.
— А завидовать — нехорошо, Мазена...
— И нечему, — тихо произнесла Габрисия. — Допустим, она понравилась Матеушу... что в этом хорошего?
— А что плохого? — Ядзита разложила нитки всех оттенков белого. — Жить во дворце... в роскоши... не надо думать, что есть, и что надеть... и все-то вокруг бегают, угодить стараются... Анелия — дура, если от такого отказалась...
— Анелия давно за границу уехала со своим негоциантом, — Богуслава терла висок остервенело, не замечая, что растирает нежную кожу докрасна.
— Можно подумать, она за границей кому-то нужна... этот ее...
— Негоциант...
— Негоциант, — повторила Ядзита вкусное слово. — Побалуется и выкинет прочь... и что тогда она делать станет?
— Умная женщина, — Эржбета вытащила из вазы веточку аспарагуса и теперь вертела в пальцах. — Нигде не пропадет.
— Вот и не пропадала бы дома...
— Король или негоциант — никакой разницы, — Габрисия держалась своей точки зрения. Она сидела прямо, сложив руки на коленях, и было в этой ее позе что-то неестественное, натужное. — Мы ведь не об Анелии говорим...
— Не скажите... у короля всяко возможностей побольше, — Ядзита не собиралась уступать в споре. Она задумчиво прикладывала то одну нить, то другую, то третью, но никак не могла решиться. На неискушенный Себастьянов взгляд нити если и отличались, то незначительно, однако Ядзита к вопросу вышивки подходила серьезно.
— У короля? Милая, вы плохо знаете королей...
— А вы хорошо?
— Уж получше вашего...
— И когда ж успели?
— Девочки, не ссорьтесь! — Лизанька оторвалась от письмеца, которое перечитывала раз в четвертый... или в пятый?
И розовела. Вздыхала. Волновалась столь явно, что у Себастьяна возникло сильнейшее желание письмецо это умыкнуть. Нет, не из ревности, но из опасения за Лизоньку... вряд ли Евстафий Елисеевич обрадуется роману дочери с придворным пустобрехом...
— Речь не о короле, а о королевиче...
— Наследнике, — уточнила Ядзита, все-таки сделавшая выбор. Габрисия лишь плечом повела, всем видом своим демонстрируя, что в уточнении надобности не было никакой.
Наследник или нет — не принципиально.
— Молодой, холостой... — Эржбета вздохнула и к собственным бумажкам потянулась, спеша записать какую-то, несомненно, очень важную мысль.
— Боги милосердные, — Габрисия всплеснула руками. — Уж не думаете ли вы, что он на ней женится? Это... это невозможно!
— Да? — с некоторым сомнением произнесла Эржбета, явно думая о чем-то своем. — Жаль... было бы очень романтично... наследник престола влюбился в простую шляхтянку...
— Еще скажите крестянку...
— Горожанку... в простую горожанку, — в праве любви наследника престола к крестьянке фантазия Эржбеты отказала. — Они встретились случайно... его поразили ее невинность и красота...
Она замолчала, уставившись на веточку аспарагуса.
— Поразили, несомненно, — ядовитый голос Мазены раздался в тишине. — Но у него уже имеется невеста...
— Да?
— Переговоры ведуться, — поддержала Габрисия. — И договор будет подписан в самом скором времени... тогда народу и объявят...
...интересно, откуда у нее такая информация? Не то, чтобы известие о скорой помолвке Его Высочество являлось такой уж тайной, но знали о предстоящем радостном — Себастьян подозревал, что радостным оно было не для всех — событии немногие.
— И женится он, если не в нынешнем году, то в следующем...
— И что? — Ядзита вышивала, работала она сосредоточенно, но Себастьян опять же не мог отделаться от мысли, что и эта ее сосредоточенность — иллюзия.
В Цветочном доме иллюзий оказалось чересчур много.
— И то, что побудет она, — Мазена безо всякого стеснения ткнула в панночку Белопольску пальцем, — фавориткой, но только до появления законной жены...
— Не факт, помните княгиню Верховецку? Ей законная жена помехой не стала...
— Сравнили, — фыркнула Габрисия. — Где княгиня Верховецка, а где... подкозельска...
Лизанька хихикнула, Эржбета вздохнула, уронив веточку аспарагуса...
— Выставят ее из дворца, глазом моргнуть не успеет, — Габрисия подошла и, взяв Тиану за руку, сказала. — Не переживайте, дорогая, мы желаем вам только добра.
— Конечно, — широко улыбнулась Тиана. — Я же ж не круглая дура, я же ж понимаю... дядечкина жена тоже завсегда говорила, что мне только добра желает. А ежели б дядечка волю ей дал, засунула б меня в монастырь... там, небось, зла точно нету.
— Подумайте, что вас ждет. Год-полтора славы? Блеска? Дяде вашему отпишут пару деревенек, быть может, имени... вас выдадут замуж за придворного лизоблюда, которому тоже кинут кость, чтобы самолюбие раненое утешить... вы же получите королевское внимание.
— И королевские драгоценности... — заметила Богуслава. — Если вспомнить, что он дарил Анелии...
— Если вспомнить, что он остался должен казне после этих подарков, думаю, с новой фавориткой Матеуш будет вести себя скромнее. На последнем Совете ему вновь грозились содержание урезать, так что поостережеться...
...до чего любопытное наблюдение. И вновь же верное...
— Так что, не видать дорогой Тиане алмазов... аквамаринами обойдется...
— А вы и рады, — заметила Эржбета, недовольно оттопырив губку. — Вы, Габрисия, горазды злорадствовать...
— Разве я злорадствую? Мне кажется, я лишь объясняю, отчего не привлекает меня стезя королевской фаворитки...
— Или, дорогая Габи, ты делаешь вид, что не привлекает, — Богуслава села-таки, закинула ногу за ногу, точно позабыв, что подобная вальяжная поза менее всего подходит благовоспитанной девице. — В конце концов, королевская милость — это не только алмазы... власть — куда интересней.
— Зачем ей власть? — Мазена уже не давала себе труд раздражение скрыть. — Она слишком глупа, чтобы этой властью воспользоваться.
Щелкнули белые пальцы. И колыхнулось отражение в зеркалах.
— В отличие от вас, Мазена? — тихо спросила Богуслава.
Ответа не было.
А вечером Себастьяна попытались отравить.
Ее Величество перелистывали страницы газеты лопаточкой из слоновой кости, расписанной райскими птицами и виноградом. Держали они лопаточку двумя пальчиками, манерно отставив мизинец, и эта давняя, но неизжитая привычка королевы донельзя раздражала Его Величество. Впрочем, как и другая — в волнении оный мизинчик прикусывать.
Следовало бы сказать, что нынешним вечером Его Величество пребывал в настроении отменнейшем. Облачившись в домашний стеганый халат, король полулежал на подушках и курил. Он позволял себе вдыхать дым медленно, жмурился от наслаждения, чувствуя на языке табачную горечь, улавливая ее оттенки, и выдыхал, стараясь пускать колечки.
Порой Его Величество задумывался о чем-то своем, несомненно, приятном, и тогда замирал, баюкая люльку в смуглой не по-королевски крепкой руке.
— Ваш дым мерзко пахнет, — соизволила заметить королева, откладывая газету.
— Не спорю, — король был настроен благодушно, чему немало поспособствовал неожиданный подарок от генерал-губернатора. Зная тайную страсть Его Величества к трубкам, коих собралась целая коллекция, он прислал новый экземпляр, из груши и сандала, отделанный красным янтарем.
А к нему мешочек наилучшего карезмийского табака.
— Боги милосердные, у меня от него голова болит, — королева нахмурилась, отчего некрасивое лицо ее стало еще более некрасивым. Губы сделались тонкими, нитяными, зато на белой пышной шее появилась складочка второго подбородка.
— Сочувствую, — сказал король, выпуская колечки дыма, темно-лилового, с характерным красноватым отливом, каковой свидетельствовал об исключительном качестве табака.
Кольца поднимались к потолку Охотничьего кабинета, к росписям, и таяли меж рисованных ланей, кабанов и гончих... в дымах прятались массивные кони охотников и лица их...
— Эта ваша привычка совершенно невыносима, — брюзгливо заметила королева, принимая очередную газету из стопочки на серебряном подносе. Выглаженные, избавленные от характерного запаха типографской краски, газеты эти виделись Его Величеству поддельными, лишенными чего-то важного, пусть он сам не знал, чего именно.
— Дорогая, — король провел пальцем по янтарному узору на мундштуке. — Вы стали очень раздражительны. Не завести ли вам любовника?
Королева вспыхнула.
И мизинчик ее коснулся узких губ.
— Как вам князь Щебетнев? Еще тот шельмец, но собой хорош... и не курит...
— Вы об этом так говорите...
Ее Величество зарделась совершенно по-девичьи... и выходит, что не почудилось королю то ненавязчивое внимание, которое Щебетнев уделял королеве.
— Как есть, так и говорю... — король выпустил очередное колечко и, откинувшись на атласных подушках, украшенных вышивками Ее Величества и принцесс, принялся разглядывать потолок... следовало признать, что Гданьская резиденция нуждалась в ремонте. Лица охотников пожелтели, а местами и вовсе стерлись. Роскошные наряды пошли пятнами, местами и вовсе штукатурка вздыбилась, грозя отвалиться.
Ремонт нужен.
Но где деньги взять? Совет вновь заговорит о непомерных тратах на содержание двора... и о бюджете, который подобных трат не предусматривает...
— И для здоровья полезно, и для настроения... главное, не допустите скандала.
Ее Величество фыркнула, разворачивая желтоватые страницы "Охальника", который читала с немалым интересом, хотя всячески подчеркивала, что к газетенке этой прикасается исключительно дабы быть в курсе интересов подданных...
Пускай себе.
И Его Величество вернулись к заботам насущным... все ж таки зарастающий плесенью потолок его беспокоил... а в Белой гостиной и вовсе по стене, прорывая шелковые, расписанные серебром, обои, трещина поползла... подвалы вновь подтопило... и проблема куда как серьезней имеется: подмыли подземные ключи фундамент, вот и оседает древняя резиденция со всеми ее гостиными, кабинетами, бильярдными... со статуями и горельефами, за коии в свое время немалые деньги дадены...
— Ужас какой! — воскликнула королева, роняя лопаточку, которая упала на стол со звуком глухим, раздражающим.
— Где? — не открывая глаз, уточнил Его Величество.
Карезмийский табак кружил голову, а во рту оставлял терпкий привкус горького шоколада, смывать который полагалось кофием... и надо бы велеть, чтобы принесли, однако для того требовалось бы дотянуться до шелкового шнура, который ведет к колокольчику... всего-то в полусажени этот шнур свисает, но ныне и это расстояние мыслится непреодолимым.
...угодил родственник, хорош табак... замечателен просто... но на рынок его беспошлинно, как о том карезмийцы просят, пускать нельзя. Собственные табачники не у дел останутся... нехорошо...
— Здесь! — королева шелестела страницами и платьем... — Ты только послушай... они утверждают, что эта девица беременна от тебя!
— От меня? — Его Величество с неудовольствием приоткрыл левый глаз, припоминая всех девиц, которым за последние месяцы внимание уделял.
Трое...
...а ведь были времена...
...были и прошли, ныне возраст... и пусть еще не старость, но уже тело ослабло, покоя желает, а не увеселений... нет, сам-то король ничего против увеселений не имеет, однако же собственные силы и умения дворцовых целителей оценивает здраво.
И открыв второй глаз, он с уверенностью заявил:
— Врут, дорогая.
— Да? — королева выглядела обеспокоенной. — А пишут, что...
— Дай сюда, — он отложил трубку и руку протянул, испытывая подспудное раздражение, что тихий этот вечер, каковые ныне были редкостью, разрушен. Королева безропотно протянула газету со статейкой.
И снимок имелся свежий.
И написано было живо, увлекательно...
— Врут, — спокойно ответил король, пробежавшись по строкам. — Сами посудите, дорогая... вы же присутствовали на открытии конкурса... и эта... девица, уж простите за каламбур, именно девицей была.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |