— А я так и тем более. Только, думаю, король жену не пожалеет. Третьего раза, говорю, она не переживет. Она. Ребенок — как повезет. Ну а если и тогда не выйдет...

— Настанет мой черед? — негромко спросила я, и бродяга кивнул. — Послушай-ка, что расскажу!

Я только что думала об этом, вот и поведала о семье моей матери, о том, почему угас ее некогда многочисленный род. С Аделин было то же самое, что с мамой, возможно, так дело пойдет и со мной...

— Я слыхал от одного старого сказителя по ту сторону моря, — произнес бродяга, выслушав меня, — что прежде умели проклинать на славу: не одного человека, а весь его род до двадцатого колена. Хотя бы и вот таким: не видать тебе сыновей-наследников! Или вовсе — детей... Только и оставалось, что плодить бастардов и принимать их в род или вовсе брать приемышей. Видно, и здесь то же самое. Не может же быть, чтобы за столько поколений не родилось ни единого здорового мальчишки!

— Но так и вышло, — сказала я. — Ты прав, принимали в семью племянников, двоюродных, вовсе уж дальнюю родню, но как только это случалось — их будто злой рок преследовал. Раз или два сложилось удачно: нарекли родовое имя уже женатым мужчинам, с детьми, но проклятие — если это было оно — все едино настигло их сыновей, а у самих этих людей мальчики больше не рождались.

— Вон оно что... — Бродяга потер заросший подбородок. — Ох, и наперепутано же заклятий с проклятиями!

— О чем ты?

— Да о том, что на Рикардо, похоже, тоже что-то такое висит... — пробормотал он. — Тебе, наверно, опять не сказали. Принцесса Эмилия — хромая и слепая на один глаз.

— Что?! — вскрикнула я.

— Та бабка сказала, что ее приняла. Говорит, у девочки одна нога короче другой, и сильно, вдобавок кривая и вывернута как-то хитро. Но ногу под юбкой не видно, может, каблук спасет. А что она одним глазом ничегошеньки не видит, скрывают, как могут, но это тоже заметят рано или поздно.

— Создатель, что же это такое... — пробормотала я. — Может, это лекари так постарались? Или повитуха со своими секретами? Говорили же, что Рикардо уронили, потому у него и горб вырос!

— О нем ничего не знаю, а Эмилию та повитуха приняла уже такой. Хуже того, когда я бабку напоил, она проговорилась: вот мальчонку едва удержала, как увидела. Ему, правда, уже не повредило бы, говорю же, мертвым родился, но...

— А с ним что было?

— Да что-то вовсе уж скверное, — покачал головой бродяга. — Бабка выла что-то вроде 'костей нет, костей нет, бурдюк из кожи!', но она уж пьяная была. А девочка вроде родилась нормальной, но очень слабенькой, потому и не выжила. Слишком долго своей очереди дожидалась, королева-то выбилась из сил, вот и... — он развел руками.

— Бедная Аделин... — прошептала я. — Не знаю, проклятие это или злое колдовство... я уже во все готова поверить! У нашей матери выжили только мы с сестрой, но мы обе здоровы, а братья, хоть и умерли во младенчестве, тоже были без внешних изъянов, это точно... Создатель, какая разница! Кровь ли Рикардо виновата в этих... уродствах, наша ли, что-то другое, неважно! Он ведь все равно что убивает мою сестру!

— Ты сказала, она завидовала тебе, — негромко произнес бродяга. — Нехорошее чувство — зависть...

— О чем ты? — мне стало не по себе.

— О том, что нужно быть осторожнее со своими желаниями, — сказал он без улыбки, а тени на его лице обозначились резче. — Аделин завидовала тебе, старшей дочери, любимице отца, наследнице престола... И любви князя к тебе она завидовала тоже, уверен, пусть и была еще сопливой девчонкой. Неважно, что ему в невесты прочили ее... будто она не понимала, что вы с нею похожи только лицом!

— У меня нет больше того лица... — прошептала я.

— Вот именно. Нет лица, нет отца, нет короны. И князя тоже нет.

— Я тебя не понимаю, — кажется, голос у меня дрожал, но именно потому, что я начала догадываться. — Не говори загадками, прошу!

— В такие ночи говорить напрямую нельзя, — ответил он, — мало ли, кто услышит. Я сказал уже довольно, ты и сама можешь сложить эту мозаику.

Я помолчала, потом сказала шепотом:

— Аделин не глупее меня, только воспитана иначе. Я ведь говорила: отец обучал меня так, словно я была мальчишкой, а Аделин осталась маминой любимой девочкой... А ей, верно, тоже хотелось носиться верхом и драться на палках. А даже если не хотелось, то... меня отец брал на охоту и позволял загонять дичь и стрелять, и я как-то обставила Саннежи, хотя, думаю, он просто поддался. Аделин же с другими дамами могли только наблюдать со стороны — далеко ли ускачешь по лесу в треклятой юбке! Меня отец взял с собой за море, а не ее...

— Ты говорила, — кивнул Рыжий, глядя на меня со странной грустью.

— Потом умерла мама, которая не делала между нами особенных различий, — продолжила я. — Затем я лишилась своего лица. Если бы не Саннежи и отец, я полезла бы в петлю, но оба они сделали все, чтобы я выжила... Кажется, князь чуть ли не год жил у нас, не все время, но наезжал часто и надолго, я помню... Помню, чуть что — звали его, а он как-то ухитрялся меня успокоить. У отца не получалось, я говорила, у него было ужасное чувство юмора! А Саннежи понемногу заново научил меня улыбаться...

— Князь в самом деле тебя любил, — едва слышно сказал бродяга.

Я кивнула, стараясь не вспоминать скуластое лицо — хоть сейчас чекань на монетах! — раскосые темные глаза и точно такую же, как у Рыжего, белоснежную улыбку.

— Любил. Сопливую девчонку... Если б я не была так горда, то, может, согласилась бы выйти за него, а не предложила вместо себя Аделин. Дескать, лицо то же самое, как у меня прежде, а поговорить ты можешь и со мной...

Я закрыла глаза ладонями.

— Вместо себя... Аделин снова оказалась... второго сорта! Меня Саннежи готов был взять даже такой, с этим вот... вместо лица, а она оставалась всего лишь моей сестрой! А потом... потом...

— Появился Рикардо.

— Да. И я лишилась отца. И сразу же — короны. Спасибо, жизнь пока еще при мне, хотя что это за жизнь?

— А вот так говорить не нужно, — серьезно сказал Рыжий. — Особенно сегодня. Этой ночью ты получаешь жизнь заново, забыла? Ты же родилась...

— Я помню, — кивнула я. — Как ты сказал? Дважды семь, третий срок на исходе? Я не сразу поняла, о чем ты.

— Но догадалась все-таки?

— Возможно. Мама умерла, и это... — я коснулась лица, — произошло в мой четырнадцатый год. Сегодня мне исполняется двадцать один. Только не говори, что ты дух, и не вздумай болтать о наказании за мою гордыню, искуплении и прочей дряни! Я в это не верю.

— Я и не собирался, — сказал Рыжий. — И я вовсе не дух, можешь меня потрогать.

— Я тебя обоняю, а духи-посланники не должны вонять костром и... не знаю, даже, чем еще! — фыркнула я. — Ну что ж, надо закончить? Появился Рикардо, и желание сестры исполнилось окончательно, так? Она получила мужа, умного и обаятельного, сама стала блистать в свете не только красотой, если я верно поняла, но и умом. А старшая злюка-сестра, уродина Жанна, сгинула с глаз долой. Но только, — я подняла взгляд на бродягу, — за желания ведь нужно расплачиваться, верно я понимаю?

Он молча кивнул.

— Кто-то исполнил мечты Аделин?

— Да. И я знаю, как это случилось.

— Как же? — я не стала спрашивать, откуда ему это известно. Если сегодня особенная ночь, то...

Рыжий помолчал, потом медленно произнес:

— Я скажу, но сперва припомни, хозяйка, не случилось ли чего-нибудь на твой седьмой год жизни?

Я глубоко задумалась, потом покачала головой:

— Право, не помню...

— А если подумать хорошенько? — он сощурил темные глаза. — Вспоминай, хозяйка. Ведь наверняка твой день рожденья отмечали, дарили тебе подарки, как положено? Может, кто-нибудь вручил тебе необычный дар? Или пообещал что-то? Я понимаю, ты была еще совсем мала, но дети обычно помнят такие праздники и подарки! Даже я вот помню, как на мой пятый год дед вырезал мне особенную свистульку — она звучит, как трель жаворонка, ни у кого из ребятни такой не было... — Рыжий похлопал себя по груди (в вырезе рубахи виднелся грубый шнурок) и добавил: — Она и теперь со мной.

Я молча уставилась в пол.

— Не помню...

— Хочешь, помогу? — негромко произнес он. — Не бойся, хозяйка, я тебе вреда не учиню...

— А ты не колдун, часом? — спросила я. — Хотя ты не сознаешься, даже если и так!

— Не колдун, — улыбнулся Рыжий. — Так, знаю кое-какие фокусы... Ну что, попробуешь припомнить?

— Почему бы и нет, — вздохнула я, а он вдруг поднес к самому моему лицу горящую свечу. — Ты что...

Он дунул на огонь, язык пламени полетел мне в лицо, и я, вскрикнув, отшатнулась и закрылась руками...

...Огонь полетел мне в лицо, я вскрикнула и вскинула руки, закрываясь от ревущего пламени, но оно не достигло меня, рассыпалось искрами, а огнедышащий человек отвернулся и снова поднес факел ко рту.

— Чего ты так испугалась, принцесса? — ласково спросил незнакомый юноша, склонившись ко мне. — Это просто фокусник. И уж будь уверена, если хотя бы искра попадет на тебя и испортит твой наряд... я уж умолчу об одеяниях твоих уважаемых родителей, ему не поздоровится. Впрочем, он напугал тебя, а потому ему не миновать плетей... Эй!..

— Стой! — я схватила его за руку. — За что это ты хочешь наказать его? Я сама виновата, что испугалась... В другой раз не буду бояться! Прикажи ему еще раз сделать так!

Отец засмеялся, а Саннежи — ну конечно же, это был Саннежи, я впервые увидела его на празднике в честь своего дня рождения! — хлопнул в ладоши, и огнедышащий человек подбежал к помосту, где были установлены пышно украшенные родительские троны и сиденья гостей.

Огонь снова полетел мне в лицо, я почувствовала его жар, но на этот раз не двинулась с места и не зажмурилась. Отец всегда учил меня: если упала с коня или в воду, да хоть с забора — повтори, что собиралась сделать, иначе никогда не переборешь страх!

— И вовсе не страшно! — сказала я, вздернув нос, хотя сердце у меня билось, как птица в клетке, а отец расхохотался.

Ему вторил рослый седобородый мужчина в богатых одеждах — отец Саннежи, старый князь, наш гость.

— У тебя растет достойная наследница, мой друг! — сказал он. — Пожалуй, такой будет по силам объездить дикого жеребца, когда она немного подрастет!

— Однако не всякому наезднику окажется по силам обуздать такую норовистую кобылицу, — в тон ему отозвался отец, и они переглянулись со значением, а Саннежи смущенно улыбнулся и подал мне руку, отводя от края помоста.

Я же повернулась и исподтишка показала язык Аделин, так прижавшейся к матушке, что ее почти не было видно в пышных складках праздничного королевского платья.

Только спустя годы я узнала, что это были настоящие смотрины: на родине Саннежи девочек сговаривают очень рано, но забирают в дом мужа, только когда его родители удостоверятся — выросла в самом деле достойная девушка. А то ведь и в уважаемом семействе может уродиться никчемная белоручка, которой лишь бы ворон считать!

— Ты очень смелая, — сказал он, сев подле меня. — И красивая. Счастлив будет тот, кто назовет тебя своей невестой!

— Аделин тоже красивая, — ответила я, кивнув на сестру, притаившуюся возле мамы. — А я вовсе не желаю замуж!

— Почему же?

— Мальчишки все грубияны, — ответила я, хотя из мальчиков своего возраста знала тогда только слуг, а они и впрямь не всегда могли похвастаться хорошими манерами.

— А как же я? — весело спросил Саннежи, и в его темных глазах заплясали огненные искры. — Разве я грубиян?

— Но какой же ты мальчишка? — удивилась я. — Ты взрослый!

— Принцесса видит суть вещей, — подал голос старый князь, — Саннежи в самом деле уже назван мужчиной.

— Я рад буду принять его в своем доме, — ответил отец. — Жанна? Что нужно сказать?

— А ты умеешь стрелять из лука? — жадно спросила я.

— Конечно, — ответил Саннежи и улыбнулся еще шире.

— А метать ножи?

— Несомненно. А еще я умею ловить диких лошадей арканом и объезжать их. И своего ловчего ястреба я взял птенцом из гнезда и выучил сам. Хочу еще добыть детеныша дикого лесного кота и натаскать на охоту...

— Тогда оставайся, — милостиво разрешила я, и взрослые опять рассмеялись, — но только если возьмешь меня на охоту, а то папа говорит, что еще рано!

— Уже нет, — улыбнулся отец. — С днем рождения, дочка!

Аделин смотрела на меня из складок маминого платья блестящими от слез глазами. Ее день рожденья — сестре исполнилось пять — справляли недавно, ей надарили множество чудесных фарфоровых кукол и тонкой работы домиков для них, где даже золотая утварь была с ноготок размером, гору прелестных платьев, прекрасных книг с цветными гравюрами, уйму сластей, комнатную собачку, котенка и канарейку в клетке...

Отец подарил мне старинный кинжал, тогда сходивший для меня за меч (он и теперь был при мне), пару подрощенных охотничьих псов, а Саннежи — лошадь, маленькую кобылку, совсем молоденькую, двухлетку, очень норовистую. Ну да мне было не занимать упрямства, и, как ни ахала мама, увидев мои синяки и ссадины (рыжая лошадка отменно брыкалась и пребольно кусалась), я не сдалась до тех пор, пока не приучила Тви к себе. Тви — так на родине Саннежи называют лошадей: позови правильно — никто и не догадается, что это человеческий голос, а не ветер посвистывает в траве и не птица кричит...

Тви уже не было со мной. Лошадиный век короче человеческого, и, хоть некоторые кони доживают и до тридцати лет, и даже до полусотни, моя рыжая кобылка уже ушла к самому первому своему хозяину, к тому, кто принял ее когда-то у матери, к Саннежи. У меня остался только ее последний сын — красавец Тван. Он был иной масти и изрядного роста, но того же нрава, и, хоть конюхов худо-бедно терпел, сесть на себя никому, кроме меня, не позволял...

— Хозяйка, — негромко окликнул Рыжий, и я увидела огненные искры в его глазах. Заснула я, что ли? — Ты что-то вспомнила?

— Да... — я отвернулась. — Мой седьмой день рождения. Праздник... Там я впервые увидела Саннежи... Наверно, именно тогда Аделин начала завидовать мне по-настоящему. Это я была сорванцом, а она — настоящей принцессой, это ей должен был достаться прекрасный принц, а Саннежи...

— Он хотел тебя, — просто сказал бродяга. — Не принцессу. Тебя, хозяйка.

— Так не бывает, — улыбнулась я сжатыми губами. — Наш брак был выгоден, вот и все. Саннежи просто следовал приказу отца. Юноша в четырнадцать лет не мог влюбиться в девочку вдвое моложе себя. Позже, когда я подросла, дело другое, но...

— Не обманывай себя, хозяйка. В отблесках того праздничного огня он увидел, какой ты станешь всего через несколько лет, и все решил для себя. Думаешь, ему не предлагали других невест? — неожиданно серьезно произнес Рыжий. — Да еще каких! И родовитых, и умных, и красивых, и покорных... Никого он не пожелал. Знаешь, почему он почти все время проводил у вас?

— Почему же?

— Саннежи отрекся от права на престол, — помолчав, ответил бродяга. — Он сказал: не могу разорвать душу надвое, легче умереть. Не могу остаться дома и не думать каждый миг, что с моей нареченной. Не могу быть с ней и не беспокоиться, что деется сейчас на родине... Отец понял его и отпустил. Он знал, как Саннежи любил тебя... У князя есть еще трое младших сыновей, Деллерен правит теперь, род всяко не угаснет. А...