На неведомых тропинках 1. Шаг в темноту

Логично. Если что-то происходит на стежке, а ее глава ни сном ни духом, грош ему цена. Что-то происходило, теперь я знала это точно. Плохо то, что добиться ответов от старика, если он не хочет отвечать, нереально.

Я поклонилась в стиле хранителя, потому как подобрать слова, соответствующие случаю, не получалось. Женщина ответила не менее вежливым кивком. Такое общение начинало мне нравиться.

У Семеныча я была уже через десять минут, сидела, сверлила сердитым взглядом спину. Он шевелил кочергой дрова в камине и поворачиваться не торопился. Сегодня для разнообразия я застала старика на диване в гостиной, где он медитировал на открытый огонь. Гармонию нарушала скорбная складка на лбу. Не все спокойно в Северных пределах.

— Семен Евгеньевич, покажите мне ваш подвал, — сразу попросила я.

Старик вздохнул, спина напряглась. Что бы он сейчас мне ни сказал, я знала, знак в камне у него есть. Понять бы еще, чем мне это грозит.

— Не могу, — не оборачиваясь, ответил староста, — пока не могу.

— Почему? Что происходит? — я сидела на диване, не отводя глаз от камина и человека, сидевшего на корточках перед огнем. — Рука болит, словно с нее сняли кожу, но это не так страшно, по сравнению с тем, куда я отправляюсь каждую ночь. Я спать боюсь.

Семеныч обернулся, взгляд оставался таким же темным и острым, под глазами залегли тени, думаю, вопрос о хорошем сне актуален для нас обоих. Он был обеспокоен, но вот лишал ли нас покоя один и тот же вопрос или нет, еще предстояло выяснить.

— Сегодня две семьи уехали, — глядя в пространство, сказал староста.

— Что со мной происходит? — не позволила отвлечь себя я.

— Сначала целитель, потом эти. Кто завтра? — он вздохнул.

— Если не ответите на мой вопрос, я возьму бабку, кину чемодан в багажник... Стежек много.

— Ольга, я не могу, сейчас не могу, — старик поставил кочергу на подставку, — для твоего же блага.

— Не говорите так, — я медленно поднялась, висок кольнуло болью, — в прошлый раз вы тоже говорили, что ничего не происходит и надо всего лишь подождать. Я послушалась. А в мире прошло десять лет, умерли моя мать и брат, так и не узнав, что мы с Алисой живы, но до последнего на это надеясь. Не смейте больше говорить о благе, потому что ваше благо мне и на хрен не нужно!

Я перевела дыхание, вот как чувствовала, что толку от визита не будет, но сейчас я слишком раздражена, чтобы слушать что бы то ни было, кроме прямых ответов.

— Пошла вон, — тихо скомандовал ведьмак, — пока не передумал и не заставил здесь полы языком вымыть, ему такое только на пользу пойдет.

— Не расскажете? — он отвернулся, а я стала застегивать куртку, — тогда прощайте. Хватит с меня, пусть у вас кто-нибудь другой развлекает.

Он мог бы остановить меня либо силой, ведьмак он или не ведьмак, либо словом, сказав правду. Он этого не сделал, он не сделал ничего. Я ушла с твердым намерением исчезнуть из этих краев. Но по мере приближению к дому запал, как водится, стал стихать. Святые, что же мне делать?

Я уже в третий раз сворачивала на тропинку, огибающую дом, на ходу лучше думалось, и я не хотела возвращаться туда без решения. Либо уезжать, либо оставаться. Ни то, ни другое в чистом виде меня не устраивало. Я хотела остаться, но на моих условиях.

В ушах все еще звучал тихий голос ведьмака. Угроза была вполне осуществимой, а наказание не самым страшным. В прошлый раз, когда меня занесло и я забыла, кто здесь хозяин, а кто человек, чистила выгребную яму старой ржавой лопатой, а когда она сломалась, руками, под хохот толпы, то и дело скатываясь в вонючее содержимое. Сохранились у нас еще в Юково несколько домов, которых не затронуло ни канализацией, ни водопроводом.

— Ольга! Вы ведь Ольга?

Я остановилась. Дорогу мне загородила молодая женщина в светлой шубке и спортивных сапожках. Снежинки падали на блестящие каштановые волосы, большие темные глаза смотрели с интересом, вздернутый нос немного сморщился. Маленькая сумочка на тонком ремешке через плечо, которую она сейчас сжимала тонкими пальцами с идеальным маникюром. Ухоженная красавица с изящной фигурой.

— Да, — я подошла ближе, — я Ольга.

— А я Вера, — внимательный взгляд, призванный сказать больше, чем слова, — та самая "вестник", подруга Кати и Милы.

— Святые!

Я в панике огляделась, на тропинке за моим домом не было видно ни одной живой, мертвой или заложенной души. Схватив девушку за руку, под возмущенное "эй" я оттащила ее за ближайший куст.

— Спятили! Что вы здесь делаете?

Она вырвала руку, картинно тряхнула ее, чтобы тут же схватить меня самой, но уже за ладонь и прежде, чем мир взорвался цветными искрами, я почувствовала горячую поверхность чего-то твердого между нашими ладонями. Управляемый артефакт. Святые! У нее магический предмет, не причиняющий вреда владельцу, на которого настроен, чтобы он ни делал, все достанется мне.

— То, что хочу! Наконец-то я делаю то, что хочу! — сказала она прямо мне в лицо.

Мир брызнул в разные стороны стеклышками калейдоскопа, оставляя вместо себя непроницаемую черноту. Последняя отчетливая мысль была об отсутствии страха. Не у меня, у нее. У девушки, которую ищет не последний ведьмак в нашей тили-мили-тряндии, у воровки, подставившей девчонок и явившейся к нам в дом средь бела дня, должна быть хоть толика беспокойства или разумного опасения. Но ничего не было, в глазах лишь ожидание. Она ждала меня. И дождалась.

Обратно мир собирался мучительно медленно, так ребенок складывает пазлы из большого количества фрагментов, сложной картинки, которую он не видел никогда ранее. Первый кусочек — безумное кружение, водоворот из которого никак не удавалось выбраться. Пазл второй — что-то холодное и жесткое под щекой, и, если пытаешься пошевелиться, скорость водоворота увеличивается. Я замерла, чтобы снизить кружение. Два кусочка долго были единственными и никак не желали совмещаться. Нужен третий. Глаза открывались и закрывались, не в силах выносить это мельтешение, но все равно заставила себя смотреть. Смазанная и малопривлекательная картинка. Темные, покрытые изморозью решетки, полумрак, грязный, какой-то полосатый пол. И холод, везде холод, проникший в каждую клеточку тела, заставляя несуществующего ребенка складывать картинку все быстрее и быстрее.

Никогда раньше я не попадала ни в вытрезвитель, ни в обезьянник, ни в какую другую вариацию каталажки, так что сравнивать не с чем. Но, видно, правду говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, настал и мой черед. И мне категорически здесь не нравилось. Я села на деревянной, лавке заменяющей кровать. Комната сделала несколько оборотов и остановилась. Судя по температуре, стены тут тонкие, а отопление — непозволительная роскошь для пленников. Одно то, что я проснулась, радует безмерно, значит я здесь относительно недолго. Продрогнуть успела, но замерзнуть совсем пока нет.

Помещение напоминало конюшню, только вместо стойл клетки с деревянными нарами. Больше ничего: ни лампочек под потолком, ни матраса, ни миски с водой, которой было бы так удобно долбить по прутьям в знак протеста, ни туалета. Гости в этом месте не задерживаются, а если и задерживаются, им становится не до бытовых удобств.

Я выпрямилась и закашлялась от ледяного воздуха в легких, внутри будто сосульки выросли. Надо выбираться. Или требовать обогреватель, ссылаясь на женевскую конвенцию о гуманном отношении к военнопленным. Одежду и обувь мне, к счастью, оставили, а вот ни мобильного, ни ключей, ни книги, ни карманного зеркальца не наблюдалось, правда, перчатки все так же торчали из кармана. Какая трогательная забота! Еще один плюс стал приятным бонусом: рука практически не болела. Я сжала и разжала кулак, пальцы слушались, кожа не горела огнем, почти никаких неприятных ощущений.

Узкий пенал клетки, решетки вместо стен, потолка и пола, никаких полосок, как показалось мне сначала, лишь плоские прутья. Кровать не что иное, как доски на металлических уголках, приваренных к перекладинам. Узкая дверь, навесной замок с той стороны. Шатаясь, я преодолела два метра до двери и, шипя от прикосновения к холоду, подергала дужку. Металл лязгнул о металл.

Пришла мысль согреться движением: приседания, махи руками, но из-за кашля и возобновившегося головокружения я чуть не свалилась, успела ухватиться за прутья и восстановить дыхание.

Оценить размеры помещения было сложно, дальняя стена терялась в полумраке, узкие окошки под потолком подсказывали, что день клонился к вечеру, скоро станет совсем темно. В центре конюшни ряд из четырех клеток, моя первая, почти в углу, до одной стены — расстояние в ладонь, до второй — в локоть. Я стукнула по доскам, постройка старая, но не настолько, чтобы разваливаться от приложенного усилия. Вторая клетка пустая, как и следующая, а вот в последней кто-то был. Кто-то достаточно высокий, чтобы ноги свисали с лавки, лежал совершенно неподвижно. Судя по большому размеру ботинок, мужчина. Я немного сдвинулась и вытянула шею, пытаясь разглядеть незнакомца. Несмотря на холод, лоб покрылся испариной, потому что последнюю клетку занимал пропавший целитель. Бледный до синевы, небритый, страшный в своей неподвижности. В центре лба, частично скрытый упавшими волосами, лежал плоский камешек, такой удобно запускать в волны и считать, сколько раз выпрыгнет. В отличие от обычного, этот покрывали белые черточки инописи. Еще один артефакт, меньше всего похитителям нужно, чтобы Константин пришел в себя.

— Камень сна, — сказал голос из полумрака, я дернулась, — пока контакт не прерван, он будет спать. Рано или поздно сон станет вечным. Резервы организма истощатся, он уйдет за грань.

Голос мужской и очень усталый.

Эх, явиди на тебя нет, уж она показала бы тебе резервы твоего же организма, причем предметно.

— Кто вы? Почему это делаете? Зачем вам я?

— Сколько вопросов, — мужчина шевельнулся, его тень колыхнулась.

— Язык не мешало бы укоротить, — из сумрака вышла девушка в светлой шубке, — он тебе явно лишний.

Я смотрела в красивое надменное лицо, кривящееся от злобы. Эту девушку я видела впервые, не может же она винить меня в разногласиях с ведьмаком, если уж сама и заварила эту кашу. Или может?

— Забавно наблюдать за твоими метаниями, — она усмехнулась. — Не менее забавно будет смотреть на то, как ты сдохнешь. А ты сдохнешь и знаешь почему?

— Знаю, — я вернула ухмылку.

В последнее время случилось многое, в том числе пугающее до судорог и холода в кишках, но постоянно бояться невозможно. То, что я смогла сдержать в доме у старика, выплеснулось здесь. Страх перед неизвестностью трансформировался в злость, а она, как известно, плохой советчик. Именно из-за неспособности держать под контролем язык меня часто и наказывали общественно неполезными работами.

— Вы меня убьете, ибо этого требуют ваши убеждения, обострившиеся на фоне вегетарианства.

— Ничего, — она сморщила нос, — скоро станет не до веселья. Ты не сможешь сопротивляться холоду, хотя я бы предпочла что-нибудь более зрелищное крикам и кровавыми пузырям. Жаль, Тимур считает это излишним, опять же наследим.

— Вы так наследили, и рано или поздно по этим следам пойдут.

— Конечно, — согласился мужской голос из сумрака, или мне следует называть его Тимуром, — и это будет поздно. Найдут тела и успокоятся, а даже если нет, мы будем далеко, в белой цитадели. На земли Прекрасного демона не сунутся, Седой конфликты не приветствует.

— Чувствую себя важной персоной, — я перевела взгляд с пятна в сумраке на девушку, — Тимур и Вера. Воровка и трус, бросивший своего сына и его мать.

Женщина рассерженной кошкой подскочила к клетке.

— Да что ты понимаешь. Ее и наняли для этого, все, что от нее требовалось, это отойти в сторону, но девка была упрямой.

— Она должна была сама положить сына на алтарь? Не многого ли требуете? — я села на нары. — Никого вы не нанимали, от человеческого ребенка на алтаре во славу рода толку мало. И как оно, — я посмотрела Вере прямо в глаза, — ждать, когда он придет от другой, ощущать ее запах, представлять ее поцелуи?

— Заткнись, тварь, — она выбросила руку сквозь прутья, желая схватить меня, глупый жест, отчаянный, пальцы напоминали скрюченную птичью лапу.

— Слышала, у тебя есть сын, почему бы ему не полежать на алтаре? Говорят, это совершенно безопасно для здоровья, — продолжала я, Вера взвизгнула.

— Хватит, — приказал мужчина, — не понимаешь, что она делает? Маленький укус на прощание. Ты уйдешь, а она останется.

Вера отошла от прутьев и несколько секунд смотрела в пространство, стараясь взять себя в руки.

— Вы правы, девушка. У нас есть сын, но я не могу принести его в жертву. Пришлось завести еще одного. Обидно, что у Баяяра все получилось, у него есть дочь, есть жертва, а у меня нет.

— Без жертв обойтись не пробовали? Уверяю, проблем сразу станет меньше в разы.

— Не могу, — тень развела руками, — если никого не можешь положить на алтарь, значит, ты слаб. Я ушел от хозяина, до жертвенного дня.

— Ушел? Просто взял и ушел? — я засмеялась, — Так кто из нас умрет раньше? Когда Седой узнает...

— Он все знает. И даже хотел помочь. Увы. Лучше уйти, чем прослыть слабым.

— У нового хозяина ничего не изменится. Вы ничего не выиграете.

— Выиграю. Время. И не только его. Говорят, Прекрасный демон не поощряет жертвы. Врут? В любом случае у нас будет время снова сыграть в эту игру.

— И на этот раз я прослежу за всем лично, — Вера сжала кулаки. — Девка умрет сразу, быстро и без изысков.

— Сама ручки испачкаешь? — я засмеялась. — Без подстав и присвоения денег, без планов убить чужими руками? Без унижений перед демоном, чтобы разгреб ваше дерьмо?

— Если бы не ты, дура! — она закричала. — Влезла, куда не следует! Но ничего, — она удовлетворенно кивнула, — эта несговорчивая девка за все заплатила. Я об этот позаботилась.

— Filii de terra не допустит...

— На любую магию найдется обходной путь, — девушка засмеялась.

Я вдохнула и закашлялась. Это неправда, не может быть правдой. Никто с дурными намерениями не проникнет туда, Мила в безопасности. Больше всего пугало, что она говорила об этом как о свершившемся факте.

— Целитель вам зачем? — я сглотнула вязкую слюну и перевела разговор в другое русло. — Геморрой замучил? Или простата пошаливает?

— Нет, — мужчина оставался спокоен, — это подарок новому хозяину, с пустыми руками в белую цитадель как-то неудобно.

— Странные у него вкусы, — я даже опешила, — ну, передавайте, пусть будут счастливы.

— Дура, — высказалась Вера, — когда ваше Юково загнется, у Седого станет на одну стежку меньше. Другие демоны это оценят.

Я нахмурилась, с целителем они могли делать все, что хотели, а вот с селом — нет. У меня там бабка осталась.

— Он — опора стежки. Не знала? Одна из, но мы будем вышибать их по одной, пока...

— Довольно, — скомандовал мужчина, — ты отомстила. Остальное ее не касается. Идем.

Вера улыбнулась. Ярко и безумно.

— Хочу, чтобы в последние часы ты думала обо мне, — она помахала рукой, — ты ведь окажешь мне такую любезность?