Биография Толкина

Это-то и было причиной такой полной углубленности в "Дом Вольфингов". Моррисовские воззрения на литературу совпадали с его собственными. В этой книге Моррис попытался передать подъем, охвативший его при чтении страниц древних английских и исландских повествований. Действие этой книги развивается в краю, которому грозит вторжение римлян. Произведение было частью написано прозой, частью стихами. Описывался "Дом", то есть род, обитавший у большой реки на поляне леса, именовавшегося "Лихолесье"27 (название было заимствовано из древнегерманских географии и мифологии). Похоже, многие элементы книги произвели впечатление на Толкина. Стиль ее был в высшей степени характерный, насыщенный архаизмами и поэтическими инверсиями в попытке воссоздать ощущение древней легенды. Толкин определенно взял эту вещь на заметку. Вполне возможно, что ему пришлась по душе еще одна особенность произведения: несмотря на неопределенность места и времени действия, Моррис очень точно описывал детали воображаемого пейзажа. В дальнейшем Толкин следовал примеру Морриса.

Его собственные взгляды на пейзаж сильно освежились летом 1914 года. Побывав в гостях у Эдит, он провел каникулы в Корнуолле на полуострове Лизард в компании отца Винсента Рида из Бирмингемской Молельни. Корнуолл произвел опьяняющее впечатление. Каждый день они с отцом Винсентом совершали длительные прогулки. Эдит получила следующее описание каникул: "Мы бродили по вересковым полям на вершинах утесов аж до бухты Кинакс. В этом нудном противном письме я не в силах ее описать. Солнце вперяется в тебя, а огромные волны Атлантики разбиваются и вспениваются на камнях и рифах. Море выгрызло причудливые ходы и норы в утесах; оно врывается в них с ударом и трубным звуком, а то они извергают пену, как кит, и все, что ты видишь — черные и красные скалы и белая пена на фиолетовом фоне, и прозрачная зелень моря'. С тех пор Рональд не мог забыть вида моря и корнуолльского берега, и для него это стало идеалом пейзажа. Однажды они с отцом Винсентом пошли посмотреть деревни, что находились недалеко от мыса Лизард. Об этой экспедиции было написано: "Наша дорога домой после чая началась деревенским "уорикширским" ландшафтом, спустилась вниз к берегам Хелфорда (здесь эта река почти как фиорд), а затем пошла наверх к "девонширским" тропинкам на противоположный берег; потом мы шли по более открытой местности. Дорога вилась, петляла, шла то вверх, то вниз, пока не начался закат, и красное солнце уже стало заходить. Затем, после долгих приключений и блужданий мы вышли на открытые пустынные "гунхильские" холмы, а впереди было четыре мили прямой дороги, да еще травянистой — как раз для наших усталых ног. Затем вблизи Малого Руана нас застигла темнота, и мы снова стали проваливаться и спотыкаться. Освещение по пути было очень "жутким". Временами мы натыкались на ряды деревьев, сова или летучая мышь заставляли нас пригибаться, а порой сердце уходило в пятки от страдающей астмой лошади за изгородью или ужасной бессонницы свиньи. Временами вовсе не было ничего страшного, разве что внезапно вступить ногой в ручей. И вот четырнадцать миль подошли к концу, а последние две были скрашены мерцанием света лизардского маяка и шумом моря, к которому мы приблизились'.

В конце этих долгих каникул он поехал в Ноттингемшир и несколько дней жил на ферме, которую содержали его тетя Джейн совместно с БруксСмитами и его братом Хилари. На ферме он написал стихотворение. Ее происхождение лежало в строке из "Христа" Киневульфа, что так обворожила Рональда в свое время: "Eala Earendel engla beorthast!" Оно называлось "Путешествие Эарендела Вечерней Звезды". Начало было следующим.

Эарендела путь в океанскую грудь

Пролегал через мира предел.

Через дверь Ночи, как заката лучи,

Он покинул Мрака удел.

И блистал тот корабль, словно искра костра,

Оставляя сумрачный брег.

На закате дня, свет, как воду, пеня,

Он покинул Запад навек.

Далее описывается путешествие звездоносного корабля по небесному своду, плавание, продолжавшееся, пока свет утра не залил все следы.

Эта история морехода-звезды, корабль которого поплыл по небу, имела источником примечание к "Эаренделу" в строках Киневульфа. Но стихи, получившиеся в результате, были полностью оригинальными. Пожалуй, с этого началась собственная мифология Толкина.

ГЛАВА 7. ВОЙНА

Пока Толкин писал свое "Путешествие Эарендела", в конце лета 1914 года Англия объявила войну Германии. Уже молодые люди записывались в свои части в ответ на солдатский призыв Киченера28. Но мысли Толкина явно текли в другом направлении: он желал остаться в Оксфорде до окончания курса в надежде на высшие оценки. И потому вопреки чаяниям дядьев и теток, ожидавшим, что он зачислится в армию (а его брат Хилари уже записался в сигнальщики), Рональд вернулся в университет на осенний триместр.

Поначалу он писал: "Это ужасно. Честное слово, не думаю, что смогу продолжить: работать невозможно. Все мои знакомые записались, кроме Каллиса'. Но его настроение поднялось, когда он узнал, что есть возможность проходить военное обучение в университете, но по окончании курса отсрочка от призыва заканчивается. На такой вариант он дал свое письменное согласие.

Когда план принят, жизнь становится приятнее. Рональд переехал из жилья в колледже в "берлогу" на Сент-Джон-стрит, которую делил с Колином Каллисом (тот не призывался в армию по состоянию здоровья) и счел, что в новом обиталище "просто чудно по сравнению с примитивной жизнью в колледже". Еще одну радость доставило известие, что Дж.Б. Смит, его друг по Ч.К.О.Б., все еще в Лондоне и ждет присвоения звания младшего офицера. Смит предстояло зачисление в Ланкаширский стрелковый полк, и Толкин решил подождать, пока ему самому присвоят офицерский чин в том же полку, а по возможности в том же батальоне.

Через несколько дней после начала триместра он начал проходить строевую подготовку в университетском парке в Учебном офицерском корпусе. Это не избавляло от обычной учебы, но Толкин обнаружил, что такая двойная жизнь его устраивает: "Строевая подготовка — это прямо чудо. Вот уж почти две недели меня каждодневно будят, а я все еще не дошел до состояния оксфордских "сонь", -писал он Эдит. Кроме того, он набивал себе руку в вариантах почерка. Преклонение перед Уильямом Моррисом навело его на мысль о создании легенды в моррисовском духе и со смешением прозы и стихов. Он выбрал историю Куллерво, злосчастного молодого человека, который совершил инцест, не зная того, а когда все раскрылось, бросился на свой меч. Толкин начал работать над "Историей Куллерво", как он ее назвал; правда, это была стилизация под Морриса или чуть больше того, и все же первая попытка написать легенду в стихах и прозе. Вещь осталась неоконченной.

В начале рождественских каникул 1914 года Рональд съездил в Лондон, дабы присутствовать на сборе Ч.К.О.Б. Семья Кристофера Уайзмена переехала на юг, и в их уондсвортском доме собрались все четверо членов "клуба": Толкин, Уайзмен, Р.К. Джилсон и Дж.Б. Смит. Большую часть уикэнда они провели, сидя у газового камина в маленькой комнате наверху, куря и беседуя. По словам Уайзмена, они ощущали "четырехкратное возрастание интеллекта", когда собирались вместе.

Странно, что члены этой группки друзей-однокашников стали встречаться и переписываться. Но наперекор всему они начали надеяться, что вместе достигнут чего-то значимого. Однажды Толкин сравнил Ч.К.О.Б. с братством прерафаэлитов29, но остальные подняли эту мысль на смех. И все же они ощущали, что в чем-то им предстоит проложить новые пути. Возможно, это было всего лишь последним всплеском юношеских амбиций, которым предстояло вскоре угаснуть при столкновении с реальным миром, но, по крайней мере, для Толкина это привело к важному практическому результату. Он решил, что он поэт.

Позднее он объяснил, что это собрание Ч.К.О.Б. в конце 1914 года помогло ему найти "голос для всего того, что ранее таилось", и что он "всегда приписывал это тому вдохновению, которое появлялось даже от нескольких часов, проводимых нашей четверкой вместе".

Сразу же после этого уикэнда он начал писать стихи. В общем, они не представляли собой ничего значимого, и уж точно в них не всегда словам было тесно. Вот несколько строк из "Морской песни старинных дней", написанной в декабре 1914 года и основанной на воспоминаниях Толкина о корнуолльских каникулах несколькими месяцами раньше:

В туманном бурном крае на крутых путях

Не слышно было слов людских в тех предначальных днях.

Сидел я на краю у моря, среди скальных стен,

И без конца я слушал пенный с грохотом рефрен.

Земля под вечным штурмом, навсегда осаждена,

Расщеплена на башни, взрыта ямами она.

Когда Толкин показал это и другие стихотворения Уайзмену, тот заметил, что ему припоминается критический разбор поэзии Мередита30, сделанный Саймонсом31, "в котором М. сравнивается с леди, желающей надеть все свои драгоценности после завтрака", и предостерег: "Смотри, не сделай еще большего".

Более умеренным Толкин был в стихах, посвященных своей любви. Для этого он выбрал свой излюбленный образ:

Мы молоды, и все же мы

На Солнце Страсти удержать

Смогли свои сердца (так два

Прекрасных дерева стоят,

Переплетясь, в лесных краях,

Вдыхают воздух, даже пьют

И самый свет — вдвоем), так мы

И стали, как одно. В Земле

Любви укоренились и, сплетясь,

Росли в любви совместно мы.

Среди других стихотворных произведений того времени был "Лунный дед, который засиделся" (позднее опубликовано в "Приключениях Тома Бомбадила")32. Толкин выбрал знакомый "волшебный" сюжет для "Гоблинских ног" стихотворения, написанного ради Эдит (она говорила, что любит "весну, и цветы, и деревья, и маленький народец эльфов"). "Гоблинские ноги" представляют собой все то самое, что Толкин вскоре от всего сердца невзлюбил, поэтому цитировать это произведение было бы не вполне уместно. Впрочем, в нем нельзя отрицать четкость ритма, и поскольку оно было опубликовано в нескольких антологиях того времени, можно сказать, что это первая печатная работа из сколько-нибудь значимых.

В путь выйду до зари,

Где светят фонари,

И летучих милых мышек строй летает.

И серая, как сталь,

Идет дорога вдаль,

Только травы и кусты мне вслед вздыхают.

А в воздухе крыла,

Жучков летает мгла,

И они, жужжа, мелодию выводят.

Я слышу рог звучал,

То гном дает сигнал

В знак того, что их отряд сюда подходит.

О, мерцанье фонарей,

Словно звезд, среди ветвей!

О, шуршание неслышных одеяний! 33

О, чуть слышный топоток

Сотен малых гномьих ног!

О, видение народца из сказаний!

Дж.Б. Смит прочел все стихотворения Толкина и выслал ему критический анализ. При общем одобрении было замечено, что автор мог бы улучшить свою поэзию, почитав побольше английской литературы. Смит предложил попробовать Брауна34, Сидни35 и Бэкона 36; позднее он рекомендовал проглядеть новые стихи Руперта Брука37. Но Толкин не особо прислушивался к этим советам. Он уже лег на свой поэтический курс и не нуждался в рулевом.

Скоро он пришел к заключению, что стихосложение на случайные темы без связи между отдельными стихотворениями — это не то, чего бы ему хотелось. В начале 1915 года он вернулся к своим оригинальным стихам об Эаренделе и начал преобразовывать эту тему в обширную легенду. Свое произведение об Эаренделе он показал Дж.Б. Смиту. Тот заметил, что стихи ему нравятся, но поинтересовался, о чем же они. Толкин ответил: "Я не знаю, но попытаюсь выяснить". Не "придумать", а "выяснить"... Себя он считал не сочинителем, а открывателем легенд. И это, конечно, следствие создания искусственных языков.

Некоторое время он разрабатывал язык на основе финского, и к 1915 году тот уже достиг определенной степени сложности. Толкин чувствовал, что это "безумная забава" и вряд ли предполагал выставить это дело на публику. Но порой он писал стихи на этом языке, и чем больше над ним работал, тем больше ощущал потребность в "истории" для него. Другими словами, нельзя иметь язык вне народа, являющегося его носителем. Язык он совершенствовал, но теперь надо было решить, кому же он принадлежит.

В разговорах с Эдит на эту тему Толкин называл свой труд "мой чудный бессмысленный язык". Вот часть стихотворения, написанного на нем и датированного "ноябрь 1915, март 1916". Перевод не сохранился, но слова "Lasselanta" ("время опадания листвы", т.е. осень) и "Eldamar" ("земля эльфов на Западе") Толкин использовал во многих других контекстах:

Ai lintulinda Lasselanta

Pilingeve suyer nalla ganta

Kuluvi ya karnevalinar

V'ematte singi Eldamar.

В течение 1915 года в голове у Толкина уже отчетливо сложилась общая картина. Он решил, что этот язык принадлежит прекраснейшим из эльфов, которых Эарендел видел в своем дивном путешествии. Он начал работать над "Дорогой Эарендела", где описывались странствия морехода по миру, пока его корабль не превратился в звезду. Вещь должна была состоять из нескольких песен, и первая из них, "Волшебные Берега", согласно плану, должна была описывать таинственную страну Валинор, где растут два Древа, на одном из которых золотые яблоки, каждое из которых солнце, а на другом серебряные цветы, каждый из которых луна. В эту страну и попал Эарендел.

Стихи относительно слабо связаны с позднейшими мифологическими концепциями Толкина, но включают в себя элементы, появляющиеся в "Сильмариллионе", и заслуживают цитирования. Это помогает понять, что занимало его воображение в те годы. Ниже приводится одна из самых ранних редакций:

Где нет ни солнца, ни луны,

Из моря в полный штиль

Весь в белых башнях холм встает,

Он виден за сто миль,

Там, где Таникветиль,

Где Валинор.

Там лишь одна звезда горит,

Лучами тьму гоня.

Там есть два Древа: на одном

Плод золотой от Дня;

Цветок серебряный Ночи

Другое Древо носит там,

Где Валинор.

Там Заповедный берег,

От света в серебре,

И музыкою пена

Ложится на песке.

За дальними морями,

За мелями, штормами,

Хватающими всех,

Из-за подножия Корр

Встает Таникветиль.

Там Валинор.

Где нет ни солнца, ни луны,

Где бед забыт кошмар,

Стоят Скитальца белый град

И скалы Эгламар.

И там причалил 'Вингелот'.

Эарендел стоит;

Своим успехом сам смущен,

Он созерцает вид

Того, что за Таникветиль,

Где Валинор блестит.

Мысли Толкина были заняты началами мифологии, но сам он готовился к "школе" последним экзаменам по английскому языку и литературе. Они начались во вторую неделю июня 1915 года, и Толкин торжествовал, получив "первый класс".

Теперь он имел некоторые основания полагать, что в будущем получит преподавательскую должность (после войны), но в ближайшей перспективе ему предстояло получить звание младшего лейтенанта в Ланкаширском стрелковом полку. Его определили не в девятнадцатый батальон, как он надеялся (там служил Дж.Б. Смит), а в тринадцатый. Обучение началось в июле в Бедфорде, где его разместили в городском доме в компании с полудюжиной других офицеров. Он проходил строевую подготовку взвода и посещал лекции по военному делу. Был куплен мотоцикл (на паях с другим офицером), и в свободный уикэнд Толкин ездил через Уорик встречаться с Эдит. Он отпустил усы. И по внешности, и по поведению он ничем не выделялся среди других молодых офицеров.