Клыки судьбы (Клыки-2)

— Да, я пос-следний из Твор-рцов, — согласно кивает бестия. — Ос-сталс-ся, чтобы охр-ранять пос-следнюю же Книгу Законов — единс-ственный документ, котор-рый пр-равдиво опис-сывает мир-роздание этого Отр-ражения.

— Как понимаю, — интересуюсь вкрадчиво. Для Управления подобная информация может оказаться донельзя полезной. — В каждом отдельном мире хранится такой фолиант? И его охраняет один из Творцов...

Крылатый паровоз согласно кивает.

— Да, — говорит он, и от громкого баса шатаются и падают сталагмиты, рассыпаются кучи драгоценностей. — В каждом мир-ре ес-сть один др-ракон. И он охр-раняет Законы этого мир-ра.

— Спасибо, — я настолько доволен, что позволяю себе поблагодарить рептилию.

— А тепери-ерь идите! — Лесовик заявляет таким тоном, будто бы генерал отдает приказы перед ротой шаловливых новобранцев. — Вас-с ожидает тяжелая битва. Но и я к вам пр-рис-соединюс-сь, только выпью немного пламени гор-ры.

Дракон окунает морду в кратер и начинает глотать. Магма бурлит вокруг антрацитовых губ, падают маленькие капельки жидкого огня. Где-то на склонах горы верещит проклятая королева. Она по-прежнему требует свидания с Эквитеем. Интересно, а почему она не спустится к нам? Тут тепло, и ветер не дует в затылок.

Поворачиваемся к выходу, но бабка предостерегающе поднимает руку.

— Зачем вам ведьма, — спрашивает она, — чтобы передвигаться пешком?

Яруга что-то бормочет и ритмично проводит ладонями перед лицом. Я не прислушиваюсь, но подозреваю, что качество ее рифмованного заклинания не превзойдет стихотвореньица Харишши. Действительно, бабкины слова не самого лучшего качества. Наследиев мигом провозгласил бы что-то донельзя ядовитое.

Проколю скалу легонько, проскользну тихонько...

Нет, это я точно слушать не стану, пусть даже она мне на ухо проорет. Впрочем, по эффективности колдовство старухи намного превосходит слабую некромантию моей невесты. Не проходит и мига, как перед нами открывается широкий овал, опоясанный синими искрами.

— Это мой личный Прокол, — хвастается госпожа Креискасскаал. — Никогда раньше не пользовалась, предпочитала ножками ходить. Но коли уж некоторые проходи обвалились...

— Идем, — тащит меня Харишша к порталу. В нем уже исчезает широкая спина Эквитея. Следом, жарко обнимаясь, проходят Проводница и Тугий. Я тоже разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Стой! — грохочет вдруг над пещерой. Гора содрогается, сыпется порох и всяческая каменная гадость. — Этто у тебя на спине!

— Чего? — решаю, что дракон слегка перебрал горячей магмы и тронулся рассудком. — У меня на спине лишь боевой комбинезон.

— Этто! — глаза Лесовика горят алчностью. Учитывая объятую пламенем морду, циклопические когти и крылья, величиной с небольшую торговую галеру, я решаю убежать.

— Отстань от меня! — со всех ног несусь к спасительному выходу.

— Погодь, милок, — останавливает меня маленькая ладошка. Вроде бы хлипкая с виду бабулька, чуточку широковатая в бедрах и талии, но я врезаюсь в нее, словно бы в гранитный утес. Воздух хрипло покидает легкие. Ох и "ручка" же у этой Яруги. Как в наковальню ударился. — Тебе передали Этто в Валибуре?

— Вы тут с ума все по... — останавливаюсь и хлопаю себя по забывчивой башке. Точно! Перед отъездом Кибл вручил мне какую-то невидимую и неосязаемую вещицу. Сказал, мол я разберусь по ходу пьесы, что с этой штукой делать. И назвал он ее... правильно — "Этто".

— Я долгое время писала в Управление, чтобы они синтезировали этот орган из драконьей чешуи. Прошло более тысячи лет, и вот. Наконец-то! — Яруга вне себя от радости. — Видишь, Лесовик? Я слов на ветер не бросаю. Пообещала когда-то вернуть тебе сердца, и вернула.

— Это я вернул... — несмело подправляю старуху. — Вот только мне никто не давал никаких указаний насчет использования...

— Мое сердце, — дракон возбужденно выдыхает целый океан пламени. Воздух загорается, плавится золото. Я с сожалением смотрю, как драгоценный метал тонкими струйками стекает в трещины на полу. Там ему суждено остыть. А потом, через много тысячелетий какой-то идиот с киркой докопается до полуразрушенной пещеры. И заорет "Золото! Целая жила золота!". Глупые археологи даже не догадываются, почему в горах, излюбленных местах драконов, так часто находятся золотоносные жилы.

— Можешь взять, коли надо, — второй раз, со времен экипировки в Арсенале, я делаю вид, будто снимаю с плеч большой невидимый мешок. Веса, конечно же, совершенно не чувствую.

Харишша смотрит на меня расширившимися глазенками. Небось думает, что я поддался общему психозу и сейчас начну, например, кудахтать.

— Но нельзя ли получить какие-нибудь объяснения? — кошусь на Яругу. А сам предлагаю дракону что-то, вернее — Этто, на растопыренных пальцах широко расставленных рук. Со стороны это выглядит, словно бы некий спятивший оборотень предлагает громадной огнедышащей рептилии кусок пустоты.

— Ты что, сдурел? — хихикает дракон. — Ты мне что даешь?

— Этто, — говорю и по-прежнему чувствую себя умственно отсталым. Еще более отсталым, чем несколько секунд назад. — Держи, — сую крылатому пустые руки. — Вот твое Этто...

— Оно по-прежнему у тебя за спиной, — смеется он. — Лучше обернись, я сам сниму.

Я краснею и отворачиваюсь, чтобы фугас-переросток не заметил моего смущения.

— Какой же ты нечувствительный к магии, — покачивает головой старуха. — И как тебя в руководители назначили?

— По черепку "Карателем" дать умею, — угрожающе хмурю брови.

Она капитулирует и поднимает руки. Кратко рассказывает о том, что после некого страшного катаклизма дракон пожертвовал своим сердцем для спасения материка.

— А я потом добрую тыщу лет билась служебными к Вельзевулону, чтобы синтезировали для него новый Эгрегор Тетра-Титанового Ольхесприта.

— Спасибо, — Лесовик благодарно кивает. Широкое, точно стена небоскреба, крыло проносится у меня за спиной. Никакого изменения веса, конечно же. Меня слабо пошатывает поднявшимся ветром.

Дракон подносит крыло к своей груди. Кожа расступается, чешуйки, словно дверные глазки, отворачиваются вне от обнажившейся раны. Изнутри драконьего туловища показывается что-то ярко-апельсинового цвета. Оттуда хлещет рыжее пламя. Крыло на какой-то миг закрывает развороченную грудь. Лесовик закрывает глаза, глубоко вдыхает и...

Замертво падает на пол. Пещера содрогается, со всех сторон валятся каменные глыбы и отколотые сталактиты. Громадная черная туша скрывается под градом обломков. Нам тоже грозит оказаться замертво погребенными.

— Бежим, — хватаю Харишшу и бабку за руки. Тащу их к открытому порталу.

Позади нас беснуется гранитный дождь. Воняет горелой плотью и оплавленным камнем. Пыль застилает глаза, под ноги ударяется острый валун. Ударяюсь о него коленом. Слышится отчетливый треск. Но я все же ухитряюсь зашвырнуть обеих женщин в проход Прокола.

Раздается раскатистый взрыв, бесконечная волна пламени с ревом проносится надо мной. Закрываю обугленные веки и теряю сознание.

* * *

— Беда! — орал Слимаус, метаясь по площади. — Страшная беда пришла!

Пьяные рыцари, лучники и горожане, праздновавшие то смерть, то возвращение короля, лениво провожали астролога мутными взглядами. Над площадью царило сытое уныние и скука. Нетрезвый бард сидел под виселицей и, то и дело отмахиваясь от повешенного, тренькал что-то на струнах потрепанной гитары. Висельник никак не хотел слушать песенок артиста и постоянно тыкал барда в макушку почерневшими пальцами ног.

Беда, беда, беда пришла,

Уже в который раз.

Ну хоть бы раз куда ушла

Беда страшна от нас.

— Закрой пасть! — гремел звездочет, взбираясь на постамент виселицы. — Люди! Там сейчас наш король сражается с полчищами нечисти! Мертвые восстали из могил! Если мы не поможем ему, то через пару дней перестанем существовать!

— Шел бы ты отседова, — лениво сплюнул какой-то мужик в халате мясника.

— Точна, — грязный старичок с повадками и рожицей бездомного обнажил половину зубов. Вторую половину он проиграл в каком-то кабаке. Говорил он с ошибками, комкая и глотая буквы. Слимаус, хоть с трудом, но понял его. — Королю была сказана: либа разберется с праблемами солца, либа пусть пняет на себя.

— Вали, звездун!

Астролог стоял перед громадной толпой преогарцев. На площади толпились все жители столицы, все до единого: от любвеобильной прачки до главного распорядителя дворцовых манер и этикета. Присутствовал также новый епископ. Тлумплин стоял в самом первом ряду. Стоял очень гордо, насмешливо склонив голову на плечо и скрестив руки на груди. Он слегка улыбался, и окружающие епископа монахи, заглядывая в глаза своего "босса", делали тоже самое.

"Что делать? — хаотические мысли толпились в голове звездочета. — Эквитей погибнет... Надо привести подмогу, а они смеются... Тысячи людей стоят и лыбятся, как ненормальные..."

— Люди, — умоляющим тоном попросил Слимаус. — Пожалуйста, берите оружие. Мы тотчас окажемся на склонах Пустой горы и дадим бой страшным прихвостням королевы.

— Эта курва, — заматерился кто-то, — подняла армию нечисти?

Астролог подтвердил, активно жестикулируя. Обрадованный, что народ соблагоизволил пойти на небольшой диалог, он продолжил.

— Королева подняла колдовских мертвецов. И они хотят уничтожить все живое. Она хочет править материком!

— А мне плевать, кто правит, — заявили из толпы. — Эквитей ли, Хатли или ейная девка.

— Ты не понял, — возразил Слимаус. — Королева убьет всех нас, а потом будет править уже мертвым народом.

— И что предлагаете делать, коллега? — насмешливо поинтересовался астролог Жульмис. Он был куда менее удачлив, чем Слимаус. Составлял гороскопы для вдовушек и, крепко проигравшись в карты, в последнее время ночевал по сеновалам. Потому Жульмис имел все причины, чтобы ненавидеть "коллегу" по ремеслу.

— Надо идти воевать! — твердо воскликнул звездочет.

— В леса надо убегать, — крикнул кто-то.

Толпа согласно загудела и засуетилась. Народ с явным намерением отправлялся паковать вещички. Кто собирать домашнюю утварь, а кто — ограбить королевскую казну.

— Стойте! — повелевающий тон заставил людей вернуться взглядами к постаменту виселицы.

Рядом с астрологом устроился Тлумплин. Он только что влез на "эстраду", поддерживаемый за задницу десятком рук своих монахов.

— Поскольку я единственный обладаю здесь властью, — заявил епископ, — то предлагаю следующее. Пока Хатланиэлла и Эквитей воюют между собой, мы спокойно запасаемся провизией и запираемся в столице. Если придет королева — попытаемся отбиться. В городе лучше защищаться, чем сражаться в чистом поле или в лесу.

— Правильно! — подтвердила толпа.

— А если придет Эквитей, — Тлумплин сделал паузу. Слимаус вдруг с ужасом заметил на лице епископа такую же гаденькую улыбочку, которой часто пользовался покойный Шрухан. — То Эквитея мы убьем и будем без короля!

— Да! — неуверенно заорала глупая толпа.

— А зачем, — спросил кто-то более умный, — нас убивать и жить без короля?

— Потому что, — хитро усмехнулся епископ, — я открою сокровищницу и всем раздам по равной доле золота. Мне оно ни к чему.

— Да! — более энергично загалдели преогарцы.

— А за это вы все будете подчиняться церкви Каменных Богов! Да живет домкратия! — закричал воодушевленный Тлумплин.

"Эта сволочь из домкратов! — сердце Слимауса грохотало от ужаса. — Эквитей всегда говорил, что надо ненавидеть и бояться этих страшных домкратов". А еще он подумал, что все пропало. Вскоре варвары Хатланиэллы убьют короля и мира через неделю не станет.

"И Мэлами, что же будет с Мэлами?"

В бессилии астролог оперся на покачивающееся тело покойника. Схватился руками за почерневшую от времени твердую кожу. Завалился всем весом, потому что чувствовал — сейчас упадет. Но случилось другое. Нога висельника вдруг протяжно заскрипела и с мерзким звуком оторвалась от тела.

Еще ничего не понимая, Слимаус посмотрел на раскачивающийся труп. Домкрат оказался без ноги. Оторванная конечность холодила пальцы звездочета.

"Проклятый домкрат! — мелькнула вдруг злобная мысль. — Если армия не придет на помощь королю, то всех на вот так же повесит. Я не позволю этому случиться! Хотя бы из-за Мэлами..."

Именно так подумал Слимаус в тот момент. И с криком "За Мэлами!" ударил Тлумплина по голове своим нехитрым оружием.

За два года длительной просушки конечность успела окаменеть. Длинные коготь, выросший на висельнике в тюрьме еще на момент следствия, превратился в короткий кинжал. Острие этого самого ногтя пробило череп и глубоко вошло в мозг епископа.

Священник умер беззвучно. Посмотрел на звездочета мертвеющими глазами, по-отечески похлопал парня по щеке. И завалился с подиума.

Толпа притихла.

— А теперь, — грозно сказал Слимаус, помахивая окровавленной ногой, — вы все, тля, облачаетесь в доспехи. И через пятнадцать минут стоите в полной боевой готовности вот здесь на площади. Понятно?

Народ брызнул во все стороны. Захлопали многочисленные двери домов, застучали копья, зазвенели мечи. Кто-то заругался, путаясь в завязках кирасы.

— И если кто позволит себе глупость убежать! — орал звездочет. — Я его к воротам приколочу!

Грязная черная пятка величественно рассекала столичный воздух.

Король Эквитей мог бы гордиться своим замечательным астрологом.

* * *

Я открываю глаза и вижу над собой перепуганную Харишшу. Ее чудесные губки движутся, кажется, она что-то мне говорит. Нет, даже кричит, судя по напряженной мимике. Но я ничего не слышу. В ушах ревет бушующее пламя взрыва. Тело покалывают мелкие иголочки. Их очень много, они невероятно длинные. Такое ощущение, будто кто-то напихал в мое тело узких железнодорожных гвоздей, и они прошили меня насквозь.

Веки, щеки, все лицо и руки, даже полоски обнаженной кожи между задранными штанинами и носками, пекут, точно меня только что окунули в кипяток. Скорее всего так и есть. Если память не изменяет, через меня прошелся, словно громадный магасфальтный каток, громадный огненный ураган. Вот горе-то дракон испустил дух. А ведь он, подозреваю, оказался бы неплохим союзником в сражении...

Так, в сражении с кем?

Со стоном (хотя не слышу собственного голоса) приподнимаюсь на локтях. Вокруг плывет какой-то странный, отливающий разными цветами, туман. Надо мной клубятся низкие тучи, нависает обломанный палец Пустой горы. Задумчиво склонилась заснеженная шапка. Небо едва угадывается за идеальным куполом полупрозрачного тумана. Замечаю, что уже изрядно темнеет. Солнце почти закатилось за громадой скалы. Снежная вершина поблескивает, слепит усталые глаза.

Поворачиваю голову, сначала влево, потом вправо. С всех сторон, оказывается, нас окружают проблемы.

Старуха перенесла нас не на склон, а прямо к подножию горы. Сзади, почти что мне в спину, упирается скалистый утес. Он очень крут и наклоняется к земле. На него без специального снаряжения не выбраться.

Мы стоим на выжженной равнине, раскинувшейся, далеко за пределы видимости. В воздухе танцуют маленькие лоскутики пепла. Воняет, хоть и не так сильно, как внутри подземелий, расплавленной магмой и паленой шерстью.