Хозяйка

ХОЗЯЙКА

Чувствуете ли вы ту грань, которая разделяет сон и реальность? Кто-то сравнивает её с тончайшей незримой плёнкой. Кто-то — с неосязаемой границей, кто-то — с неким пределом. Предел, который никогда не похож на себя предшествующего. Дверь, за которыми каждый раз таится что-нибудь новое, необычное, хорошее и плохое, страшное и ужасное, весёлое и мечтательное.

Ощущаете ли вы тот маленький, часто даже крохотный, но иногда просто необозримый клочок полусна — полуреальности? Ещё ни сон, но уже и не реальность. Никем не названное, никому неподвластное непонятно что, в котором мы спорим сами с собой и с другими. Мы придумываем гениальные вещи, находим решение вековечных проблем и выход из любой ситуации, мы сочиняем здесь стихи и музыку и часто забываемся под звуки гениальных мелодий, которых никто никогда, даже вы сами — более не услышите. Нас именно здесь посещают вдохновения и озарения, но в большинстве своём они здесь же и остаются. Наутро мы мучительно пытаемся вспомнить то, что поняли здесь, но тщетно. Незримый "полу-полу" умеет хранить тайны и любит играть с нашим сознанием в "кошки-мышки".

Именно здесь незримый Благодетель — Злодей отмеряет нам толику сна, которую нам суждено увидеть. В его власти, проснёшься ли ты с улыбкой на устах или с криком страха, будешь ли с сожалением натягивать одеяло на глаза в напрасной попытке поймать за хвост ускользающий от утренних лучей сон или всю ночь проваляешься в мокрых от холодного пота простынях, а утром в зеркале в своей шевелюре найдёшь пару — тройку седых волосков. Очень часто, как кажется, этот Благодетель — Злодей забывает о тебе и не вытягивает из бездонного мешка Сновидений то, которое предназначено тебе, но не это так. Мы всегда видим сны. Просто, бывает, что напрочь забываем их. Мы всегда видим сны, потому что мы ночью тоже живём. Только по-другому.

Но не один только вечный юноша — старик Благодетель — Злодей живёт в этом "полу — полу", в этом самом загадочном пространстве во всём мироздании.

Вы когда-нибудь, уже засыпая, бросая в уходящую реальность последние бессвязные реплики в бесконечном споре с самим собой, вдруг "видели"... или нет, просто — видели! (ведь именно в эти мгновения человек способен видеть то, чего не сможет заметить, будучи в сознании) чьи-то глаза? Просто глаза. Два красных зрачка в обрамлении туманного чуть заметного контура лица. Они появляются из ничего и склоняются низко — низко. Ты боишься их, ты выпрыгиваешь из "полу — полу" в самую что ни на есть обыденность. А вокруг — тишина, темнота и никого нет. Ночь. Пусто. И только спустя долгое время ты вновь сможешь заснуть.

Но не пугайся так. Владелец красных глаз не причинит тебе боль. Он не хочет тебя испугать.

Это всего лишь я.

* * *

* * *

* * *

Кто я?

Уже тысячи лет живущие пытаются понять это. Но всё их "понимание" ограничивается только названиями, кличками, домыслами, далёкими от реальности. От ИХ реальности. От реальности живущих, живых. У нас — не живущих — реальность другая. Нет, мы тоже живём, но не так, как ТЕ. Как вы. Мы — другие, у нас иная реальность. Вам никогда не понять нас. Единицы из миллиардов видят нас. Те, кто стоит на грани, на том самом тонком пределе, за которым кончается граница вашей жизни. Самоубийцы, при смерти, коматозники, блаженные, психи и, хм, пьяные и наркоманы — все, кто на какое — то время уже почти утратил связь с их миром и почти попал к нам. Мы становимся для них реальностью.

"Барабашка", "полтергейст", "призрак", "ангел", "видение" и так далее — всё это мы. Нас много. Много больше, чем вы думаете. И мы везде. Даже там, где никто из вас жить не может. А мы — можем. Ведь мы — другие. У нас иная реальность.

Так кто же я?

Не знаю, как и сказать вам...

Мы знаем, кем были.

Но никто из НАШИХ не знает, кто мы сейчас. Мы просто есть. Да о чём говорить! Вы, живущие и про себя не знаете, кто вы есть на самом деле. Сколько существуете, столько и спрашиваете себя, а до чего-то конкретного, общего додуматься так и не смогли. И мы заботим вас постольку — поскольку.

И правильно. Не лезьте к нам. Всё равно ничего не поймёте. Ведь у нас — иная реальность.

Ха! "У нас". Ведь каждый из нас когда — то был "вашим". Но не каждый "ваш" становится "нашим". Кто выдумал такие правила — не моё знание. Мы в общем-то и не задумываемся над этим. Мы — великие игроки. Непревзойдённые выдумщики. Супер-гении, сумасшедшие гении, вездесущие гении. Но думать, допытываться до чего-то не хотим. И не можем. На то есть свои причины.

Вы, живущие, можете всё. И радоваться, и огорчаться, и гневаться, и любить. Мы же — нет. Каждый из нас может только одно, но это одно развито на все двести процентов. Кто-то полностью Грусть, пусть тихая, печальная, с улыбкой на устах, пусть чёрная, ненавистная, дикая и необузданная. А кто-то — воплощение Радости от сарказма и безумия до счастья. У нас нет специалистов широкого профиля. У нас почти все — профессоры самого себя. Или, на худой конец, доценты и доктора своей науки.

Но есть ещё и Координаторы или Созерцатели. Проводники Душ, Тёмные и Светлые, наблюдатели, Непризнанные — всё это они и всё это мы. Мы — это мы. У нас ведь — иная реальность.

Мы везде. Вокруг вас. И всегда страдаем. Спасенье своё находим лишь в ваших снах. Ими мы с вами общаемся. Пусть вы мало что понимаете. Оно и понятно. Ведь вы — иная реальность.

* * *

* * *

* * *

— Здрасть, теть Валь, — как всегда неожиданно и громко гаркнул он чуть ли не над ухом зачитавшейся вахтёрши. Та вздрогнула всем телом, аж подпрыгнула. И, пока грозная тётя Валя не успела открыть свой громоподобный рот в справедливом грозном окрике, он тут же из-за спины вытащил руку с зажатым в ней пакетике с мороженным. — Небось, зажарились уже по такой жаре?

Тётя Валя уже выталкивала наружу слова праведного гнева, но, поперхнувшись, издала какой-то бульк.

— Грх... брг... Славик! Я когда-нибудь повешу тебя за твой хвост, пока не отпадёт! Ты шо так пугать! — но мороженное с благодарностью взяла. В самом деле жара стояла та ещё — градусов тридцать шесть в тени. Все входные двери в общежитие Академии стояли нараспашку, приглашая такой редкий теперь ветерок погулять по коридорам пятиэтажки, но тот что-то брезговал. Душно. Пот течёт в три ручья. А тёте Вале отлучаться нельзя — должность не позволяет. В общем, он выбрал правильный подход.

— То, о чём вы говорите, совсем не хвост, — обиженным тоном, но щерясь во все свои тридцать три зуба, заявил Слава. — Светик у себя?

— Иди уж, — махнула слабо рукой вахтёрша. — У себя.

Славик поскакал через три ступеньки на четвёртый этаж в отсек своей любимой девушки. В общежитии было тихо. Оно и понятно. Лето. Воскресенье. Шесть вечера. Все те немногие, кто ещё не сдал экзамены и не отработал практику, сейчас или ещё не приехали, или уже сидят в многочисленных забегаловках за бокалом прохладного пива или с бутылкой заледенелой Кока Колы, или откисают на пляжах местных ставков. А Светлана, понятное дело, его ждёт. Он и ей несёт долгожданную прохладу в виде ещё двух пачек любимого мороженого.

Вихрем ворвался в отсек, мигом "отприветился" со всеми знакомыми девчонками, торчащими на балконе, тихонько постучал в ЕЁ дверь и вместе с донёсшимся криком "Да!" уже стоял на пороге, раскрыв объятья и пыша здоровьем и оптимизмом.

Визги, улыбки, поцелуи, ещё поцелуи, и ещё до-о-олгие поцелуи, слова нежности и любви, запас которых к ней у него никогда не иссякал. И такое жаркое томное тело, манящее, отделённое от него лишь полупрозрачной кисеёй сарафанчика. Объятья, счастливые глаза, источающие, хотелось верить, всамделишную любовь. Казалось, прошли столетья, как они расстались, а не два дня.

Но, наконец, буря чувств, рук и губ угомонилась, и они, покусывая мороженое, слизывая друг у друга капельки холодного растаявшего лакомства с губ, медленно продефилировали на балкон. Здесь чуть-чуть, но ощущалось мановение ветерка, мгновениями омывающего разгорячённые тела. Июнь подходил к концу, в разгаре были экзамены и сессия. Молодёжь томилась в ожидании долгожданной свободы. А уж тогда — на море, на речку, в лес, ну хоть куда, только подальше от противных учебников и занудных преподавателей. Ближе к солнцу, загорать и купаться! А пока девчонки жарились на балконе.

Славик чуть не поперхнулся мороженым, когда увидел, как же откровенно разоблачились красотки, подставляя, и не без успеха, плечи и ножки солнечным лучам. Не будь рядом Светика, он бы уже делал кому-нибудь массаж (он и по профессии был массажистом) в самых что ни на есть недоступных солнцу местах. На пятках, например.

Девчонки прервались на полуслове, деланно смущённо, оч-чень медленно и неохотно скрыли совсем уж выпирающие выпуклости, обращённые к солнцу. Некоторые вообще не обратили внимания на новоприбывших — Славик был свой человек, некоторых он вообще в солярии в неглиже массажировал. Славик работал в недалёком отсюда классном фитнес-клубе, многие девушки, учащиеся в Академии на престижных платных профессиях (как и Света) имели деньги и желание отдыхать иногда в этом клубе.

— ...А я тебе говорю, что есть в нашем отсеке Барабашка, — продолжали прерванный разговор девчонки. Говорила Анютка, раскинувшаяся на матрасе прямо на балконе. Говорила она как-то сонно, нехотя. Спина, смазанная кремом для загара, блестела, лифчик был расстёгнут. — Не веришь — спроси, вон, у Ленки.

Ленка, сидящая на порожке, встрепенулась. Она читала какую-то книгу, подставляя лучам солнца красивые длинные ножки.

— А? Что?

— Та вот Анька говорит, что у нас в отсеке глюки поселились, — хохотнула Наташка, спорившая с Аней.

— Ну, не глюки, а привидение, — словно говорила о какой-то безделице, пожала плечами Ленка. — А что тут такого? Они, почитай, в каждом отсеке есть.

Наташка фыркнула. Но тут подала голос Танюшка, развалившаяся рядом с Аней и до микроразмера ограничившая свою юбочку с целью основательно закрасить бледность умопомрачительных ножек, с чем она прекрасно справлялась. Таня достала сигарету, Славик тут же поднёс горящую зажигалку.

— А что, Ната, он к тебе не приходил?

— Кто — "он"?

— Ну, барабашек этот. Кажись, к каждой здесь он уже приходил. Ко мне, в Аньке, к Ленке, к Светке, — тут Света чуть вздрогнула, будто вспомнила что-то страшное. Славик это почувствовал, вопрошающе заглянул ей в глаза — его девушка ничего такого не рассказывала! И увидел в глазах сквозь радость и любовь ускользающие боль и страх. Брови его приподнялись. Надо будет потом с ней поговорить, успокоить, ободрить, помочь развеять эти глупые детские страхи. А Танюшка тем временем продолжала. — И к тебе придёт, не беспокойся.

— Уж успокоила так успокоила, — фыркнула Наташка. — "У вас на стройке несчастные случаи были? — Нет. — Будут!"

— Ольку вон вообще душил, рассказывала, помнишь? — продолжала Танюшка. — А я тебе вот что расскажу. Со мной то было. Остались мы на прошлые выходные с Настюхой в общежитии. Ночь. Киношку я у Настёны смотрела, и как-то задремала. Отсек на замок закрыт, тихо. И вдруг стук какой-то, словно в дверь стучат. Причём в мою — она же рядом, я стук в свою дверь знаю, не спутаю.. Я ещё и подумала — может, кто по балконам забрался? Выглянула — никого. Думаю, почудилось. И дальше кино смотрю. Снова стук. Я бегом открыла дверь, проверила отсек. Никого. Дверь закрыта входная. Ну, думаю, шутники, быстро же вы по балконам лазаете, подстерегу-ка я. Настюхину дверь полностью не закрыла, в щелку подсматриваю, — голос Танюшки срывался, она закурила новую сигарету — видно было, что волновалась, переживая ТОТ ещё страх.

— И что? — поторопила её Наташка. — Постучали?

— Постучали, — бросила Таня. — В дверь. В мою...

— И кто же это был?

— Не знаю! В отсеке никого не было.

— ?!

— Стучали-то ИЗНУТРИ.

* * *

* * *

* * *

Тишина повисла на балконе. У Танюшки окно было заделано решёткой, чтобы воры не залазили. До одного места, что этаж четвёртый. Всё равно лазят.

Славик хохотнул. Надо же было такое придумать! Танюшка и уже и Наташка строго стрельнули в него глазами. У него так и висело на языке "пить надо меньше", но это, видать, у него на роже было написано, так что Танюшка его предвосхитила:

— Думаешь, я сама тогда не подумала, что этого не может быть? Я перепроверилась, со страху Настю разбудила. Мы взяли ножи и пошли проверять, кто или что это может быть. А когда я уже достала ключи, чтобы открыть дверь, и уже думала, что это мне всё привиделось, тут в дверь что-то ка-а-ак грохнет! Мы с Настюхой — наутёк. Только утром просила Яшку открыть...

— И что?

— Ничего! Ни знаков никаких, ни посланий, ни следов, всё на своих местах, будто никого и не было здесь.

— Потому что и не было, — проворчал Славик.

— Не веришь? — стала заводиться Танюшка. — У Насти спроси. Когда приедет.

— Вон, хлопцы мои знакомые, отсюда же, — продолжил Славик. — Живут на пятом этаже. У них над головами кто-то по крыше начал ходить зимой. А живут они в угловой комнате и там ну никак не походишь, на крыше-то, разве что под шифером по-пластунски. Они тоже — "барабашка" мол, полтергейст. А выяснилось — ветром шиферину сдуло и ремонтники лазили, чинили.

И начался спор! Конечно, здесь были все добрые знакомые, смешное граничило со страшными случаями, подначивания перемежались бабскими пересудами, прозвучала старая присказка, что общежитие их построили на древнем кладбище, пошли "страшилки" — и пошло-поехало. Славик над всем смеялся, девчонки, до таких вещей упорно серьёзные, шикали на него, подначивали, и скоро подначивания эти стали злить парня, доводя до бешенства. Тут возьми и ляпни кто-то:

— Да ты, смотрю, смелый такой, а на кладбище ночью и не бывал, наверное, ни разу.

— Да тыщи раз! — соврал он.

— И как? Поджилки тряслись, зубы себе чуть цоканьем не выбил?

— Та! — пожал он плечами. — Не страшно нисколечко.

— Бу-у-у-у! Не верим!

— Ах так! — сорвался-таки он. И, уже не замечая лепета Светочки, тянущего его за руку с балкона. — Да я хоть сегодня на местном погосте ночь проведу! Раз плюнуть! — и что-то ёкнуло в душе. Всё. Назад дороги нет. Пацан сказал — пацан сделал. Не ради них, а для себя. Засосало под ложечкой и словно злой хохот послышался с недалёкого — отсюда видно — кладбища. Но миг — и прошло. А девчонкам, видать, всё равно было. Пожали плечами. Мол, все вы , мужики, лапшу на уши вешать мастера, да никто отвечать за свои слова не желает. Одно слово — кобели, горазды лишь языками трепать.

— Не верите? — теперь он доказывал, как давеча это делала перед ним Танюшка. — Слово пацана!

— У-у-у, — скептически поджали губки красотки. — Сильно. Сильно.

Солнце клонилось к закату, а девчонки разбредались по делам — загорать теперь было не от чего. Пошли и Славик со Светой. Говорили о том, о сём, совсем забыв о разговоре. Сколько её, этой трепотни за день случается? А вот Славик о своём обещании помнил. И, попрощавшись со своей любимой в двенадцатом часу ночи, уходя, как всегда шепнул ей на ушко: