Хозяйка

Они поговорили ещё и, наконец, когда встало Солнце, пошли с кладбища бок о бок, шутя и смеясь, как старые знакомые. Туман всё скрывал, мёртвые мирно спали, и ничего страшного уже не было.

У калитки они остановились.

— Мне туда, — показала она вбок. — Мне через другую дверь. Там ближе.

Они постояли, неловко молча.

— Ну, пока, — просто попрощался он. — Спасибо тебе. За всё. Ты мне жизнь спасла... Хоть адрес дай, что ли. Зайду. С бутылкой. Повспоминаем. Посмеёмся. И не буду к тебе приставать, не бойся. Если не захочешь, — шуткой закончил он.

Она усмехнулась.

— Мы с тобой ещё встретимся, Славик.

Он удивился. Помнится, он не называл ей своего имени. Когда же очнулся, её рядом уже не было. Скрылась в тумане. А куда — неизвестно. Словно пропала вмиг.

— Постой! — крикнул он в пелену. — Конечно, встретимся. Только не на кладбище, — опять попробовал пошутить он.

— Именно на кладбище, — совсем не весело парировала она из пелены, а откуда — не понять.

— Как зовут — то тебя, родная?

— Зови меня просто... ХОЗЯЙКА.

* * *

* * *

* * *

Славик улыбнулся. Всё-таки он сделал это! Доказал — прежде всего самому себе, что может перебороть все страхи, какие у него есть. Переночевал на кладбище! Пусть это добавило ему вопросов и много чего перевернуло в сознании с ног на голову, но всё же, всё же.

Парень сделал первый шаг. И словно попал в новый мир. Безмолвное кладбище словно осталось в другом измерении. В уши больно ударило шумом миллионного города, Солнце резко скакнуло вгору, словно там, у ограды, он простоял в раздумье несколько часов. Лучи больно резанули по глазам. Все чувства обострились, в голове забухали молотом боли. Да-а, недёшево даётся кладбищенская жизнь. Надо отдохнуть после этого с недельку.

Славик машинально глянул на часы. Они шли! Время показывало уже полдевятого утра. Всё-таки на погосте ему действительно показалось. Часы остановились?! Ха! Такие, за сто пятьдесят баксов, не останавливаются. Он сунул руку в карман за пачкой сигарет, в которой ещё, по его мнению, парочка оставалось... Но что это? Вместо пачки в кармане оказалось какая — то труха, обрывки, отшмётки. Он вытащил всё это наружу. Это был табак, смешанный с истлевшей бумагой, словно пролежала она на улице под дождём и ветром несколько лет. Как это оказалось в кармане? "Хозяйка" на прощание пошутила? Удивительная всё-таки девушка. Ничего, новую пачку куплю... Странно, куда-то делись бумажные деньги, осталась только мелочь на гривну. Ничего, дома возьму.

Он размашисто зашагал к общежитию. В груди защемило, не терпелось похвастать перед девчонками и выслушать упрёки Светули. Странно, вчера расстались, а чувство такое, что не виделись целую вечность.

Слава маршировал к общежитию, и чувство странности окружающего всё возрастало у него внутри. Он не узнавал окрестностей. Вместо привычных глазу горизонтов теперь были другие, рисунок далёких многоэтажек сменился. Казалось, их стало больше. Но и тут, рядом, вокруг творилось что-то непонятное. Вместо захудалого ларька теперь высился двухэтажный супермаркет, вместо летнего кинотеатра — платная автостоянка. Славик подумал, что это его воображение, но почему настолько реальное? Хотя, после этой ночки... И хоть спать ему совсем не хотелось почему-то, но если больше суток не спать — он знал — тут всякое привидеться может. Так что он решил, что сначала основательно выспится, а потом, он был уверен, не увидит ни этого супермаркета, ни стоянки, ни рекламных щитов, ни вон того воздушного шара с девизом "Россия — твоя Родина. Люби её" Странно. Живём-то на Украине. Так что — морок, наваждение.

Слава Богу, общежитие было всё то же. И всё так же на вахте сидела тётя Валя. Наверное, сменщица ещё не пришла.

— Здрасть, тёть Валь, — опять громыхнул он почти у самого уха. Опять она чуть не до самого потолка подпрыгнула. Кошка, сидящая у неё на коленях, взглянув на парня, странно зашипела, раздула хвост трубой и стремглав кинулась наутёк. — Светик пока у себя?

Тётя Валя раскрыла свой недюжий рот и громовым голосом заявила:

— Молодой человек! Посещения с трёх часов дня! Читайте правила, — она указала на "Правила проживания в общежитии", — И нечего кричать!

Похоже, она делала вид, что не узнала его.

— Да ладно, тёть Валь, не обижайтесь. Я на секундочку. К своей.

— К какой "своей"? — но тут она, похоже, "сделала вид, что вспомнила". Нахмурилась. Надела очки. — Славик?

— Собственной персоной.

— Но ты же... Тебя же..., — рот её так и остался открытым.

Славе не терпелось повидаться со Светиком.

— Ну так я пойду? — и, не дожидаясь ответа, видя, что та в ступоре, решительно попрыгал к лестнице.

— Свят, свят, — прошептала Тётя Валя, перекрестилась, потом перекрестила почти скрывшегося хлопца. — Привидится же такое.

Вдруг Славика что-то пропекло по спине крест — накрест. Словно кто-то батогом огрел. И дельно так, с вывертом, со снятием кожи. Тут же кольнуло и заболело, да так нестерпимо — на груди. Хлопец зашатался от боли, зашипел, полез за пазуху, вытащил крестик, отшвырнул. От него шла боль! А на груди, словно ожёг, запеклась рана в вид креста. Что же это, как? Как понять? Странно, но, напрягшись, не смог вспомнить ни одной строчки ни одной молитвы. Потряс головой, отгоняя невесёлые мысли, вытащил ветхий (а вчера был — новьё!), расползающийся платок, завернул туда крестик и спрятал в карман.

В отсеке слышался утренний гомон вставших только что девчонок. Он вихрем ворвался на кухню, но так и застыл на пороге. Сказать, что всё изменилось — ничего не сказать. Чистили зубы и ставили чайники совершенно незнакомые девчонки. А он знал в отсеке всех наперечёт. Слова застряли в горле, он впал в ступор. Девчонки, увидев его, кто вздрогнул, кто вскрикнул, забурчали.

— Молодой человек, — знакомым голосом сказали из-за спины, — разрешите пройти.

Он машинально отступил в сторону, а мимо него прошла с зубной щёткой, пастой и пластиковой бутылкой воды в руках... Наташка. Но, Боже, как она изменилась! Очень повзрослела, очень. За одну ночь-то? А за одну ли?..

— Наташа? — со скрипом слетело с языка.

Она остановилась. Медленно обернулась. Посмотрела на него. Он видел, как удивление сменяется у неё на догадку, вопрос, а потом испуг и, наконец, ужас. Бутылка выпала у неё из затрясшейся руки.

— Славик? — в полной тишине прозвучало на кухне. Все застыли, в немом изумлении смотря на эту сцену.

— Да, — ему стало очень страшно. На границе сознания опять замаячил Ужас.

— Ты где был? Ты где пропадал?

— На кладбище. Я переночевал ночь на кладбище.

— А остальные пять лет?

* * *

* * *

* * *

Потом они стояли на балконе. Заплаканная Наташка курила одна за одной сигареты (а ведь бросила же!) и рассказывала. И то, что она рассказывала, каждое слово, словно камнем, наваливалось на него.

Оказывается, что после того дня он, как ушёл, так и пропал. Исчез. Испарился. Никто не знал, куда. Света с подружками изъездила все больницы, морги, милицейские участки, даже психиатрические лечебницы. Подали в розыск. Родные его и её искали парня два года. Но тщетно. Ни следа, ни зацепки. Потом вспомнился тот разговор, про кладбище. Светка тогда прокляла всех девчонок, ушла с Академии, бросила учёбу. А год назад вышла замуж и живёт в городе. Недавно родила дочь. Назвала её Славутой. Помирилась с девчонками. Живёт нормально.

И вот он заявляется через пять лет и один день и говорит, что "лишь провёл ночь на кладбище". Кто тебе, принёсшего столько горя, поверит? А по виду — ходячий мертвец.

Проклятая Хозяйка!

Он рассказал Наташке свою историю, но по глазам было видно — не верит. Ни единому слову. Пусть глаза его не врали, но в такое просто не верится. Она, учащаяся уже на втором году аспирантуры, повидала уже многое и умела отличать ложь от правды. Но то, что он рассказывал, походило на безумный бред, на "белую горячку". А всё же видела муку его и осознанную вину.

Отзвучали слова.

— Я пойду, — и он, словно сомнамбула, повернул к выходу.

— Куда? Куда ты пойдёшь? У тебя нет ни дома, ни работы, ни знакомых, ни друзей, пойми! Тебя же похоронили давно! — кричала она ему вслед.

Он дрогнул, словно от удара, сделал новый шаг.

— Я пойду, — глухо буркнул он.

— Только не ходи ты к ней, не делай её снова несчастной. Ты умер для неё! Да что же это. Слышишь? Не ходи!

Он молча, всё убыстряя шаг, пошёл по лестнице. Перед глазами плясала дикая круговерть мыслей.

К Наташке подошла одна из теперешних подружек. Участливо заглянула в глаза.

— Кто это был?

— Да так, — печально и устало, с болью сказала она. — Один. Знакомый. Раньше он был счастливый. Теперь же, — она лишь махнула рукой.

— А что, кто-то умер? — подошедшая девушка сморщила носик. — Жуть как мертвечиной тянет.

— Может быть, — глухо проронила Наташка.

* * *

* * *

* * *

По улицам громадного города шла странная фигура молодого человека в истлевшей одежде, бледного, даже белого. Плечи его были опущены, ноги шаркали, шёл он механически, останавливаясь на перекрёстках, слепо, не видя никого. Но кто заглядывал в его глаза, видел необъятную муку и боль, а губы шептали лишь одно слово: "Света". Прохожие оборачивались, сокрушённо качали головами: "Да, довела девка". Один раз какой-то бомж поковылял к этому человеку и сунул ему в руки мелочь, что уже успел наклянчить:

— Оказывается, я не самый несчастный человек на свете, — сказал он. Но этот молодой человек его не замечал, и бомж долго провожал его глазами, уходящего всё дальше.

Солнце жарило нещадно, оно больно било по голове, плечам, спине, словно отторгая его от мира тех, кто может и должен ходить под ним от того, кто этого права уже не имеет.

Каким-то образом он очутился в троллейбусе и очнулся только тогда, когда в этот же троллейбус набилась толпа ребятишек, едущих, наверное, с экскурсии. Ватага малышей заполнила весь салон. Они держались друг за дружку, и когда троллейбус резко трогался или останавливался, вся эта "шарашкина контора" с громким "о-о-о" летела вперёд или назад, сшибая всех на своём пути. Невольно это действо отвлекло его от мрачнейших мыслей и он с улыбкой смотрел, как "захваченная в плен" старушка вынуждена вместе со всей толпой летать по всему салону.

— А я тебе говорю — мертвяк, — послышался шёпот где-то у его ног.

— Та не, не мертвяк.

— Ну понюхай, от него прёт, как от мертвяка. А мы проверим... Во, что у меня есть! Крестик. Осиновый. Крещёный. Святой. Настоящий. От него мертвяки шарахаются. Щаз...

Славик невольно опустил глаза. Интересно, о ком это они?

Но тут в его ногу что-то впилось, словно раскалённый гвоздь всадили. Он отшатнулся и зашипел от боли.

Ага! — два малыша, такие же испуганные, смотрели на него. Один из них держал крестик, дымящийся на конце. — Я ж говорил — мертвяк.

Благо, двери раскрылись — и он бросился прочь.

Он мёртв! Он дохлый! Он среди мира живых, но почему? Почему? Хозяйка забрала его. "Но я же жив. Я же хожу. Дышу", — он прислушался к себе. Сердце не билось! А дышал он по инерции. Но как такое может быть?! Вот тут-то его мозги и дали последний сдвиг по фазе.

Очнулся он во дворе какого-то дома в тени деревьев. Было уже темно. Часов девять вечера. Зачем он здесь? Где он? Что он здесь делает? Где он бродил? И куда теперь ему идти?

Но тут Слава увидел, зачем и почему пришёл сюда. К подъезду дома приближалась молодая женщина с коляской. После вечерней, видать, прогулки. Он бы заплакал, если бы смог. Кинулся было к ней, но неимоверным, запредельным усилием сдержался. Рухнул на колени. И смотрел, смотрел на неё. Это была Света. Она всё так же была красивая, самая красивая на свете. Только возникли, и, наверное, с его помощью, чуть заметные морщинки, хмурящие её.

Слава протянул руку, словно провёл по волосам. Она уже входила в подъезд.

— Прощай, — прошептал он.

Словно услышала. Остановилась, будто наткнулась на стену, порывисто обернулась.

— Кто здесь? — спросила Света. Долго смотрела вокруг, но не заметила распластавшегося на земле за кустами, закусившего рукав рубашки, чтобы не застонать, Славика. — Показалось, — прошептала она и скрылась в подъезде.

— Почему? Почему? — забился в истерике Славик. — За что?

— Убирайся! — прошипело у него в голове. — Это моя территория.

Над ним висел призрак. Или привидение. Как вам нравится. И оно было в гневе.

— Что ты делаешь здесь во плоти? — прошипело вновь оно. — Избавься от неё. Иначе тебя сожгут. Или ещё чего хуже — окропят святой водой. Вот тогда окончательно умрёшь. Полностью развоплотишься. Окончательно, сечёшь? Никакого второго суда, ничего!

— Но почему я? — всхлипнул он.

— Поздно. Не о том думаешь. Но если ты думаешь мой дом захватить — мы тебя разорвём, — рядом появилось ещё несколько духов. Выглядели они угрожающе.

— Я назад только хочу. Я жить хочу! — просипел Славик.

— Возвращайся туда, откуда вышел таким. Там тебе помогут, — пожелал один из духов. — Ты, я вижу, новичок.

— На кладбище? — жалким голосом спросил Славик.

— Да хоть на луну! Только не в наш дом!

— Та сдался он мне! Только... что я попрошу, пане — товарищи или как вас там. Вы же всех в этом доме знаете?

— А как же. Это же наш дом.

— Позаботьтесь о... о Свете и её семье.

Духи переглянулись, пожали плечами.

— Ну если ты просишь. По братской, хи-хи, так сказать, помощи принесём ей только хорошие сны.

И он пошёл прочь.

Всё изменилось вокруг. Совсем по-другому стал виден весь мир. Другие цвета, звуки, запахи. От него, хоть и выбирал он найтемнейшие уголки, всё равно шарахались.

А у него стали отказывать части тела. Не работали уже руки.

Один раз его сбила машина. А когда приехала "Скорая помощь", то врач, лишь только взглянув на него, возмущённо замахал руками:

— Что вы, вызывайте морг. Этот человек уже, видать, пару лет как мёртв.

Велико же было удивление медиков, везущих тело в морг, когда они обнаружили, что труп сбежал. Может, выпал каким-то непостижимым образом?

* * *

* * *

* * *

На кладбище Слава попал глубокой ночью. Кое-как перевалил через ограду — и словно окунулся в прохладную купель. Неизвестно откуда и кем отпущенные ему силы вливались в почти отказавшее ему тело. С трудом поднялся он на ноги, слепо побрёл меж тех же крестов и памятников. Только не молчало теперь кладбище. Доносились отовсюду то приветствия, то угрозы. Духи и души витали над могилами, смотрели на него. Он отшатывался от них.

— Хозяйка! — кричал он. — Хозяйка! Я вернулся! Где же ты, убийца? Верни меня к жизни.

— Это невозможно, — прозвучало рядом. Он обернулся на голос и застыл. Рядом с ним висела в воздухе Хозяйка. Но не та симпатичная девчушка, которая она являлась ещё живым, а в истинном своём обличии. Женщина, красивая, лет тридцати, прозрачная, словно дымка. Глаза её горели голубизной, но наполнены были печалью. Он взрыкнул и хотел было кинуться на неё, отомстить за всё-всё, но не смог. Словно в землю врос.