Два цветка на букет

Раздались скорые шаги. Вытащив из грязи ногу (она успела увязнуть по щиколотку), я двинулся в обратный обход.

Мы с садовницей подоспели к тропинке одновременно. Я застал Марту одну: та аккуратно, почти животом сползала с лестницы. Бахрома коричного платья задралась до бёдер — красивые ноги, не узловатые. Ступив на землю, женщина сразу одёрнула подол и строго спросила:

— Какая надобность кричать на всё болото, если можно было сразу вслух?

— Э... — Вид обнаженных коленей Марты поверг моё и без того слабое сознание в сумбур. — Да. Да! Вот.

— Так, не поняла. — Слепица подняла голову; на розовой лепнине волос ярко играли золотые искорки. — Эй!

Какая нежная! И впрямь что цветок. Цвета одежды и тела чисты, как водопад в солнечной лагуне, и затенены лишь настолько, чтобы не светиться в серости сумерек.

— Марта! — выпалил я, и из горла вырвалось глупое хихиканье. — Давай вместе сбежим!

— Погоди-ка... Что ты порешь? — Она пыталась хмуриться, но я бы руку дал на отсечение, что печальное лицо просветлело. — Да понимаешь ли?..

Женщина взяла меня за запястье; её прикосновение не казалось плотным и тёплым, как раньше, а пушинкой скользнуло по коже. Марта быстро заговорила низким, грудным голосом:

— То, что мы рядом, всего лишь мираж, видимость. Суть же в том, что мы не ровня, и когда это вскроется, ты плюнешь и уйдёшь... плюнешь и уйдёшь. Нужно подтверждение...

— Марта! — Мыслей не хватало на вразумительный ответ. Я чувствовал, что пропитан чем-то грязным и липким с ног до головы — пряный, как от Ламены, запах шёл словно отовсюду и даже становился приятен.

Красавица. И подбородок — пусть волевой, но не квадратный. И грудь вовсе не такая большая. Мои руки сомкнулись на талии женщины — совсем тростинка! Нос прильнул к нежной шее, надеясь вдохнуть неповторимый аромат свежих сливок.

Тьфу ты. Проклятый запах грязи, он будто поселился внутри и не хочет туда пускать ничего другого! Вот, пообщался с супругой Ньяра. И как тот её вообще терпит, если от короткого разговора нюх отшибает?

— Тебе не противно? От меня же несёт... — Представив, что желанная вынуждена терпеть этот 'букет', я быстро отпрянул подальше.

— Зар... У тебя лучший на свете запах.

Марта сама шагнула ко мне, и смущение вновь заставило отступить. Опрятная садовница с тонким обонянием — похоже, она действительно потеряла голову от... страсти?

— Сбежим сейчас же? Чтобы никого и ничего... — Она замолкла, с трудом подбирая слово. — ...не бояться? Спрячемся, ускользнём. Нам помогут... Серый человек обещал укрытие. А потом... Есть способы вернуть память.

Слова отдались в теле крупной тряской. Я спешно зажал нос и, борясь с головокружением, отдалился ещё на шаг. Марта — вернее, прекрасная дева, на неё похожая — снова приблизилась. Её нежные волосы почти светились ярким оттенком. Пьяный рассудок подстрекал заключить красавицу в объятья, но мышечный комок в груди бился тревожно и часто. Я сделал два глубоких вдоха ртом и как следует зажмурился. Ноги сами сорвались с места, понесли меня к домену, больно ударяя об землю тяжёлыми шагами.

— Ви-и-игитт! Нья-а-а-ар! Кто-нибудь!

Коряга... Земля. Ааа!.. Это конец!

Тяжело сопя, перевалился на спину. Никого. Приподнялся на локте. Вонища — не продохнуть. Но упал хорошо, мягко, даже не расшибся.

Всё. Срочно в уборную — и ни с кем не разговаривать! Вообще.

По бокам дорожки кто-то мельтешил, что-то вопили, возились. Шатаясь, я пробрёл мимо, и лишь когда на белой скамье пришло просветление, стал вникать в произошедшее.

Возле цветочных кустов хозяйничали Ка-Нон и настоящая Марта. Вигитт с Дари стояли чуть поодаль: учитель смотрел через стрельчатый проём окна прямиком на меня. Оба руки-в-боки — распекать собрались.

— Ты. — Палец желтокожего начальника дулом нацелился на меня. — Видел, слышал, чувствовал что-нибудь из ряда вон?

— Одна штука, Марта, — отозвался я; заслышав мой голос, женщина отвлеклась от пересадки и тоже навострила уши. — Красотка. Ужасная красотка! Куда ужаснее... то есть, краше Марты.

Страх отпустил, и в сознание тонко засочилась досада. Мало ли кто из обитателей домена решил подшутить над бесчувственной обезьянкой, подослав иллюзию — что теперь, на всех углах об этом распинаться, позоря и себя, и садовницу, и так кругом виноватую?

Дари сощурился; повеяло грозовой свежестью, и сразу отяжелела голова.

— 'Серый', — усмехнулся он. — А серый ли, если нас вздумал за нос водить? Тебе не сбежать от таких, не потянут Катионовы нити. — Красивое лицо застыло в маске неприязни. — И впредь хоть из избы не тащи эдакие... фантазии, будто нам одного извращенца мало.

— Не извращенца. Ищущего, — твёрдо и медленно вымолвил Вигитт.

Чёрные холодно посмотрели в глаза друг другу. Заметив мой взгляд, учитель махнул рукой: иди, мол, не топчись. Нарываться на повторные 'приключения' очень не хотелось, и, хотя два часа едва ли прошло, ничего не оставалось, кроме как вернуться в жилую пещеру.

Мотая круги по коридору, я мысленно сопоставлял все минувшие события. При нашей с 'Мартой' встрече у стремянки вонь стояла непроходимая. До этого ни от меня, ни от садовницы так не пахло — во время разговора сквозь изгородь удалось уловить аромат кустов. А ещё эта неестественная яркость красок... 'Так хоть из избы не тащи'... — хм, в чём-то сила ноосферы очень сильно оборачивается против тех, кто посмел пытаться её обуздать. Кстати, если рабочее предположение верно, то недавний прищур Дари наверняка и есть тот самый знаменитый 'гипноз', так похожий по последействию на раствор чёрных спор. 'Везёт чёрным: посмотрел — и готово', — получается, золотой начальник ненавязчиво уничтожил за мной лишний хаос под прикрытием выговора!

От смывающего устройства мысли плавно свернули на Чадову выходку с 'занюханным' цветком. Я остановился перед лазаретом и решительно сделал шаг в зеленоструий водопад. На миг в воображении мелькнули чёрные капилляры на белках, но тёплые потоки, смыв досаду и брезгливость, унесли с ними болезненное видение.

Появление гостя заставило Катиона броситься навстречу. Сократив расстояние между нами до полушага, врач тщательно принюхивался, обходя меня кругом, потом припал носом к обшлагу рукава, следом обонял ткань у локтя и, наконец, волосы — но не по-звериному, а так, как нюхают в лабораториях содержимое пробирок: взмах рукой и осторожный вдох.

— Мороки, да? — Голос невольно упал почти до шёпота.

— Они. Легко ты его отшил, на зависть. — Темногубый улыбнулся, потом посуровел: — Вот только надолго ли?

— Я позвал на помощь.

Длинный палец коснулся подбородка.

— Думаешь, тот сбежал из-за страха?

Захотелось возразить: 'Нет, морокам не ведомо это чувство', — но я осёкся на полуслове. Если взять в расчёт эйфорию вседозволенности паразитов, то чем можно объяснить то, что ложно-Марта так быстро отказалась от лёгкой добычи? Хотя... Зачем гоняться за убегающей жертвой, если рядом есть сферы куда соблазнительнее?

— Трусливая сволочь... Я трусливая сволочь, оставил девочек в саду, мороку на растерзание, не предупредил.

Катион усмехнулся:

— Не бери на душу. Там этот гнус не вьётся, — и шутливо добавил: — Да и будь я пиявкой, поверь, предпочёл бы убраться подальше от того позорища, которое ты учинил. Такие вопли по всей ноосфере, аж до меня добралось!

Ну ничего себе. Оказывается, метить лужи вовсе не обязательно, чтобы передать важные сведения. Видимо, достаточно испытать сильные эмоции.

— Я не думал, что глисты такие... — О хаос, ну и предрассудки! — ...такие красивые.

— Только в воображении, — отрезал Катион. — Сознайся, она была похожа на твои фантазии?

Его прозорливая улыбка заставила уши вспыхнуть. Чисто информационная природа паразитов превращает их в зеркала самых сокровенных чаяний их жертв... и окружения оных. Благодаря этому ложно-Марте поначалу удавалось вести себя столь похоже на настоящую: мороку так же просто найти и скопировать данные, как человеку — сорвать цветок. Но тогда... не стояло ли за словами про 'серого человека' тщательно скрываемых замыслов моего первого опекуна? Вот бы знать наверняка...

'Ага, любезный дурачина, заведёшь беседу с милыми животинками, а потом — цоп! — и всё, нет Изара-обезьянки! И так-то с симбионтом справляться не умею...'

Нет в жизни лёгких путей.

— А если морок войдёт в мои сферы, я умру?

Врач беззаботно рассмеялся.

— Вряд ли, Изар, никакому облигатному паразиту не выгодна смерть хозяина. При некоторых хаос-расстройствах мороки даже показаны. Однако и обольщаться не стоит: замороченный может попасть под влияние сгустка, и его структуры сознания безвозвратно заместят исходные.

Что называется, 'успокоил'. Да лучше смерть, чем растворяться в чьих-то случайных взглядах, подцепленных паразитом, когда он только проклюнулся из споры. Значит, мудрёное словечко 'заморок' в переводе пралюдей означает ни больше, ни меньше, чем...

Язык — ругательства — женщины — красота — математика... Когда ассоциативный ряд дошёл до книг, от собственной глупости захотелось расхохотаться. Не тому бояться глистов, кто обязан им половиной воспоминаний. 'Древний' — ха! Как бы не так! Заморок — заглистованный, — тогда, в библиотеке, в устах Дари прозвучало вовсе не поношение, а лишь хладнокровная классификация. 'Даже показаны...' — вот он, наглядный пример.

— Крыша едет, сваи шатаются, — прервал мои мрачные мысли Катион. — Слух, что в домен скоро внедрится (либо внедрился в ближайшем прошлом) приспешник цветных, полностью подтвердился.

Так вот что Чад вынюхал в 'носовом платке' чернокрового экспериментатора! 'Факт того, в теме кто-то или нет...' Давно же синий рыл под 'замухрышку' — не по наводке ли второго? 'Не трогать до запаха' — неужели срок отмеряли отнюдь не мне?

— Почти не так, Изар. — Подозреваемый невесело улыбнулся. — Ты же не думаешь, что приют для инвалидов может избавиться от единственного врача?

Я неуверенно кивнул. Звучит правдиво, но... Если бы ещё голос этих 'инвалидов' что-то значил перед судом Ньяра. Слепая Марта, дёрганный Вигитт, недоумок Альф, обезьянка Изар — мы нужны домену именно такими, ибо нет власти крепче, чем власть над слабостями. А врач... Что врач? Поднял на ноги очередного раба — молодец, спасибо и до свидания. Ладно ещё если не 'прощай навек'.

'А мороки сказали, Катион готовит побег и мне, — предательски блеснула отброшенная было мысль. — И никто из домена не может верить в это более осязаемо, чем сам он!'

— Нет, — неожиданно холодно откликнулся мыслечтец, — неправильно. Сейчас — лучше немедленно уходи, — и резко прибавил: — Срочно! — так, что я невольно отшатнулся к водопаду.

Каменистый пол коридора привычно покалывал пятки. В отличие от воздухоплавателей-разумных, я вынужден таскать свой вес полностью, без поблажек из ноосферы. И в чём-то это очень хорошо. Ведь, если бы не здоровая телесность, ни за что бы не смог избежать нежеланного паразита. Выручил инстинктивный страх перед непонятным, буквально силой отпихнув меня от пьянящего сердце соблазна.

А вот как выживают обитатели двойственного мира, начисто лишённые способности бояться? Согласно логике древнего человека, такие бы сгубили себя ещё в раннем детстве, не восприняв простейших уроков боли. Значит, у мороков развились другие способы упреждать опасность — и вряд ли это логическое предвидение, ведь черви подцепляют на себя что попало, включая наши ошибки и заблуждения, будучи ещё 'сморчками'. И да и потом... Вспомнилась ложно-Марта и её 'откровения', словно выползшие из самых постыдных уголков моего рассудка. Вероятно, именно это 'всезнание' — в смысле не всепонимания, а лишь полного обладания сведениями — помогает мороку избегать смерти? Вся 'тревожная' информация — неважно, какой сортности — легко доступна паразиту, и, ориентируясь на её подсказки, червь выживет тем чаще, чем более живучи существа, его окружающие.

Но что тогда заставило охотника отступить? Вернёмся к моменту встречи. Мы заговорили — я испугался — морок 'прочитал' меня — я завопил — морок исчез... Может, паразит 'выглядел' в ноосфере опасность прихода чёрных? Нет, он не мог предвидеть их появления по той причине, что спешить на помощь, судя по поведению обитателей домена, просто никто не собирался! Выходит, дело вовсе не в воплях? Точнее — не в их возможных последствиях?

В памяти всплыл туманный разговор в лазарете. 'Думаешь, тот сбежал из-за страха?' — Катион не уточнял, чей страх имеется в виду, зато счёл нужным упомянуть, что моя паника сильно отпечаталась в ноосфере. А как морок отнесётся к информации, которая занимает сферы, но непригодна для переработки? Это всё равно что каменная или металлическая стена для безоружной обезьяны!

Эх, сердце, сердце... Если уж ты взялось распоряжаться моими страстями, не забывай каждый раз 'включать' страх при встрече с паразитом — иначе толку-то от тебя?

Возле двери в библиотеку поджидала новая неприятность. По-хозяйски подперев рукой стену, проход перегородил Чад, сияя в темноте красными узорами на убранстве.

— Приветствую, сокашник! — сыто усмехнулся 'герой дня'. — Поздравляй с повышением: я тоже в серых теперь. Будем субординацию выяснять?

'...на гипнозе'. Плечи свело ужасным предчувствием, но я всё-таки сумел найтись:

— Зачем? Всё равно твой учитель выше моего. — 'Кто бы он ни был: сгоряча расщедрившийся глава или улещенный победой над 'замухрышкой' второй'.

— То есть, что, сразу уступил? — встрепенулся Чад. — Дружище! -Словно в подражание Ньяру, здоровяк затряс мне руку. — Будь молодцом, сбегай к Падхи, скажи ей, чтобы мои вещи к Дари перетащила. От неё не убудет, а нам, братище, уже не по рангу.

Пальцы сжались от первых искорок ненависти, вспыхнувших в напряжённой душе. Опять 'вилка'. Чад знал, в какое положение он меня ставит. Скажу 'нет' — вызовет на дуэль за неподчинение; соглашусь — продолжит изводить до тех пор, пока столкновение с огненноглазой убийцей не очистит домен от ненужного чужака. 'Пугает... не потому ли, что сам чувствует слабость?' — спасительным огоньком скользнули в мыслях слова Марты. 'Красная воронка — ...'. 'Одиннадцатый элемент... Срочно... Срочно!'

Переведя дух от прилива ярости, я важно подобрался:

— Насчёт 'уступок' говорить рано, — и, с удовольствием видя, как расплылось в победной улыбке лицо Чада, закончил: — выясняться будем после того, как поставим в известность учителей. Их право судить нас по справедливости.

Условие явно не произвело впечатления на бессовестного пролазу. Махнув рукой: 'Да пожалуйста!' — Чад объявил, что ждёт меня завтра, и не спросясь тряхнул колокольчики над дверью библиотеки, на что те послушно ответили знакомой приглашающей перекличкой.

— Главному и услужить не жалко. — Новоиспечённый серый подчёркнуто лакейским жестом пропустил меня в открывшийся проём, и через долю минуты нас уже разделяла каменная кладка.

Сразу за дверьми стоял неизменный тазик с голубоватой водой для омовения ног после улицы. Личные запруды и лазарет в этом средстве гигиены не нуждались, а в синей комнате убирались каждые полчаса. Будто бы оставить запах потных ног на полу — непростительное неприличие. Устало вздохнув, я окунул ступни в тёплую жидкость, оставляя на поверхности грязные разводы. И, пользуясь погруженностью учителя, тихо прошёл к полкам с видом 'а ничего не было'.