Дело об ураденной буве

— Дайте посмотреть, — велел Дантес. Менеджер протянула ему томик, и только тогда старкор заметил, что пальцы у нее чуть дрожат. В книге на первый взгляд все оставалось по-прежнему. Не слишком опытный в этих делах старкор ожидал, что текст "сольется". Однако, четыре раза попытавшись прочитать фразу, он понял: произведение начисто лишилось смысла.

— У нас это уже бывало, — рассказывала менеджер, — но если в обычном тесте что-то выпадает, его можно восстановить, а здесь, вы же сами понимаете, особый случай...

— Разумеется, — сказал Дантес, совершенно переставший что-либо понимать. — Вы уже сообщили... вашему начальству?

— Внимание, — ожил динамик, — лица, не задействованные в эвакуации, должны немедленно покинуть зону! Повторяю...

Пойдемте, — заторопил менеджера Дантес. Шульц пока носил оставшиеся книги к ящикам. Потолок над головой преображался и странно скрипел, и явно норовил обвалиться.

— Вы не понимаете, — всхлипнула женщина. — Это трагедия интернационального масштаба. Если эта буква начнет исчезать в книгах, она исчезнет везде! Понимаете — везде! Господи, хоть бы они вытащили "Ы" или "Я"...

Грузовики увозили упакованные книги — вернее, то, что от них осталось. Огромный черный "хэмингуэй-седан" остановился у самого оцепления; шофер открыл дверцу высокому человеку в темном пальто, который быстрыми шагами направился к магазину.

Павел Резник выглядел очень недовольным и — напуганным, как та директриса в "Узнице". Ну да, подумал Дантес, ему же отвечать перед Коллегией... Бизнесмен владел "Книжным миром" на паях с Авторами, но доля его была мизерной.

— Я хотел бы знать, что происходит, — потребовал он.

— Мы тоже, — светски сказал Шульц.

Резник недоумевал не хуже давешнего начальника кооператива. Он и не представлял себе, кто может желать ему зла.

— Скорей всего, господа корректоры, это маньяк. Ведь чуть ли не каждый день такие вещи происходят... Благодаря вашей доблестной работе.

Валентин с грустью подумал, что готов согласиться с Резником.

— Кстати о нашей работе, — Шульц подступил к Резнику вплотную, — что вы знаете о магазине "Узница фантазий"?

После получасового напора Резник не выдержал и сдался.

— Послушайте, господа корректоры, — сказал он раздраженным тоном, — я хотел держать это в тайне, из коммерческих соображений, но с вами, пожалуй, что-нибудь утаишь... Продажа "Кузницы" — дело решенное. Мы подписали договор в понедельник. За два дня, заметьте, до этого... преступления. Если вы желаете, я факсом пришлю вам копию. Так что, сами видите, мне не было никакого резона портить собственное имущество. А теперь позвольте, я поговорю с менеджером...

К магазину стягивалась пресса.

— Полетели уже, ты смотри, — недовольно сказал Шульц. — Не рановато?

По воздуху вальяжно плыли два омара.

— Пойдем отсюда, — сказал Дантес.

— Ах, да, — вспомнил Валентин, когда они возвращались от "Нижного мира". — Съездишь со мной на похороны слова?

— Что хороним? — без энтузиазма спросил напарник.

— "Фридрих-Хераус".

— Никогда о таком не слышал, — потянулся Шульц. — Что, захотелось побеседовать со старыми друзьями?

— Друзей у меня среди этих нет, — помрачнел Валентин.

— Ну... извини. Не так выразился.

— Раньше за "не так выразился" ставили к стенке, — буркнул Дантес. — Я просто хочу задать пару вопросов... в неформальной обстановке.

По традиции, кто-то из приглашенных звезд сказал погребальную речь, привел последний контекст покойного слова — им оказался пример эвфемизма в учебнике Реформатского по языкознанию — после чего картонку с написанной вокабулой торжественно сожгли в камине, и все отправились пытать счастья у фуршетного стола.

Взгляд Дантеса, побродив по толпе, остановился на маленьком человечке с немаленьким пивным брюшком, который пробивал себе дорогу к столу с закусками. "Как же нас испоганило время", — с тоской подумал Валентин и тоже шагнул к столу.

— Эй, Поэт, — он потянулся и ухватил мужичка за плечо. Тот обернулся, торопливо проглотил только что сунутое в рот печенье и возопил:

— Валька! Сколько лет, сколько в самом деле...

— Зим, — сухо закончил Дантес. — Знаю, Поэт, знаю. Давно не навещал ... старых друзей.

Они выбрались из толпы, отошли к колонне, перевитой траурной лентой.

— А теперь, значит, решил навестить, — Поэт глядел на старкора снизу вверх цепкими, внимательными черными глазами. — В штатском. Ну давай... говори, за чем пришел.

— Давай выпьем сначала.

— А твой обергруппенфюрер не будет?

— Обергруппенфюреру не положено, он при исполнении.

Они выпили. Валентин сказал:

— Ты, помнится, входил когда-то в экспериментальную группу этих... постмодернистов?

— Все-то ты знаешь, — вздохнул Поэт. — У вас там и дело на меня есть?

— Да вроде пока не завели... Ты вот что скажи — знаешь что-нибудь об экспериментальном романе без буквы "к"?

— Положим, слышал.

— Мне нужен автор. Псевдоним, насколько я знаю — Александрийский. Ян Александрийский.

— Вот оно как, — сказал Поэт, неторопливо отпил шампанского, облизал губы. — Сдается мне, граждане менты, вы где-то буквы "к" недосчитались.

— Может, и недосчитались... Поэт, ну скажи — знаешь автора? Как друга ведь прошу...

— Как друга, да, — закивал Поэт. — Которого сто лет не видел, а теперь пришел и грозишься дело завести...

— Ты с Бельским часто видишься?

Поэт аккуратно поставил бокал.

— Я с ним, Валя, вижусь нечасто. И еще раз тебе говорю: я не знал, что он задумал. Остановил бы, если б знал. Этот писатель — он у нас в кружке недолго задержался. Не из города был, кстати, с юга откуда-то. Гастролер, как у вас выражаются.

— Так в Уголовном розыске выражаются. А у нас жаргон не рекомендован к употреблению.

— Я мало что о нем помню, только то, что он был игрок. Ты бы... в соотвествующих сферах поспрашивал.

К ним приблизилась яркая и уже не очень трезвая компания.

— А ты, Поэт, идешь с нами? — на Дантеса покосились с опаской. — Идешь... за венком для бабушки?

— Нет, дорогие, спасибо, не сегодня, — уклонился Поэт. Когда компания удалилась, он перевел на Дантеса свои маленькие глазки и быстро проговорил:

— Радищева, двадцать пять, венок под заказ для бабушки из Мариуполя.

— Спасибо, Поэт. Слушай, нам бы и впрямь встретиться, поговорить, а?

Но друг уже исчез за колоннами.

— Какой-то ужас, — сказал он Шульцу. — Сколько их развелось — постмодернистские кружки, авторские студии, семинары для молодых авторов...

— Ну, семинары и раньше были, — рассеянно ответил Шульц.

— Семинары были раньше... это точно.

Дантес попросил Шульца забросить его в Отдел. Ему хотелось еще раз забраться в базу.

"Семинар молодых авторов, — набрал он. — Александрийский".

То, что высветилось вскоре на экране, заставило его вскинуть брови от удивления.

На следующее утро Дантеса разбудил телефон.

— С добрым утром тебя, старкор, — радостно сказал шеф. — Отцепляйся от медведя и выезжай. Ваш стиратель нанес еще один удар.

Валентин прохрипел что-то вопросительное в трубку.

— В "Пассаже" кто-то убрал "к" из вывески "закрыто".

— Пушкин кот! — он засучил ногами, пытаясь выбраться из-под одеяла и сесть. — Жертвы есть?

— Вроде обошлось. Дело было ночью, сторож пошел за пивом... Одевайся и отправляйся на площадь, мы уже на месте.

Главную площадь через улицу обозревал застывший с протянутой рукой бывший вождь. Под его неусыпным взором суетились младкоры и дорожные рабочие. Городской "Пассаж" ушел под землю полностью и прочно. То ли стиратель знал свое дело, то ли очень уж хотел кого-то закопать. Валентин перелез через ограждающую ленту.

— Ерь! — только и сумел он сказать.

Тут, впрочем, делать было нечего. Единственное, что наталкивало на определенные мысли — "Пассаж" принадлежал Цитатнику.

Цитатника — в миру Юрия Коваленко УОР знали хорошо. Когда-то подающий надежды автор, он еще в молодости вышел из Коллегии и попал под крыло к набирающему обороты Резнику. Прозвище он получил за привычку изъясняться исключительно литературными цитатами. Авторской лицензии Коваленко лишился после выхода из Коллегии, но от тюрьмы его уберег адвокат, сославшийся на синдром Туретта в тяжелой форме. А где-то несколько лет назад от Резника он ушел, основал собственное предприятие и, по слухам, собственную семью. Имя — вернее, прозвище — Цитатника мелькало то тут, то там, то в связи с "делом переводчиков", то в списках игорного отдела. Но по-настоящему привлечь его не получалось.

Дантес плюнул, отзвонился Шульцу и поехал на Радищева.

В неказистом магазине под номером двадцать пять действительно продавались похоронные венки. Дантес вошел в тесное помещение, недовольно потянул носом — пахло как-то покойницки. От стены отклеился незаметный старичок:

— Веночек желаете-с приобрести?

— Собственно, — Дантес наклонился над прилавком и раздельно произнес: — я заказывал венок для покойной бабушки из Мариуполя...

— Ах, для бабушки, — закивал старичок. — Ну-с, пройдемте-с...

В подсобке магазина обнаружилась обшарпанная деревянная дверь, за ней — занавеска и еще одна дверь — железная.

А за нею Дантесу во всем блеске открылся игорный дом.

На столах, покрытых зеленым сукном, были разложены огромные перекрестья "Эрудита"; молчаливые крупье подсыпали в "банк" все новые и новые фишки с буквами. Рядом иностранные гости состязались в "скраббл". Стоя у светящихся яркими огнями автоматов, посетители играли в замысловатые "ребусы". Рядом со столом, где шла нешуточная игра в "балду", толпились зрители.

Валентин оглядел все это великолепие и искренне пожалел, что рядом нет Скворцова. Хотя сейчас младред бы только помешал.

— Во что желаете сыграть-с? — осведомился старичок.

— В "Эрудит".

Тот степенно покивал: хороший выбор. Валентин сощурился, оглядывая зал: ему нужен был завсегдатай. Ну хотя бы...

Пожилой человек в пиджаке брежневских времен, похожий на тех, кто во дворе по солнечной погоде играет в домино, поднял на него глаза.

Валентина тронули за плечо :

— Осторожно, у этого очень трудно выиграть. Он сюда приходит каждый день. Может, прошу позволения, сделать вас на трех клетках, так, что костей не соберете...

Валентин отмахнулся. Прошел к столу.

— Я хотел бы с вами сыграть.

Бросили буквы. Валентин потряс их в ладони.

— Странно, — сказал он, — но у меня нет буквы "К". Не знаете, почему?

Дед лишь качнул подбородком, указывая Валентину, что первый ход — его.

"Вопрос", — разложил Валентин и украдкой показал старику удостоверение. Тот вздернул брови, открыл было рот — но промолчал. Аккуратно подложил к "п" еще несколько букв:

"Предмет".

Валентин подумал. Добрал в банке букв и выложил:

"Исчезновение".

Игрок поднял брови.

"Вещь".

Валентин подумал еще и медленно выложил:

"Бу*ва ".

Под удивленным взглядом крупье игрок взял звездочку и положил на ее место букву "к". Вопросительно поглядел на старкора. Тот кивнул. Старик тяжело вздохнул, оглянулся, нашел "и" в "исчезновении":

"Чичко".

И взглядом указал вправо, где сидели два молодых человека. У них, кажется, все было всерьез. Один все время проигрывал и ругался с украинским акцентом.

— Спасибо, — сказал Дантес. Игрок легко пожал плечами и снова уставился в доску.

Валентин приблизился к столику, на который указал старик.

— Гражданин Чичко?

Тот, что проигрывал, отвлекся от доски:

— А шо такое?

— Это ведь вы автор нашумевшего романа без буквы "к"?

В этот момент затрещало, загремело; где-то разбилось стекло.

— Охрана речи! Всем выйти из "Ворда"! Перья на землю!

Люди в черных масках заполоняли помещение.

— Всем на пол! Это облава!

Дантеса повалили на паркет вместе с остальными.

— Наигрался? — спросил его молодой корректор, вооруженный новеньким "штрихом".

— Спокойно, — выговорил он. — Свои... Удостоверение в левом кармане...

Иногда Дантес задумывался, почему не вернулся в редакторы. Он мог бы; у редакторов и зарплата больше, и дела поинтереснее. Но ему доставляло удовольствие "возиться с буковками", как презрительно говорили о корректорах, подчищать неправильное, штрафовать за нарушения произношения — такое же, наверное, удовольствие, идущее из глубин натуры, какое Шульц получал, раскладывая папки с документами по цвету и собирая со стола разбросанные карандаши.

По крайней мере, так он говорил себе, избегая думать, что не хочет работать редактором по другой причине — оттого, что ребятам из Первого отдела все время приходится сталкиваться с авторами из Коллегии.

После рюмки-другой Валентин недоумевал, почему Коллегию авторов до сих пор не закрыли, не запретили, а всех ее членов не пересажали. Впрочем, такое недоумение на пьяную голову выражали оба Отдела, и к Дантесу не прислушивался никто, кроме Шульца, а тот молча подливал другу еще. Как им говорили, при всем риске существования Коллегии еще большим риском было бы лишить мир творчества. Поэтому мешать авторам не следует, а нужно следить, чтоб те не допускали эксцессов.

Вот только понятия об эксцессе у Валентина и Коллегии значительно разнились.

Удостоверение не слишком впечатлило молоденького сотрудника; Дантеса отвели в сторону и долго, дотошно выспрашивали, что ему понадобилось в таком злачном месте. Писателя за это время успели затолкать в корректорскую машину и увезти, несмотря на протесты старкора. В конце концов к ним подошел руководитель операции, отругал молодого и извинился перед Дантесом.

У выхода его ждал обеспокоенный Шульц:

— Тебя там не потрепали?

Дантес схватил напарника за грудки и припечатал к стене:

— Это ты?..

— Валя, ты с ума сошел? — возмутился полупридавленный Шульц. — Это наш с тобой, "за феню" задержанный, его же Скворцов со вчерашнего дня колет, вот и расколол...

Дантес выпустил его воротник, отошел, сунул руки в карманы.

— "Колол, расколол"... Ты где работаешь, Гарик, в Уголовном розыске?

— Я тебе звонил на сотовый, ты не слышал? — сказал Шульц, поправляя одежду. — Нервы-то никуда не годятся...

— Это у тебя характер нордический и стойкий, — пробурчал Дантес. — А у меня подозреваемого увезли...

Он достал мобильный и позвонил Скворцову:

— Ну, удружил ты мне! А еще что тебе рассказать? Ладно... Там среди задержанных один, с позволения сказать, автор по фамилии Чичко. Прибереги его для меня, будь другом.

Вот только когда они вернулись в участок и навестили Скворцова, оказалось, что писателя туда не привозили. В списках задержанных его тоже не оказалось.

Дантес рвал и метал. Он своими глазами видел, как Чичко уводили, и не понимал, как человек мог пропасть из-под носа у корректоров.

— Чего проще, — меланхолично сказал Шульц. — Стереть имя в списке — и твой писатель отправляется куда хочет.

— Надо объявить его в розыск. А пока — проверь его по картотеке... Ах ты, Пушкин кот!

Шульц воззрился на него удивленно.