Королевская кровь-6. Темное наследие

— Я не так близка со Свидерским, чтобы он поехал со мной куда-либо, — глухо сказала она.

Мужчина усмехнулся ее поражению.

— Вы очень красивая женщина, госпожа Симонова. Придумаете что-нибудь. Соблазните его, например, и он пойдет за вами куда угодно.

— Что с ними будет? — тихо спросила она. Не поворачиваясь.

— Лучше вам не знать, — ответил похититель с некоторым даже сочувствием. — Мы постараемся, чтобы они остались живы. И могу вас успокоить — никто вас не заподозрит. Вас похитят с принцессой и отпустят с ней же. Мы свяжемся с вами и обозначим место. А чтобы я был уверен в вашей лояльности, — он коснулся ее затылка, и голову заломило, заныли виски — и тут же отпустило, — вам поставлен ментальный блок. Теперь вы точно никому ничего не расскажете. Езжайте, Екатерина, высадите меня на перекрестке. За вашим домом наблюдают, мне не нужно светиться.

Она покорно нажала на газ. Довезла его до перекрестка. Не отреагировала на насмешливое: "Прощайте, госпожа Симонова". И как только захлопнулась дверь, понеслась домой, в надежде, что это просто угрозы, что глупая шутка, что девочки каким-то чудом дома.

Но детская была пуста. И дом был пуст. Ее девочек дома не было.

Весь вечер она металась по дому. Поднимала трубку, чтобы позвонить Марине или Свидерскому и бросала ее. К алкоголю даже не притронулась — нельзя было мутить рассудок. Плакала. Курила. Смотрела на нож для фруктов — перерезать вены и все, никто больше ее не тронет. Но дочери были далеко. Нельзя было их оставлять.

Кто может понять боль истерзанного материнского сердца? Оно так болело, что Катя думала, умрет. И все никак не умирала. У нее немели руки и горело лицо, и она отчаянно, зло проклинала похитителей, желая им самой страшной смерти и самых чудовищных мучений, и ей казалось, что от ее горя даже свет в доме потускнел и слуги затихли.

Заснула она совершенно измученной, уйдя в сон в молитве Синей. Чтобы Великая мать уберегла ее девочек и защитила Марину и Александра Свидерского. Любой ценой. Пусть даже ее, Катиной, жизни.

Далеко от нее, в Блакории, у дверей номера, где спали дети Симоновой, вдруг схватился за сердце и осел на пол охранник. И еще один мужчина, уже в Рудлоге, трясущимися руками распотрошил аптечку и кинул себе под язык сразу несколько сердечных капсул. И третий, виталист Брин, проснувшийся от того, что у него немеет левая рука, положил правую на грудь и стал размеренно дышать, излечивая сам себя и одновременно избавляясь от неумелого, путаного, но удивительно мощного проклятия. И затем уже встал и стал обзванивать братьев, узнавать, нет ли и у них болей в сердце.

Так или иначе пострадали все замешанные в похищении детей. Охранника спасти не удалось.

Среда, 31 декабря

Александр Свидерский проснулся рано утром от звонка телефона. Звонила Катерина Симонова.

— Да? — проговорил он сипло, потягиваясь в постели. Вчера они с Мартином, совратившим его-таки на поход в бар, ушли аж в Эмираты, накурились там кальяна, напились местной слабой травяной водки и вернулись далеко за полночь. И в голове еще бродили остатки алкоголя.

— Александр Данилович, — как-то сдавленно произнесла герцогиня, — я вчера забыла вас предупредить, а вы как мужчина наверняка не подумали.

— О чем, Екатерина Степановна? — поинтересовался он.

— К приему мне нужно подготовиться. А это парикмахер, визажист, да и платья подходящего нет. Я не успею, если выйду на работу. Сами понимаете, мне нельзя выглядеть... просто.

— Вы правы, — сказал Алекс, переворачиваясь на бок и глядя на часы — половина восьмого утра. — Я не подумал. Что же, я попрошу на входящие звонки посадить сегодня кого-нибудь из секретарей деканатов. Спасибо, что предупредили. Я заберу вас без пятнадцати пять, пройдем прямо во дворец.

— Лучше в половине пятого, — предупредила герцогиня. — Не нужно опаздывать. Принято приходить за полчаса до начала приема.

— Хорошо, — легко согласился он. Снова посмотрел на часы. — Восемь часов на подготовку — это страшно. Вы поразите меня, Екатерина?

— Думаю, да, — невозмутимо ответила она и положила трубку, не прощаясь.

Алекс появился у ее дома ровно в половине пятого. Открыл дверь дворецкий, склонил голову, сообщил, что госпожа герцогиня будет через две минуты.

И она спустилась — красное платье, стекающее по телу к полу, красная помада, белое лицо, огромные глаза, уложенные волнами черные волосы. Чуть-чуть смягчающая впечатление бежевая накидка, расшитая серебром. Драгоценные камни на шее, в ушах, на пальцах. Напряженная, как струна.

— Чувствую себя недостойным находиться рядом с вами, — сказал Свидерский, кланяясь и целуя ее холодные пальцы.

— Ну я же не могла вас подвести, — ответила Катя без улыбки. Глаза ее были тревожными, и Алекс не мог не спросить:

— Вы чем-то взволнованы, Екатерина Степановна?

— Нет, — она передернула плечами. — Не беспокойтесь, Александр Данилович.

Наблюдать за ней на приеме было одно удовольствие. В удовольствии этом себе не отказывали и окружающие мужчины — подходили, представлялись — больше половины присутствующих не принадлежали к аристократии и легко нарушали этикет, — заводили беседы. Катерина вежливо и очень изящно переключала внимание на Александра, хотя тот и так не страдал от отсутствия внимания. Он познакомил ее с коллегами, после фразы "Ее светлость герцогиня Симонова, мой секретарь" взирающими на Катерину как на даму с причудами, и за полчаса до начала официальной части она узнала, видимо, все слухи и новости научного и учебного мира.

Наконец, церемониймейстер объявил о появлении ее величества Василины Рудлог. Та вышла к гостям в чудесном и очень простом платье, не умалявшем, впрочем, ее величественности. Произнесла короткую речь — без высокопарности, поблагодарив за работу в сфере образования и вручив пожилому ректору награду за пятьдесят лет безупречной работы. Перекинулась парой слов с каждым из присутствующих, подошла и к Александру с Екатериной.

— Замечательно выглядите, — мягко сказала она Катерине, — жаль, что Марина еще на работе и вы не сможете увидеться.

Катя опустила глаза — Алекс, наблюдающий за ней, отметил и эту деталь.

— Мы встретимся на неделе, ваше величество. Сегодня я сопровождаю Александра Даниловича. Я работаю у него секретарем.

— Вот как, — немного удивленно откликнулась королева. — И как это вы согласились на должность?

— Мне нужно было чем-то заняться, ваше величество, — сдержанно пояснила Катя, — не могла больше сидеть дома. А Александр Данилович был так добр, что поддержал меня в этом стремлении.

Королева улыбнулась и кивнула.

— Да, теперь я понимаю, почему вы так дружны с Мариной. Она тоже не может сидеть дома. Это похвально, могу только поддержать вас.

— Благодарю, ваше величество.

Молодая правительница обошла еще несколько пар, и со всеми была одинаково любезна. И затем, мило попрощавшись и сославшись на дела, удалилась, оставив гостей слушать министра образования и других докладчиков и спасаться от скуки шампанским, закусками и сплетнями.

Женщины не были столь благодушны, как мужчины. Особенно аристократки. И первой крепость решила штурмовать высокая, сухощавая дама в возрасте. Она подплыла к Алексу, пробующему шампанское, величественно склонила голову:

— Добрый вечер, ваша светлость, добрый вечер, лорд Свидерский.

— Ольга Ивановна, — без особой радости поприветствовала ее Екатерина. — Позвольте представить, Александр Данилович, Ольга Ивановна, графиня Ольжанская. Меценатка, очень заботится об образовании в Рудлоге.

— Мы с вами общались несколько дней назад по телефону, — заговорщическим тоном сказала графиня Свидерскому, — рада видеть вас здесь. Герцогиня, — дамы обменялись изящными кивками, — откройте же секрет, зачем, ну зачем вы пошли работать?

— Я был очень настойчив, ваше сиятельство, — улыбнулся Александр. Катерина удивленно посмотрела на него, скользнула холодными пальцами по руке.

— Мой бедный муж, — Катерина понизила голос, и графиня, умирающая от любопытства, склонилась к ней, — очень гордился своим участием в жизни университета. Я решила продолжать его дело. Узнать побольше о жизни заведения, о его нуждах изнутри. Александр Данилович предложил мне эксперимент, — Алекс едва заметно хмыкнул, — я согласилась. Ведь кроме всего прочего, я подаю прекрасный пример молодым девушкам, не так ли, Ольга Ивановна? И поднимаю престиж не самой популярной работы.

— Это так решительно, Катерина Степановна, — проворковала графиня с видом примеряющейся к укусу гадюки. — Так необычно. Почти экстравагантно.

— О, уверяю вас, — с улыбкой сказала Катерина, — работа скучнейшая, но на что не пойдешь ради благотворительности. Боюсь, ваша жизнь куда ярче и полезнее моей, Ольга Ивановна.

Кажется, графиня сарказма не заметила — кивнула горделиво, отошла.

Гости общались, договаривались о встречах и совместных проектах, и гул разговоров заглушал легкую музыку, играющую в светлом зале. Наконец, столы с закусками опустели, удалился министр образования с помощниками, стали расходиться и гости.

— Скука смертная. И этот страшный высший свет, — пробормотал Алекс, когда они вышли из зала.

— Это еще цветочки, — улыбнулась Катя. — Так, покусывание. Вот когда эти хищницы собираются втроем-впятером, тут только успевай отбиваться.

— Вы из-за этого так нервничали сегодня? — спросил он, открывая Зеркало.

— Нет, — сказала она. Помедлила, достала из сумочки телефон, взглянула на него — губы горько дрогнули. — Впрочем, вы правы, послевкусие мерзкое. Пока время нерабочее, отведите девушку в хороший ресторан, Александр Данилович. Нужно спасать вечер.

— С удовольствием, — сказал он мягко, почти мурлыкающе. И подал ей руку, прежде чем ступить в перенастроенное Зеркало.

Весь вечер он наблюдал за ней. Отмечал, как периодически она поглядывает на экран телефона. Как устало и тревожно опускает глаза, когда никто на нее не смотрит. Как улыбается подходящим так блестяще, что ни у кого, знающего ее больше нескольких дней не может возникнуть сомнения, что улыбка искренняя. Как оценивающе смотрит на него — и тогда у славящегося своим чутьем на опасность Алекса холодок пробегал по спине.

Ресторан он выбрал старый, почти камерный. Тихий, со стенами из потемневшего от времени дерева, украшенными выцветшими гравюрами — при всей своей блеклости стоимость каждой из них исчислялась сотнями тысяч руди. С округлыми сводами без ламп и люстр — построен он был еще в то время, когда мир не знал электричества, и в зале свято блюли традицию — горели только свечи на столах и в высоких подсвечниках, стоящих на полу. За тридцать лет, пока он не был здесь, ничего не изменилось — все те же кружевные скатерти ручной работы, все то же серебро, бережно хранимое семьей, владеющей рестораном. Разве что скрипач, стоящий на балкончике сверху и периодически заводящий тонкие, пронзительные и тягучие мелодии, был другим. Но похожим, да. Сын, наверное.

Катерина сняла накидку, и сияние от свечей, стоящих на столе между ними, просвечивало тонкую ткань платья, очерчивая прекрасную грудь, кидало желтоватые отблески на ее лицо и руки. Она говорила мало, но беседу поддерживала непринужденно, хотя и было ощущение, что губы шевелятся — а она сама где-то далеко.

— Я и забыл, что вы курите, — проговорил Александр, когда спутница после ужина достала из сумочки мундштук и тонкую сигарету.

— При начальстве — нет, — сумрачно выдохнула Симонова и подожгла сигарету. Курила, и чувствовался от нее какой-то нерв, какая-то решительность — собственно, Алексу уже понятно было, к чему идет дело, и только очень интересовала причина столь резкой перемены. Сейчас она очень отличалась от Катерины, к которой он привык в своей приемной. От нее исходила угроза, а темная аура завораживала, манила прикоснуться, как бархатная тьма, чуть покалывала, словно заигрывая. Раньше он этого не замечал, хотя часто бывал рядом. Активизировалась только сегодня. И Катерина теперь уже смотрела на него в упор, разглядывая руки, губы, глаза — взгляд скользил по его чертам так, будто она пыталась привыкнуть к нему за короткое время.

— Я вам нравлюсь? — спросил он с иронией.

Катерина удивленно взглянула ему в глаза.

— Вы похожи на моего мужа как две капли воды, Александр Данилович, — пояснила она, и Алекс мысленно выругался — сомнительное удовольствие быть похожим на мужа-садиста, — так что нет. Вы мне определенно не нравитесь. У нас были не самые теплые отношения. Но, — задумчиво продолжила она, — для моего желания это не имеет никакого значения. И раз уж у нас пошел такой разговор — а я вам, Александр Данилович?

— Я-то восхищен, — признался он вполне искренне. — Вы похожи на фарфоровую куклу. На резную игрушку.

— Я очень дорогая игрушка, — Катя выпустила дым, затушила сигарету. — Очень требовательная, Александр Данилович.

"И опасная", — подумал он. Его раздражала и цепляла эта игра, нужно было признать. И он откликнулся легко:

— Для меня это не проблема, Екатерина Степановна. Я умею ценить дорогие вещи.

— И не на один раз, — предупредила она и потянулась к бокалу с вином, стала пить, внимательно глядя на него. Слишком внимательно и тревожно.

— Боюсь, одного раза мне будет недостаточно, — усмехнулся он.

— И баловать меня готовы, Александр Данилович? Например, если я захочу, чтобы вы вывезли меня куда-нибудь? Или сорвались ночью по моей просьбе?

— Вы разве склонны к капризам? — удивился он.

— Всегда хотела попробовать, каково это, — горько проговорила герцогиня и допила вино. — Налейте мне еще, Александр Данилович. Пусть бокал сегодня не пустеет. Не бойтесь... я останусь во вменяемом состоянии.

Вино заканчивалось, вечер уходил в ночь, а она сидела и курила, задумавшись о чем-то, и он наблюдал за ней в третьем магическом — аура ее колыхалась, то сжимаясь, как перед броском, то растекаясь расслабленно. Алекс свою спутницу не тревожил — кивнул официанту, подошедшему сменить свечи, попросил счет.

— Екатерина Степановна. Вы ведь не бывали еще у меня дома? — спросил он, когда герцогиня все же подняла на него затуманенные глаза. Между бровей у нее пролегла крошечная морщинка и губы горестно опустились вниз. Она недоуменно посмотрела на него, нахмурилась и через секунду понимающе кивнула, улыбнулась через силу.

— Катерина, Александр Данилович. Вне работы можете называть меня по имени и на "ты". Вы хотите показать мне, как живете?

— Хочу, — подтвердил он, глядя на ее полные красные губы. — Тогда и я — Александр.

Дом его был тих и темен — не зажигая света, он провел ее в спальню, принял накидку. Катя скинула туфли, став сразу меньше ростом, стянула с шеи тяжелое колье и бросила его куда-то на пол.

— Как удавка, — прозвучал в темноте ее раздраженный голос. И она пошла к окну, встала там, обхватив себя за плечи. Александр раздевался — скинул пиджак, глядя на ее силуэт, подсвеченный уличным снежным сиянием, снял рубашку, брюки, подошел к ней сзади, стянул с плеч лямки платья.