У входа в гостиную Макс остановился. Алекса не было видно, а на диване у стола, с видом довольного ребенка, которого кормят сладким, сидел Мартин. Вики, расположившись рядом, залечивала ему перелом. Хотя он и сам вполне мог позаботиться о себе.
— И как ты так ухитрился? — бурчала волшебница, ловко перебирая пальцами и укутывая его руку коконом из светящихся нитей.
— Сам не знаю, Вики, — легко врал Мартин в ответ, — похоже, когда через рощу к Максу пробирался, одно из деревьев меня таки-зацепило.
Виктория скептически посмотрела на синие отпечатки пальцев на опухшей руке, хмыкнула.
— Это я ему сломал, Вики, — ровно сообщил Тротт.
— Не дура, поняла, — пробурчала она, тревожно и сочувственно оглядев его и снова опуская глаза.
— Я им все рассказал, — немного виновато объяснил барон и зашипел: — Вики, ай!
— Терпи, — Виктория закончила лечение и профессиональными жесткими движениями прощупывала руку блакорийца. Тот кривился, но смотрел на нее с умилением. Перевел обо всем говорящий, счастливый взгляд на Макса — тот поднял глаза к потолку и покачал головой. Вот же у кого-то заботы.
На столе рядком выстроились стаканы, бутылки с молоком, точно не из его холодильника — таких запасов у него не было. Напротив инляндца за диваном открылось Зеркало, и из него шагнул Александр с огромным подносом, на котором были выставлены дымящиеся горшочки, блюдо с запеченным мясом, супница — и все это так умопомрачительно пахло, что организм тут же вспомнил, что не ел... сколько? пять дней? — и Макс едва не взвыл от голода. Рот сразу же заполнился слюной. Свидерский поставил поднос на стол и, хмуро покосившись на Макса, начал расставлять блюда. А Тротт усмехнулся, подумал-подумал, и направился на кухню за посудой. Раз собрались ужинать, значит все не так плохо, как он предполагал. И, видимо, Мартин преподнес случившееся, по максимуму сгладив углы.
— Кстати, Малыш, — позвал Мартин, когда он вернулся со стопкой тарелок и приборами, — проверь-ка свои деревья. Они сейчас в стазисе, ибо пытались мной подзакусить, а сам понимаешь, стражи не должны наносить фатального вреда здоровью. Смотри, в своей благородной рассеяности прохлопаешь — и они либо в один прекрасный момент людоедами станут, либо возьмут тебя в плен и будут потихоньку сосать кровь.
— Посмотрю, — буркнул Тротт, расставляя приборы. Алекс уже сел, и его тяжелый взгляд нервировал. Видимо, не его одного.
— Да ладно тебе, Данилыч, это же наш Макс, — не выдержал барон. — Хватит из себя надутую утку изображать. Такое ощущение, что он тебе руку сломал, а не мне.
— Дай Сане прийти в себя, — сухо сказал Тротт и сел, наконец. Налил себе молока в стакан, увидел, как Алекс переплетает пальцы, поморщился:
— Саш, прекрати. Как будто я не знаю, что ты так Ловушки бросаешь. Я не собираюсь набрасываться на вас и сосать энергию. Я вполне себя контролирую, это во-первых, а во-вторых, я легко ее отобью.
— И правда, Саш, — тревожно и недоуменно спросила Вики, — ты что?
Свидерский потерянно покачал головой и расплел пальцы. Откинулся на спинку кресла, рассматривая Макса.
— Извини, — сказал он, наконец. — Я крайне растерян, Макс.
— Я понимаю, — спокойно согласился Тротт и допил молоко.
— Почему ты не рассказал нам? И я не понимаю, как при настолько близком общении мы ничего не заметили, — продолжил Александр.
— Мы-то думали, что ты псих, а ты просто демон, — жизнерадостно вмешался Мартин, сбивая напрочь весь градус серьезности. Вики шикнула на него, он со смешком приобнял ее, притянул к себе.
— Ты довольно странно для постарадавшего и чуть не выпитого относишься к тому, что произошло, — ровно проговорил Тротт, наливая себе еще молока. — Это к вопросу, кто из нас псих.
— Во-первых, — наставительно и очень серьезно заметил Мартин, — не забывай, что я все видел. И то, как ты себя ломал, чтобы остановить, тоже. Во-вторых, уж прости, Малыш, конечно, поначалу я был готов тебя прибить и прикопать, но боги не зря дали мне мозги. Успокоился и понял, что считать тебя злодеем я не могу. Нет, — он фыркнул, — могу, ты, конечно, чудовище, но не в этом смысле. Я столько раз пьяным спал у тебя в гостиной, что ты мог меня выпить досуха. А в походах, когда мы нежить били? А?
— Вот и я не понимаю, как ты держался, — вступил в разговор Алекс. — И все-таки ты опасен, Макс.
— Опасен, — согласился Тротт сухо.
— Как и все мы, — вкрадчиво сказала Вики и улыбнулась Александру. Она как-то легко приняла позицию Мартина, не споря и не сомневаясь.
— Нет, Вики, Данилыч прав, — Макс рассеянно поднял крышку горшочка с жарким, захлебнулся от умопомрачительного запаха и поставил ее на место. И встал — захотелось курить. — Я действительно стал бы очень большой проблемой, если бы срыв не удалось купировать. И мог бы уничтожить вас. Но, с другой стороны, Саш. Спать со своей ведьмой тебе ее сущность не мешает.
— Катерина слабенькая, — спокойно возразил Свидерский ему в спину, пока он доставал из ящика комода сигареты, — и находится сейчас на монастырских землях.
— Так, может, и меня на храмовые земли заставишь отправиться? — насмешливо поинтересовался Тротт, подходя к окну.
— Это было бы самым разумным, — невозмутимо согласился Александр. — Легализоваться и уехать на побережье. Если бы речь шла о ком-то другом, ты бы сам на этом настаивал. Как с Катериной, помнишь?
Макс скривил губы, поджег сигарету.
— Вот это одна из причин, почему я не сказал вам раньше, Саша. Я прожил в этом доме больше пятидесяти лет и собираюсь жить дальше, — он выдохнул дым. — И ты сам понимаешь, что добровольно я отсюда на уйду. Слушать монахов и натыкаться постоянно на благостные рожи? Отказаться от своей лаборатории? Добровольно согласиться, чтобы кто-то решал, могу я заниматься магией или нет? Увольте. Тем более что я сказал — я себя контролирую.
Свидерский красноречиво посмотрел на руку Мартина, на трещины в стенах и выбитую дверь и тяжело уставился на Макса.
— Силой меня потащишь? — Макс не отводил взгляд.
Александр вздохнул, развел руками.
— Если понадобится, Макс.
— Эй, эй, тише, — вмешался встревоженный блакориец. — Вы что, оба, умишками тронулись?
— Я вполне себя контролирую, — не обращая на него внимания, в третий раз процедил Тротт, глядя Алексу в глаза, — я много лет только этим и занимаюсь. Ты не увидишь сейчас в моей ауре темного сияния — я подавляю эту часть своей сущности импликациями реппелента. Я могу пожать тебе руку и не захлебнуться от желания высосать тебя, Алекс. Можем проверить. Если бы Март не решил сегодня поиграть во взломщика, то и не случилось бы ничего. И я все равно собирался после пробуждения поговорить с вами. Но... вышло как вышло.
— Кстати, почему ты так долго спал? — недоуменно поинтересовался Мартин.
— Позже, Март, — откликнулся Тротт, выдыхая дым. — Долго объяснять.
— Просто чувствую, что вечер готовит нам еще немало открытий, — пробурчал фон Съедентент, подвигая к себе горшочек с жарким. — Вы как хотите, а я уже не могу терпеть. После драки с Максом голоден, как собака.
— Михей тоже себя контролировал, — напомнил Свидерский, тоже двигая к себе блюдо, — но нам хватило одного срыва.
То, о чем они негласно договорились не вспоминать, было произнесено.
— Но тогда, — ядовито сказал Тротт, аккуратно гася сигарету и выбрасывая ее в пепельницу, — ты должен помнить и о том, кто его остановил.
В глазах Свидерского дрогнуло сочувствие, и он покачал головой. "Я все помню, — говорил его жест, — но и ты понимаешь, что я прав".
— Но как? — проговорила Вики. — Макс, как так получилось, что ты стал одержимым?
— Я всегда им был, Вик.
Она недоуменно моргнула.
— Просто "одержимость" неверный термин, — объяснил инляндец, оставаясь у окна. Мартин уже, не стесняясь, ел, комично закатывая глаза от удовольствия, и Максу хотелось его треснуть. — Нет никакого чуждого духа, который подселяется к человеку. Это просто особенности нашей крови. Когда кровь пробуждается, ей нужна чужая энергия. Можно заставить темную сущность заснуть, как делал я с помощью импликантов или как это происходит под влиянием эманаций Триединого на храмовых землях. Но если не сдерживать ее, если нет механизма подавления, то сущность требует все больше энергии со стороны. А если выпить много энергии, то это желание становится неконтролируемым. Нельзя себя контроливать и когда ты сильно пьян или во время... во время любых действий, когда отключается разум. В сонном состоянии тоже трудно, но для этого у меня есть щиты. И все равно, Март, тебе очень повезло.
— Я вообще везунчик, — серьезно подтвердил фон Съедентент и почти незаметно погладил Вики по коленке.
— И миру этому тоже повезло, — продолжил Макс, направившись к столу. Поймал взгляд Алекса — скорее задумчивый, чем напряженный. — Что я не высосал тебя.
Виктория выпрямилась.
— Так поэтому ты... — начала она неуверенно.
— Да, — сказал Тротт. Март мгновенно напрягся, и инляндец усмехнулся, сразу обозначая свои позиции. Мне она не нужна, живи, наслаждайся ею, друг. Блакориец все понял правильно, тряхнул волосами, мгновенно превращаясь из агрессивного волчары в домашнего доброго пса.
— Малыш, но у темных-таки весьма специфическая внешность. Черные волосы и ярко-зеленые глаза. А ты, уж извини, окончательно и бесповоротно рыжий.
— Рыжий, — согласился Тротт, садясь и тоже пододвигая к себе жаркое. — Но так сплелись гены, Март. Я потом узнавал — и по материнской, и по отцовской линии белых аристократов в предках было несколько черных. Я единственный из семьи, в ком это проявилось. Да и посмотри на себя, — продолжил он насмешливо, — ваша семья — ветвь старой инляндской знати, натурализовавшейся в Блакории, а ты не рыжий. Игры генов причудливы.
— Не дай боги! — с притворным ужасом отказался Мартин. Свидерский посмотрел на него со слабой улыбкой, перевел взгляд на Тротта и вздохнул.
— Расскажи нам, Макс, — попросил он настойчиво. — Когда ты узнал? Как вообще жил с этим? С чего все началось?
Тротт задумался, прожевывая первую ложку жаркого. Атмосфера быстро возвращалась к привычной, дружеской, на него уже не смотрели, как на чудовище, и даже голова кружилась — теперь от облегчения.
— Началось... — повторил он медленно. — Пожалуй, тогда, когда я осознал, что вижу удивительно реалистичные сны. Или еще раньше. Помните? Когда я начал просыпаться от кошмаров, не помня их...
Глава 19
Шестьдесят лет назад, Иоаннесбург, Магуниверситет
— Макс, ты как?
Максимилиан Тротт плеснул в лицо ледяной воды, поднял взгляд от умывальника, посмотрел на свое покрытое красными пятнами лицо. В зеркале отражался и сонный Михей Севастьянов — коренастый крепыш в майке, в пижамных штанах, зажавший зубами коричневую папиросу. Зеленые глаза его словно мерцали — это подрагивал свет магического светильника в умывальной.
— Разрядился, что ли? — буркнул Тротт в сторону светильника, ладонью вытирая лицо и игнорируя вопрос друга.
Михей пожал плечами.
— Да не должен бы, кастелян говорил, что перед заселением заряжали. Кошмар опять приснился, дружище?
Макс раздраженно втянул в себя воздух. Светильник вдруг перестал моргать. Но это не очень помогло — в его тусклом сиянии они оба, рыжий и светловолосый, выглядели не краше, чем обитатели морга.
— Приснился, — отголосок вязкого сна холодком прошелся по затылку. — Но нянька мне точно не нужна. Иди спать, Миха.
Михей не обиделся. Они вообще уже давно не обижались на подколки друг друга. Глупо реагировать на них иначе чем дружным ржачем, на седьмом-то курсе.
— Да я уже и не хочу особо. Пошли покурим, — он протянул инляндцу еще одну папиросу. — Придешь в себя. А то ты пятнистый, как после взрыва огнесмолы.
Макс, направляясь за другом через холл в сторону балкона, невольно усмехнулся — вспомнил эксперимент, после которого он долго еще ходил с подживающими ожогами, без бровей, волос и ресниц и с дрожащими руками. Перестарался. Зато в него накрепко в буквальном смысле вплавилось правило — в лаборатории забыть о торопливости, строго выдерживать таймер и никогда не оставаться без защиты.
— Кот проснулся? Небось опять зубоскалил? — кошмары у Макса начались на пятом курсе, после плотных боевых практик с нежитью, и фон Съедентент не упускал возможность пройтись по нежной психике друга. Впрочем, это он делал вполне беззлобно.
Над ними опять заморгал светильник, теперь уже в холле.
— Да нет, он спит как убитый, — сообщил Севастьянов, оборачиваясь у двери балкона и с недоумением глядя на светильник, затем на Тротта. Моргнул, помотал головой. — О чем это я? А... да... Ты же заседаешь в библиотеке, не видишь ничего. Ему не до ржача. Он вместо того, чтобы перед работой отсыпаться, по вечерам вокруг Вики на женском этаже вьется, как голубок-девственник, или занимается с ней боевкой на стадионе. А сам теперь за руку взять ее боится. Потом полночи работает, и спит по три часа в день. Что ни говори, дружище, а женщины делают нас больными.
— Меня сия участь миновала, — хохотнул Тротт, проходя вслед за другом на балкон. Его отпускало, и настроение поднималось. Опустился в холодное кресло, щелкнул пальцами, поджигая папиросу. — Они что, снова сошлись?
— А куда им деваться, — грубовато буркнул Михей, тоже прикуривая, — сам же все видел.
Он выпустил дым и вдруг несколько раз с отчаянной злостью долбанул кулаком по перилам. Старое железо задребезжало.
— Ты это оставь, братишка, — проницательно протянул Макс, затягиваясь. — Раз уж Вики после такого его к себе подпускает, значит там все серьезно. Нет, я бы сам от нее не отказался, но переходить дорогу Марту... Да мало ли девчонок в мире?
— Таких мало, — без иронии сказал Севастьянов.
Они замолчали. Михей выпустил дым, прислонился к перилам балкона. За кронами гигантских типанов, пахнущих весной и дождем, светило фонарями здание Университета. Откуда-то с нижних этажей слышна была чуть тянущая музыка патефона и женский смех.
Севастьянов перегнулся через перила, прислушался.
— Третий курс гуляет, — сообщил он, ухмыльнувшись и снова затягиваясь папироской, — заглянем, Макс? Тебе бы развеяться, да и мне мозги прочистить не помешает. Девочки там отзывчивые. Или, может, лучше в бордель какой залетим? Время еще есть.
— Позже, — расслабленно и почти благодушно махнул рукой Тротт. — Садись, Миха, не мельтеши.
Михей опустился в кресло.
— Что тебе снится такого, кстати? Что ты орать начинаешь?
— Картинку не помню, — недовольно сказал Макс. Мышцы снова сжались, закаменели. — Помню ощущение, что лечу с огромной высоты и сейчас разобьюсь, вот и ору от страха.
— А... ты не мерзнешь? — как-то настороженно спросил Михей.
— Нет, — недоуменно ответил Тротт, — а должен? Хотя ты прав, может быть спазматическая реакция сосудов на адреналин. Нет, дружище. Я просто ору, как истеричная старая дева.
Друг фыркнул.
— А я иногда плачу и трясусь от холода. Так что ты не одна тут истеричка, Малыш. Правда, — несколько сконфузившись, признался он, — у меня последний раз было еще до поступления.
