Бешеные мутно-жёлтые глаза гиены впялились в мои глаза. Я сглотнула, чтобы ушли остатки глухоты. Черноволосый гиена вырвал из рук телохранителя шаль и, скомкав, сунул её в карман. Шагнул ко мне, и пришлось поневоле вжаться в поддерживающего меня на ногах телохранителя.

— Не хочешь говорить добровольно — заговоришь на наших условиях! — прошипел черноволосый Дир и поднял руку.

Хотела зажмуриться в ожидании удара, но вовремя скосилась на его пальцы.

Чёрт-чёрт-чёрт! Почему никто из миротворцев не предупредил меня?! И почему я сама всегда смотрела только в лица гиен?!

Я затрепыхалась в ручищах телохранителя, стараясь изо всех сил выдраться, кажется, даже завизжала, вынужденно глядя, как ко мне медленно, но верно приближается коготь, выползший из указательного пальца гиены. И чем ближе становился коготь, тем отчётливей я видела, как с его кончика вниз, по пальцу, стекает жидкость жутко неприятного бурого цвета.

От гадливости, от страха, от предчувствия боли, я всё же зажмурилась и застонала.

— Где Лиенна?! — снова рявкнул чёртов Дир.

— Не знаю! — жалко рявкнула я в ответ.

И распахнула глаза в тот самый момент, когда коготь ткнулся мне в щёку, до сих пор болезненно горевшую, и резко царапнул её.

Ноги оцепенели первыми. Потом я почувствовала, что губы будто распухли. Попыталась выругаться, что Дир — гад хороший. Нижней челюстью пошевелить не сумела. Она будто приклеилась к верхней. А язык словно распух и лежал во рту чугунной гирькой... Потом, как ни странно, телохранитель подтащил меня к креслу, в котором сидел до сих пор гиена Дир, и усадил, словно куклу: я просто-напросто сломалась, когда подогнулись ноги, а телохранитель взял — и пнул по пальцам моих ног, чтобы колени сложились, а я села полностью.

Потом я смотрела, как в тягостном сне: телохранители ушли от кресла с Натальей, но самой ей встать не разрешили, и белая ведьма сидела, уткнувшись лицом в ладони, и подвывала. Тот телохранитель, который держал меня, о чём-то тихо говорил с гиеной Диром, потом уходил куда-то.

Наконец Дир шагнул ко мне и вгляделся в мои глаза. Выпрямился, и я услышала:

— Встать!

Я бы ни за что!.. Но ноги выполнили приказ мгновенно. Я просто выпрыгнула из кресла и вытянулась перед гиеной, как солдат перед генералом.

— Иди за мной! — велел гиена. И повернулся ко мне спиной.

Лихорадочная мысль: "Бежать!"

А ноги послушно затопали за Диром. Я поражалась себе, пыталась сопротивляться, пока не поняла, что та жидкость на гиеньем когте лишила меня свободы воли. И тогда, сообразив всё это, перестала внутренне брыкаться, угрюмо размышляя, долго ли будет действовать отрава.

Без всяких возражений села в джип, видимо только что подогнанный к подъезду. Ещё почувствовала себя важной персоной, несмотря на ноющую боль, которой продолжала гореть щека. Ведь меня посадили позади, как Лелля вчера между миротворцами, только я — между телохранителем и Диром. За руль сел неизвестный мне приживала. Наверное, тоже из бандюг.

Сначала мы ехали по городу, и я всё ждала, что закаменелость всего тела, из-за которой отяжелели мои мышцы, вот-вот пройдёт. Потом почувствовала, как ледяной холод начинает ползти от ног вверх. Стало так страшно, что решила больше не думать, что будет дальше, и только смотреть, куда меня везут.

Потом закралось подозрение, что яд на когте Дира не простой парализующий, но какой-то наркотик. Вот уж когда испугалась, что благодаря власти этого наркотика надо мной все сведения из меня вытащат легко и непринуждённо. Так что я то и дело проверяла язык: зашевелился ли? И уже с облегчением ощущала его неподвижность.

А подозрение появилось, оттого что перед глазами пространство начало качаться, а потом и вовсе поехало. Причём не так, как бывает, при головокружении, а будто я сама повисла в нём и мелко-мелко трясусь... Потом я вынырнула из болезненного впечатления, что вот-вот провалюсь в обморок (а если уже проваливалась?). Меня затошнило, и я с трудом повернула голову к Диру, твёрдо решив: если вываливать содержимое своего желудка, кстати, и так мизерное, то только на этого гада!

Но Дир тоже успел заподозрить неладное и просто-напросто ткнул мне к подбородку открытый полиэтиленовый мешочек. Фу, гадство...

А потом не удосужился вытереть мне подбородок.

Пока я была занята собственными ощущениями, а также впечатлениями организма, город куда-то исчез. Я не поверила глазам, когда обнаружила, что машина едет по ухоженной асфальтированной дороге на две полосы между деревьями.

Это куда же мы?..

Потом испугалась — и одновременно впервые порадовалась, что моё лицо опухло, тяжеленное от Дирова яда: внутренне я уже чего только ни передумала, чего только ни напредставляла, что будет вскоре со мной, попавшей в лапы этих садистов — в последнем я не сомневалась. А внешне так и осталась бесстрастно спокойной.

Деревья закончились, и машина вильнула на повороте, так что я вынужденно навалилась на Дира. Гиена не заметил. Он напряжённо всматривался куда-то вперёд.

По аккуратной поселковой дороге мы подъехали к двухэтажному дому — настолько широкому, что казалось — он вальяжно уселся в границах двора. Дальше ещё несколько десятков метров — и вот мы оказались у ступеней лестницы, ведущей на крыльцо.

Крыльцо широкое, как и сам дом. И на нём прекрасно уместились предметы мебели для спокойного или весёлого времяпрепровождения: лёгкие кресла, столики с вазами, полными цветов... За самым дальним столиком сидели трое — мальчишка Эрик и двое молодых гиен. И что-то мне даже издалека показалось, что гиены эти — его охрана. Телохранителями... э-э... язык не поворачивался их назвать. Я ничего не слышала, но небесная птица оживлённо беседовала со своей охраной.

Тяжело, с натугой повернув шею, я поразилась: Дир смотрел на мальчика, голодно оскалившись. Его внутренняя сущность, гиена, полыхала глазами, уже покрасневшими. И гиена смотрела на Эрика так, словно больше всего на свете мечтала сожрать его.

— Дир, — осторожно позвал его телохранитель, сидящий с другой стороны от меня.

Опомнившись, тот приказал водителю объехать дом.

Здесь, где явно располагались хозяйственные пристройки, меня высадили. Точней — вытащили. Я уже с трудом держалась: ноги на каждом шагу подламывались.

— Куда её?

— В подвал — в бывшую слесарную.

Дир остался стоять у машины, а телохранитель потащил меня волоком за подмышки, причём водитель помогал ему, когда мои бесчувственные ноги зацеплялись за что-то. Остановились они у маленькой дверцы в стене. Водитель торопливо нашарил наверху, над дверцей, ключ от замка и открыл её. Внутрь он заходить не стал.

Телохранитель доволок меня по лестнице в самый низ подвала. Усадил на дощатые ящики, прислонив к бетонной стене. Огляделся и, подойдя к стене напротив, включил свет. Тёмно-жёлтая лампочка тускло, угнетающе действуя на глаза, затеплилась, хотя впечатление было, что её свет постепенно скрадывается, съедается затаившейся везде тьмой... И только когда глаза привыкли к этому, с позволения сказать, свету, как я поняла: ноги совершенно отказали мне — при том, что сознание теперь стало ясным.

— Ну, что... Сиди здесь, — ненужно на прощанье сказал телохранитель. — Сиди и думай, как будет хорошо выйти наружу и рассказать нам всё, что тебе известно. Или остаться здесь — и, увы, не в одиночестве.

Он гаденько похихикал и ушёл, оставив мне такой же ненужный свет.

И лишь спустя время (думаю, прошло не менее пятнадцати минут) я поняла, что он имел в виду... Сначала я расслышала шелест, шорох... Потом на меня, которая не в состоянии была поднять руку или даже всего лишь встать, уставились внимательные круглые глаза-бусинки.

Крысы... Их было так много, что, пребывая в полуобморочном состоянии, я подумала: "А успею ли я выйти, как он обещал наружу? А если он придёт посмотреть, что со мной, слишком поздно? И найдёт здесь лишь моё обглоданное тело?"

Крыса, стоявшая ближе всех к моим ящикам, медленно опустилась на все четыре лапы и так же медленно принялась приближаться ко мне.

Десятая глава

Дыхание частило так, что я боялась задохнуться. Мелкими глотками дышала ртом. Так бесшумней. Боялась, что крыса почувствует беспокойство отданной ей во власть жертвы и рванёт гораздо быстрей вперёд, чем предполагают гиены. А за ней — остальные. Сожрать сразу не сожрут, но умирающей от укусов, заживо поедаемой докричаться до ненавистных спасителей всё равно невозможно — это судя по отсутствию окон, на что я сразу обратила внимание, только появившись в подвале.

Заниматься самоедством и злиться на себя, что никого не предупредила, некогда.

Да и (мелькнула мысль), повторись все события сначала и знай я о них, всё равно бы никому ничего не сказала бы. Дурацкая привычка: сначала должна узнать всё сама и только потом рассказать другим. Не люблю, когда кто-то другой знает о том, что хочу сделать. Сразу пропадает желание доделывать начатое.

Но все эти разумно-неразумные мысли сгинули под напором (почти психической атакой!) медленно приближающегося ко мне подвального зверя. В освещении, тускло жёлтом, давящим адской безнадёгой, крысиные глаза блестели замызганными старыми пуговицами, но зверь не выглядел при этом таким же старым...

А я пошевелиться не могу.

Сглотнув, я мысленно врезала себе по затылку и приказала: "Зато ты можешь думать! Думай! Думай о желании! Сформулируй его как надо!"

Как надо — это значит в высказанном желании не должно быть отрицания.

И я взмолилась к мальчику, к Эрику, представляя его таким же безмятежным, каким видела издалека на крыльце этого богатого дома: "Эрик! Пожалуйста! Я очень хочу, чтобы крысы ушли! Пожалуйста! Пусть они уйдут!!" Я даже услышала свой мысленный вопль, отчаянный и умоляющий...

Неужели не сработает?..

Чёрт, не смей сомневаться, Лидка! Нельзя! Сомнением можно порушить исполнение любого, даже самого никудышного желания! Мальчик сделает это! Он услышит меня, моё страстное желание! Он поможет мне, а потом я сбегу подальше отсюда, вернусь домой и появлюсь здесь снова уже не одна! "Эрик, пожалуйста! Мне страшно! Меня пугают эти крысы! Пусть, пусть они уйдут!!"

Крыса подобралась к носку моих босоножек и обнюхивала мои пальцы. А я ничего не чувствовала: ни её щекотавших бы в другое время усов, ни мокрого прикосновения к коже насторожённого узкого носа. В другое время я отдёрнула бы ногу и завизжала от ужаса и брезгливости...

Следом, осторожно ступая по кирпичному, утоптанному нанесённой землёй полу, потянулись ещё крысы. Одна, вторая... Шесть штук — и все полукругом передо мной... Присматриваются, приглядываются, ждут.

А ещё я одновременно думала о том, что мой внутренний крик — гораздо исполнимей тех желаний, которые высказывают мальчишке гиены. Он легче, потому что базируется всего лишь на желании поставить преграду между собой и подвальным зверьём. Я ничего не хочу получить, никого не хочу убить. Затрат (возможно, энергетических) на исполнение моего желания нужно совсем мало!.. "Это легко, Эрик! — с внутренним плачем упрашивала я, "всматриваясь" в ярко-синие глаза мальчишки. — Моё желание такое лёгкое, что ты его исполнишь махом! Пусть уйдут крысы! Им нужно всего лишь развернуться и утопать по другим своим делам. Пусть крысы уйдут!"

И ждала... Ждала, что вот-вот крыса остановится, прекратит изучающе касаться моих пальцев, поднимет втянутую в шерстистое тело голову, а потом равнодушно отвернётся от меня и убежит по своим делам...

Не могу ни плакать, ни кричать. Робкая надежда, что и боли не почувствую.

Стой!.. Ты не должна думать о плохом для себя конце всей этой истории.

Ты должна думать только о том, что крысы уйдут!.. Ты должна верить в это!

Одна из последних крыс вдруг вырвалась вперёд. Она не стала обнюхивать меня, как та, первая крыса-разведчик. Тёмно-серая шкурка метнулась в обход ноги, которая заинтересовала первую, уцепилась за штанину джинсов на второй и, мелко перебирая цепкими лапками, принялась быстро подниматься ко мне...

Гулкий стук в ушах... Видимая глазам часть подвала закачалась, а потом перед глазами начало темнеть... Я инстинктивно попыталась закричать, но горло, тяжёлое и распухшее, отказалось подчиниться.

А потом крыса оказалась на моих коленях и... Перепрыгнула с них в боковую кирпичную нишу — открытый куб метр на метр, где стояли какие-то картонные коробки. Глухо прошуршала по краям крышка коробки, прогнутая под тяжестью подвального зверя. Крыса коротко взвизгнула и поехала с неё прямо внутрь. Новый стук, шорох — и деловитая пробежка уже внутри коробки.

Сквозь слёзы я наблюдала, как подрагивает коробка от движения внутри...

Пришлось пережить вереницу крыс, которые взбирались на мои колени, чтобы присоединиться к своей товарке. Приглядевшись, заметила, что в эту нишу подвальному зверью попасть трудно из-за прислонённых к ней каких-то железных прутьев, а вот спрыгнуть с её края — легко.

Когда последняя крыса пропала с моих глаз, я перевела дыхание. А потом... На глаза снова навернулись слёзы, а изнутри поднялась горячая благодарность: "Спасибо тебе, Эрик! Огромное спасибо, небесная птица по имени Эрик!"

Наплакалась вволю, до насморка. И, когда в очередной раз рука дёрнулась вытереть слёзы, я внезапно сообразила, что она, рука то бишь, поднялась аж до уровня моего живота. Яд прекращает своё действие? Или Эрик продолжает выполнять мои желания? Одно из которых — свобода!

Всё внимание перескочило на движения, которые из вялых и тягучих становились всё энергичней. Вот теперь, когда надо ждать полной свободы от яда, можно, чтобы времени зря не тратить, заняться руганью собственной неугомонной личности.

Ну ты и дура, Лидка... Как-то я сама от себя не ожидала, что без предупреждения всех участников тайного общества "Все против гиен" полезу в самое логово зверя! "Ты ж никогда раньше такой дурой не была! Ты не то что боялась — тебе вообще не хотелось куда-то лезть, да и вообще проявлять инициативу! Ты, блин, интроверт! С чего бы тебе вдруг захотелось с белой ведьмой пообщаться? Ишь — узнать пожелала, хорошая ли она Зрячая, захотелось! Ничего умного больше придумать не могла?.."

Мысль оборвалась на полуслове.

Я застыла.

Забыла, что надо двигаться — ведь так быстрей можно освободиться от гиеньего парализующего яда, насколько я поняла.

Но застыла.

После моего первого пыльного мешка стоило бы посчитать, сколько их в последнее время обрушилось на мою бедную голову.

Какое желание загадали небесные птицы Лелль и Лена, в квартире Олега в четыре руки создавая очередной вязано-плетёный шедевр?

И не это ли их желание послало меня так легкомысленно к ведьме Наталье?

Но... Благодарила-то я Эрика. А кто на самом деле отвёл от меня крыс?

Закатив глаза и пожалев, что на мне нет цепочки с крестиком (порвалась, а я до сих пор не удосужилась отдать её на ремонт), я попросила: "Господи, сделай так, чтобы Эрика быстрей освободили и чтобы небесные птицы улетели в свой мир! А то мозги себе сломаю, думая, кто из них ведёт меня, помогая себе!.. Ну, небесные, блин! Ну, кукловоды! Сделали из меня полную идиотку и рады, небось?"