Держась той же дороги, мы вышли на шоссе, которое затем превратилось в развилку, перед которой я встала в растерянности. Ну что делать, если я вовсе не помнила дороги! Провалы в памяти, подаренные мне гиеной Диром, отцом мальчика, не давали даже определить, как долго мы ехали.

— Там какие-то огни, — тихо сказал Эрик и зевнул. — Может, пойдём туда?

— Пойдём, — решительно сказала я.

Через полчаса я несла спящего мальчика, обнявшего меня за шею: пришлось, поскольку он засыпал, спотыкаясь и падая от усталости. Шла злая, как черти, и постоянно прокручивала перед глазами, как мы встречаем какую-нибудь машину, чей водитель окажется добрым самаритянином и отвезёт нас если не в город, то к себе, в дом, где мы сумеем отоспаться... Какая же я счастливая — иногда думалось мне. Иду, таща мальчика, чей вес почти не чувствуется...

Вскоре оказалось, что я вошла в деревню.

Вот теперь я совсем пала духом. Городская жительница, я совсем не представляла, как можно постучать в частный дом — среди ночи — и попросить о помощи.

Я сердито тряхнула головой. А может, пройти деревню и выйти к большой дороге? Нет, здесь есть дома, в которых до сих пор горит свет, но... Я не умею вступать в контакт с незнакомыми людьми и уговаривать их пустить... на постой!

Вздрогнула и прислушалась.

Навстречу мне совершенно точно шли местные жители. Жительницы — судя по звонким весёлым голосам, распевавшим грустную песню про чёрного ворона. Дамы, вероятно, были здорово навеселе, а ещё — явно в возрасте.

Они остановились у одного из домов, и в свете деревенского фонаря стало ясно, что их три. По звонким репликам я сообразила, что две уговаривают третью проводиться до конца деревни, а потом вернуться. Та отказывалась, ссылаясь, что у неё ноги уже не стоят. Две энергичные хулиганки послали её куда подальше, впрочем, не забыв предварительно условиться пойти назавтра "погулять" у четвёртой, и распрощались с подругой.

Они шли мне навстречу, сначала звонко-звонко болтая и смеясь, а потом, кажется, углядели, что кто-то впереди обозначился, и замолчали. А я встряхнула сползающее тело Эрика, чтобы удобней было его нести, и пошла прямо к ним.

— Добрый вечер. Простите, не подскажете, кто нам может помочь?

— А чтой-то случилось-то? — полюбопытствовала та старушка, что повыше.

— Мы ехали на автобусе в город, — вдохновенно начала я врать. — И на остановке попросили водителя немного подождать. Мой младший брат... в кустики захотел. А автобус нас не дождался и уехал. А мы... заблудились. Уже несколько часов блуждаем. И мобильный телефон остался в автобусе. Нам бы где-нибудь переночевать, а потом по мобильному позвонить бы. Мы бы потом заплатили, — торопливо добавила я, заметив, что старушки переглянулись.

— От зараза! — в сердцах воскликнула вторая, пониже. — Да что ж там за люди?!

Первая прикрикнула на неё:

— Тихо ты! Вишь, малец заснул? Давно ль тащишь его?

— Как солнце зашло, — почти не соврала я, — мы ещё боялись — дождь пойдёт...

— Хватит на месте топтаться, — решила та, что повыше. — Меня тёть Зоей зовут. Пошли. К Люське (та покивала с сожалением) ты идти не можешь, хоть дом у неё побольше да побогаче моего: у неё там старший сын сегодня напился — орать всю ночь будет, ребятёнка пугать. А у меня лишняя кровать есть — и выспишься на ней вместе с братом. А утром мы тебе любого дитёнка с телефоном поймаем — звони, куда хошь. А то и к соседям зайдём, попросить — язык не отвалится.

У меня от облегчения ноги налились такой тяжестью, что чуть устояла на месте. И плакать захотелось от доброты тёть Зоиной. А она распрощалась с Люськой (наверное, все три подружки?) и повела нас к себе — то есть мы немного вернулись в конец деревни.

Она открыла нам ворота во двор, где лениво брехнула разок на нас дворняга и тут же уложила голову на лапы — досматривать свои сны. А мы подошли к крылечку с калиткой — видимо, чтобы куры не забредали, и поднялись по трем ступенькам сначала в сени, а затем — в избу. С порога тётя Зоя включила свет — одинокую жёлтую лампочку, которая показалась почему-то такой же весёлой и гостеприимной, как хозяйка.

— Сюда дитёнка клади. Голодные, небось, — проворчала тётя Зоя и ушла за занавески — судя по тому, что там мелькнуло, на кухню.

А я положила крепко спящего мальчика на указанную кровать и огляделась. Да, здесь была ещё одна кровать, так что мы с Эриком никого не обездолим.

Хозяйка дома вышла из кухни быстро и быстро же накрыла на стол.

— Буди брата-то, а то потом сон плохой будет. Намаялся, небось, с голоду-то...

Я хотела возразить, но при виде пирогов и трёхлитровой банки молока только выдохнула и осторожно потрясла мальчика.

— Эрик, проснись. Мы поужинаем, а потом можешь спать, сколько угодно.

Мальчик сел на краю кровати и пожмурился сначала на лампочку, потом — на меня.

— Нам предложили переночевать здесь, — объяснила я. — Это тётя Зоя. Она приготовила нам ужин. — И тут же шёпотом добавила: — Эрик, а тебе молоко можно?

— Можно. — Мальчик сонно улыбнулся хозяйке дома. — Здравствуйте.

— Ишь, здоровается, — пробормотала тётя Зоя, с любопытством присматриваясь к нему. — Садитесь, время не тяните — вижу ж, что вы с ног падаете.

Она налила собственноручно для Эрика молока из банки в железную кружку.

Мальчик обхватил кружку ладонями и удивлённо поднял на хозяйку глаза.

— Тёплое. И пахнет вкусно.

— Парное — ещё б ему не пахнуть. Пей-пей, — сказала довольная тётя Зоя. — Как напьёшься, спать будешь как цуцик!

Пирогов оказалось два — один с квашеной капустой, другой с яблоками. Я не выдержала и спросила, откуда у тёти Зои яблоки.

— Так сушёные, — удивилась старушка. — Они на пироги само то дело. Ешьте-ешьте. Я пироги-то люблю ставить. Говорят, рука у меня лёгкая на них.

Поглядев на Эрика, я, плохо владевшая собой из-за бессонной ночи, голода и страха, нервно чуть не засмеялась: мальчишка только так уминал нарезанные пироги, усердно запивая их молоком! А тётя Зоя, кулачком подперев щёку, откровенно любовалась безмолвным признанием собственного мастерства в выпечке, сияя всеми своими морщинками. Лет ей, казалось, где-то чуть за семьдесят. И я вдруг позавидовала ей. У неё есть закадычные подруги, с которыми она может встретиться, тяпнуть по маленькой, болтать обо всём на свете, хохотать, а потом распевать любимые песни, провожая подружек перед сном. Она может назвать свою ровесницу Люськой — и это мне тоже показалось таким замечательным! Я вспомнила свои попытки обзавестись подружками и признала, что сама не слишком утруждалась быть подругой им. И так захотелось, чтобы рядом появилась ровесница, с которой можно болтать, угощать её пирогами — хотя бы сидя в кафе!

Опомнившись, я виновато улыбнулась своим мыслям.

Тётя Зоя показала туалет во время, куда я сводила засыпающего на ходу, но уже с улыбкой на губах Эрика. Она же выдала нам два тонких одеяла, чтобы мы не таскали их друг у друга. Проворчала при этом:

— Мои внучки приезжают, здесь спят — всё тащат одеялки на себя. Вот я и привыкла сразу два давать.

Мы легли, тётя Зоя выключила свет, и я некоторое время следила, как по потолку проезжают полосы, когда мимо дома промчались двое на мотоциклах, на появление которых тётя Зоя пробормотала, видимо, по привычке говорить вслух:

— Ишь, носятся, как оглашенные... — И зашептала совсем тихо: — Господи Исусе Христе... помилуй... и странников в ночи...

Мне даже показалось, она не договорила молитвы, уснула.

Я сама начала засыпать, когда моей ладони поверх "моего" одеяла коснулись пальцы Эрика.

— Она добрая?

— Ага, — шёпотом откликнулась я. — Спи, завтра у нас денёк ещё тот.

Но после его шёпота долго не могла заснуть сама, поскольку теперь в каждой ситуации я теперь видела "руку" небесных птиц. Нет, я, конечно, рассчитывала на доброго дядю, который поможет нам. Но и тётя Зоя оказалось просто подарком судьбы. Ещё бы — женщина, которая может легко войти к любому соседу в дом и попросить мобильный телефон для незнакомых ей, в сущности, людей... На этом последнем соображении я и уснула...

Петух орал так, словно вознамерился заменить пожарный колокол, если такой существует в природе. Он орал старательно и выразительно своё могучее: "Кукареку!", а потом покряхтывал профессиональным повесой, томно и вкрадчиво уговаривающим скромную и стеснительную красотку: "Ко-о... Ко-ко-ко!"

Пришлось проснуться и обнаружить, что Эрика со мной рядом нет. А в избе нет хозяйки. Я выскользнула из-под одеяла, влезла в джинсы и быстро привела постель в порядок, после чего, посомневавшись, сначала заглянула в закуток, где пряталась кухня, и умылась. А уж потом, освежённая, вышла на крыльцо. И усмехнулась.

Эрик сидел на корточках рядом с собачьей конурой и, открыв рот, наблюдал, как пять щенков, прилипнув к собачьему боку и косясь на него, занимаются... завтраком. Время от времени он протягивал руку, чтобы погладить ближайшего щенка, но тут же отдёргивал её под красноречивым взглядом собаки, которая тоже скашивалась на него, хоть ей это было неудобно — лёжа-то.

Подышав свежим воздухом, прохладным и напоённым запахами сада и огорода, понежившись, подставив лицо солнцу, я сошла по ступенькам и, закрыв за собой калитку, подошла к конуре. Эрик поднял голову посмотреть на меня и засиял.

— Посмотри — маленькие собачки!

— Щенки, — машинально поправила я его. — А где тётя Зоя?

— Она на огород пошла. Говорит, пока солнце совсем не встало, сорняки хочет прополоть. А мне разрешила на... щенков посмотреть.

Страшно хотелось узнать, откуда вообще и приживалы, и небесные птицы знают русский язык, но время показалось неподходящим, и я пошла к высокой двери в огород. Тётю Зою нашла за сараем. Она и правда полола грядку с сочными перьями зелёного лука. Теперь-то я её разглядела при дневном свете: когда-то высокая, сейчас она погрузнела, ссутулилась, голубые глаза выцвели, седые волосы она спрятала под весёлой косынкой, а морщинки вокруг рта подсказывали, что она и впрямь любительница посмеяться и попеть во всё горло.

— Доброе утро, — поздоровалась я и присела напротив, тоже принимаясь за прополку.

— Доброе... — улыбнулась мне тётя Зоя и, обдёрнув на колени слегка задравшийся подол пёстренького платья, добавила: — Я быстренько эту грядку пройду и вам завтрак сделаю. А потом схожу к соседям за телефоном.

Когда мы завтракали (стол стоял у окна), Эрик первым заметил, что к дому приближается машина — чёрный джип. И так испугался, что немедленно будто выпал под стол. Тётя Зоя поразилась, но, поняв, что напугала мальчишку именно машина (да и я отпрянула — так, чтобы меня не было видно из окна), помолчав, спросила:

— А что это так-то? Вы не от них ли прячетесь?

— От них, — призналась я и попробовала перевести историю небесных птиц на язык, понятный для неё: — Родители Эрика развелись. Мальчик остался с матерью, потому что отец... обижал его. Но отец — вон тот, черноволосый, месяц назад украл Эрика. Ну... А я нечаянно влезла в эту историю и помогла мальчику уйти от него.

— У-у... Злыдень! — Кажется, тётя Зоя нисколько не сомневалась в моей наскоро выдуманной истории, именно глядя на спрятавшегося под столом мальчика с ошалелыми от страха глазами. — А ну-ка, тихонько выйдите в сени. Уж я вас спрячу — так спрячу!

Чуть не на четвереньках мы добрались до сеней, а потом тётя Зоя показала нам высокие мучные лари, встав на которые, я дотянулась до избяного венца, а затем втащила на чердак, который тётя Зоя назвала пОдлавкой, и Эрика. Мы осторожно проползли по старым стружкам, утеплявшим избу, к кирпичам печи и прислонились к ним. Только отдышались, как мальчик сунул руку в карман и вынул какой-то сверток. Размотал старое полотенце и разломил кусок пирога.

— Тётя Зоя дала, чтобы на подлавке не скучали, — шёпотом объяснил он.

Двенадцатая глава

Держа в руках по кусочку пирога, мы посидели, посидели, а потом — переглянулись и так же, на корточках, помогая себе руками, чтобы не упасть, перебрались к тому месту на чердаке, что возвышалось над окнами избы. Пока дошли, успели чихнуть пару раз, шикая друг на дружку из-за этого, но с носами ничего сделать не могли: стружки видимо, давно лежали здесь и были просто пропитаны пылью, кроме всего прочего, на чердаке было настолько сухо, что некоторые стружки превращались в труху, стоило только наступить на них... Добрались до места, пригляделись. Кроме обычного для деревенских изб вырезанного здесь сердечка, по обе стороны от него, чуть ниже, были ещё две узкие вертикальные прорези, к которым мы и приникли.

И сумасшедшая надежда: а вдруг мы ошиблись? И этот джип принадлежит не гиенам? И черноволосый человек, вышедший из машины, только похож (смотрели-то издалека!) на Дира — на отца мальчика?!

Оказывается, чёрный джип проехал немного дальше — буквально несколько метров, а потом снова остановился — на границе между домом тёти Зои и следующим. На этот раз ошибиться было невозможно. Из машины вышел именно Дир, злой и раздражённый, и заозирался, будто выискивая место для парковки. С другой стороны машины хлопнула дверца, появился второй приживала и приблизился к нему. Я узнала телохранителя Лены.

Низкие тучи бежали по небу, то затемняя его, то оставляя просветы. Примерно такое же состояние было, кажется, и у нас с Эриком. Мы то дышали свободней, то таили дыхание, будто точно были уверены: наше дыхание может выдать нас.

Лишь раз у меня заледенело всё тело, когда я услышала в двух шагах от себя шмыганье и шелестящий шёпот:

— А я не хочу... Не хочу...

Эрик плакал, глядя на отца с отчаянием.

Я шагнула к нему и пожала его ладонь.

— Я рядом. И я хочу вместе с тобой поехать к твоей маме! Я так сильно этого хочу! Я прямо вижу, как мы едем с тобой к твоей маме!

И снова прильнула к прорези.

Дир огляделся, а телохранитель, недовольно хмурясь, что-то бросил ему.

Ничего не понимая, я следила, как Дир опустил голову, расслабив плечи. Он постоял так немного — и вдруг подтянул брючины джинсов и встал на колени, прямо в траву, не поднимая головы... Я представила глаза изумлённой тёти Зои, наблюдающей это странное зрелище...

Телохранитель продолжал осматриваться, будто не замечая странных действий Дира. А тот ссутулился, сидя на коленях...

Хорошо, что, прежде чем спросить, задать логичный вопрос, что собирается сделать его отец, я успела обернуться к Эрику и остолбенела: мальчик не просто плакал, а рыдал, с трудом удерживаясь, чтобы не плакать вслух, для чего прикусил палец. На моё движение он вскинул голову и бросился ко мне уткнуться лицом в живот.

— Зачем?! Зачем он так со мной?!

Ужаснувшаяся из-за его отчаяния, которого не понимала, я обняла его и снова приникла к щели. Никакого соображения, что происходит, зато могла всё ещё наблюдать.

Сидящий на коленях Дир поднял голову. В лучах солнца сверкнули слёзы, бегущие по его лицу, а потом дымка колдовского марева покачалась в воздухе — и я оторопела: сквозь человеческую личину черноволосого я увидела не гиенью морду, а прекрасное лицо ангела! Небесная птица?! Но как?! Как такое может случиться?!