"Твердь‟.

'Встать мразь! Вставай С...‟ — Закричал Ринч.

Продолжая орать, Васка подскочил к Винту, и пару раз, сильно удал его ногой — оба пинка пришлись в область ягодиц. Спящий мужчина что-то пьяно пробормотал, возмущаясь столь неприятной побудкой. Однако расслышав и узнав голос своего командира, как мог быстро — опираясь руками о стену, поднялся на ноги.

'Ты чего паскуда творишь?! А?! — Голос Ринча, извергающий в основном отборный мат, разносясь по комнате служившей одной из камер гауптвахты, резал уши. — Су...‟

Вадим Смирнов молчал, и нечего не понимающим взглядом смотрел на командира. А это только усиливало ярость последнего. В подтверждение этого вывода, Винт пару раз падал от ударов в челюсть, и снова подымался. Правда, при этом он старался закрываться от летящих в его голову кулаков Бизона. Так что неизвестно чем бы это всё окончилось, однако Васка резко остановился, с нескрываемым омерзением во взгляде, осмотрел избиваемого им человека, и буквально выдавил из себя:

'Так хочется тебя прибить. Гадёныш. Однако это для тебя слишком лёгкий выход. Судить тебя будем. — Не оборачиваясь, 'бросая‟ слова через плечо, он обратился к стоявшим возле входа в камеру бойцам. — Вакха, Сыч, что хотите делайте, но, через пол часа, это у...ще должно быть трезво, и стоять перед строем‟.

' Сделаем. — С недоброй улыбкой ответил Вилтих. — У меня кстати, нашатырь имеется — откачаем ‟.

Каких волевых усилий и насилия над собой потребовал от Ринча переход от слепой ярости к холодной рассудительности, этого не знает никто. Как и того, что стоило то спокойствие, с которым Васка выступал перед бойцами: указывая на потупившегося Смирнова, тогда, когда он озвучивал вынесенный им приговор — расстрел. Какого это было лишать жизни того, с кем он не раз ходил в атаку. Но поступить иначе было нельзя: — 'Простишь сейчас, такое же происшествие повторится снова. И прервать череду таких ЧП, будет намного труднее — обойдётся это большими жертвами‟. — Поэтому. Бизон приговорил. А затем, сам командовал назначенной им же расстрельной командой. А собутыльников Винта, судили на следующее утро — сразу же после окончания короткого артналёта, и приговорили к 'проходу сквозь строй‟. Во время этой экзекуции, бойцы, не сильно усердствуя, охаживали провинившихся розгами (главное было не причинение увечья, а моральная составляющая этого действия) после чего, тех, с позором изгнали из отряда. Может быть, это наказание выглядело слишком диким и варварским: однако, оно было лучше расстрела, а заодно, позволяло наглядно показать, что подобное нарушение дисциплины прощаться не будет.

Лорд Никки Лорэ Вильсон-Смит, негодовал. До такой точки кипения он доходил не часто, и таким его почти никто не видел. В 'стрессовом зале‟ — именно такое неофициальное название закрепилось за этим помещением, стоял дикий ор пьяного хозяина замка, звон бьющейся посуды; дополняемый редким грохотом падающей мебели. ...

А началось всё, как обычно — поездки в свой офис, только с самого утра, да собеседников у лорда было больше обычного. Никки долго общался со своими подчинёнными (не ограничился узким кругом среднего руководящего звена), после чего, он неожиданно прервал свой рабочий день и вернулся в свой замок. Где просидел в библиотеке около полутора часов; 'рылся‟ в интернете, изучая статьи, выступления и заявления публичных политиков. Так что, в нужное крыло здания, он шёл с нервно блестящими глазами и пунцово горящими щеками. И это было первым сигналом для посвящённой прислуги, — подтверждением того, что относительно скоро у них прибавится забот, стало то, что входя в 'стрессовый зал‟, Вильсон-Смит запер за собою все двери.

И уже находясь в полном одиночестве, потомок обедневшего, но очень древнего рода, открыл бар и взял из него большую бутыль с высокоградусным напитком, после чего приступил к снятию стресса при помощи алкоголя (чего в повседневной жизни он себе не позволял).

— Вы что, думаете что я каменный?! — Неожиданно прозвучал под сводами небольшого зала Нервозно дребезжащий, пьяный голос Лорэ и через секунду, недопитая бутылка виски разбилась о стену, на которой красовались портреты нескольких конгрессменов. — Думаете, у меня нет права на личную жизнь?! Уверены что мне больше нечего делать, как ликвидировать огрехи в вашей политике?! Ненавижу!

В один из портретов врезался лёгкий стул, тот на котором только что сидел Вильсон-Смит. Удар был такой силы, что древесина, из которой был сделан этот предмет мебели, не выдержала, раздался треск и её обломки разлетелись по сторонам. Само же полотно картины спасло бронированное стекло, предусмотрительно установленное на всех портретах.

Не прошло и пары секунд, как та же судьба, постигла и недопитый бокал дорогого поила.

— А-а-а! ...

Дальше зазвучала череда выражений, фраз, высказываний, достойных низших работников порта и матёрых таксистов, особенно когда последние выясняют при помощи кулаков отношения со своими коллегами. Здесь выговаривалось и то, что он думает обо всех этих публичных людях вообще, и о каждом из них в отдельности. Тирада иногда прерывалась для выбора очередной бутылки с алкоголем, нескольких глотков из неё; проклятия какого либо валяющегося на полу предмета мебели, через который Никки спотыкался, и 'прицельный‟ бросок бутылки в изображение очередного весящего на стене 'оппонента‟.

Лорэ не стеснялся в выражениях. Особенно животрепещуще он говорил о пресс секретарях, тех кто пришёл на сою должность в спокойный период — когда всем казалось что всемирный авторитет королевства непоколебим, а его могущество неоспоримо. Этих пустышках, чьему продвижению по служебной лестнице способствовала только клановая принадлежность.

— Вы, ...! Вы способны только светить своими мордашками, улыбаться! Но ни одна ... из вас не способна достойно ответить на какой-либо каверзный вопрос! Последнее время, что-то я не вижу, чтоб вы ... с честью выкрутились из сложной ситуации! Привыкли ..., почивать на чужих лаврах! ... А ведь этот запас прочности когда-либо закончится! ... А ответ за последствия ваших ляпов, должен держать я, и мне подобные! Нам всё ваше дерьмо и расхлёбывать! ...

Через определённое время (давно уточнённое опытным путём), двери стрессового зала были временно открыты, и в них прошмыгнули несколько специальных служанок, в чьи обязанность входили только особые услуги. ... А со следующего утра, в зале начнутся восстановительные работы. Что тут сказать? Постоянное сдерживание эмоций, временами требует выхода. Иначе эти самые эмоции уничтожат, 'сожгут‟ своего носителя.

Товарищеский суд над собутыльниками Винта был окончен, и обошлось всё малой кровью. Так как приговорённые к избиению розгами, после экзекуции могли не только самостоятельно стоять на своих ногах, но и чувствовали себя относительно хорошо. Что и не удивительно, — нужно было достижение наглядного примера, а не физическое увечье. Так что напоследок, попросив у бойцов прощение за совершённый проступок, и поблагодарив за урок: изгнанные из отряда пьяницы, самостоятельно покинули его расположение.

Вроде всё окончилось хорошо — нездоровый прецедент пресечён на корню и подобное вряд ли повторится. Как говорится в старых сказках: — 'Зло наказано и отныне, можно жить — поживать, и добро наживать‟. — Куда там. Васка, распустив личный состав отряда, какое-то время, буквально на физическом уровне ощущал необходимость 'выпустить пар‟. Что и не удивительно. Описание этой душевной муки не поймут те, кто ни разу в жизни не стоял перед тяжкой дилеммой: — 'Жить ли человеку (ещё недавно находившемуся с тобой в одном окопе и делившемуся последним табаком), или нет‟. Да и общее положение на фронтах необъявленной, но, активно ведущейся войны, было критическим. А именно, Урчики, не смотря на потери, продолжали вести активные боевые действия, усиленно применяли как тяжёлую артиллерию так и всю оставшуюся у них авиацию. В общем, положение у ополченцев было тяжёлым, критичным, но как это ни странно, морально-боевой дух был на весьма высоком уровне. ...

Вот только для рефлексии, у Бизона времени не было — его попросту ни на что не хватало. Поэтому, не успело пройти и получаса, а Васке пришлось созывать своих командиров среднего звена и вместе с ними писать очередной рапорт о том, что заметила на вражеской территории его вернувшаяся под утро ДРГ³⁴; обобщая эти данные с докладами позиционных наблюдателей. Уточнять, что из боеприпасов и вооружения нужно срочно востребовать в 'Военторге‟. ... Дел 'срочно-обморочно‟ требующих его внимания хватало сверх головы. И такая неотложная текучка 'засасывала‟ настолько, что не только полноценный сон, но и короткая встреча со своей любимой Эллочкой — вне служебных обязанностей, для него стали несбыточной, заоблачной мечтой. Были конечно редкие — не запланированные встречи, но они получались слишком мимолётными, и всегда кто либо их прерывал, — по особо неотложному делу.

Нельзя сказать что на передовой, у солдата — по сравнению с его командиром, более завидная жизнь. Опасности и тягот военного быта хватает на всех — не зависимо от занимаемой должности. Но если боец не в наряде, никто не стреляет и оружие в полном порядке, то он может потратить некоторое время на отдых — поспать или пообщаться с товарищами. Чем солдаты обычно и пользовались — при первой же подвернувшейся им возможности.

Именно этим весьма увлекательным делом, в данный отрезок времени, и занималась небольшая группа бойцов. Они сидели в курилке, 'центром притяжения‟ в которой был покрытый окалиной колёсный диск от грузовика — а может быть и автоприцепа. Люди сидели, нежась в первых лучах солнца, где-то в глубине души радуясь наступившей тишине. Они устало сутулились и, по сформированной осознанием постоянной опасности вражеского нападения привычке, не выпускали из рук личного оружия. Над этой группкой, образно говоря, лениво клубясь, подымался к небу табачный дым и убаюкивающей колыбельной, звучал хорошо поставленный бас, изредка перебиваемый прокуренным голосом оппонента. В этом разговоре, участвовали двое из присутствующих, а остальные, только слушали, и внимали каждому сказанному спорщиками слову.

— ... И нефиг мне мозг выносить. — Гнусаво просипел охрипший мужичок. — Я к тебе в душу не лезу, вот и ты не смей мою теребить. Как-нибудь сам со своими переживаниями справлюсь, а понадобится, и за свои грехи отвечу — но не перед тобой ....

— Бог с тобой, если не хочешь, то я тебя ни к чему не неволю. — Обладатель бархатного баса, по — отечески тепло улыбался, был на удивление худощав, что немного смущало людей, впервые общавшихся с этим человеком. — Ты обратился ко мне, задал вопрос, я тебе ответил.

— Дядь Лёха, ну что ты так бычишься? В самом то деле. ... — Заступился за обладателя весьма колоритного голоса боец, по виду мальчишка, максимум только что окончивший школу. — Коль тебе было не интересно. То, какого фига ты этот вопрос вообще задал?

— Да хотел послушать, как Серафим будет нам 'опиум для народа‟ втюхивать.

— Жалко мне тебя Игнат. — Беззлобно глядя как на малого, неразумного дитя, пробасил тот, кого только что назвали Серафимом. — Озлобился ты на весь мир, и эта злоба тебя изнутри сжигает. Отбрось гордыню, откройся, позволь мне исцелить твою душу.

— Прямо при всех, при всей этой честной компании, будешь исповедовать?! — Ответ прозвучал с нескрываемым саркастическим вызовом.

— Нет. Как почувствуешь что готов. Милости прошу.... Подходи в любое время, поговорим наедине — без лишних ушей. А на заданный тобой вопрос, я всё же отвечу. Нет точной даты конца света — не указано ни года, ни его приблизительного века.

— Так это значит, что его вовсе не будет? Враки это поповские!

— Будет. Только его наступление зависит от самих людей — когда их стараниями исчезнет граница между добром и злом.

— Так этого никогда не случится. — Обладатель прокуренного голоса возликовал как будто он только что уличил своего оппонента во лжи. — Все люди знают и видят эту границу. Нельзя перепутать что хорошо, а что плохо — что есть зло, а что добродетель.

Ответом этому прозвучал долгий и тяжкий вздох, после которого последовало вкрадчивое объяснение:

— В мире не всё так просто Алексей, так что сразу во всём не разберёшь. На то он и лукавый, с его кознями: ты его из двери, а он, под новой личиной в окно лезет. Вот вы все посмотрите вокруг, да повнимательнее, и сами увидите как человечество, подавшись искушениям, само, своими руками приближает этот самый Армагеддон. Вот уже и вора пытаются оправдать, мол, он не такой уж и плохой, — не виноватый он, просто у него такая болезнь — природой, от рождения заложена. Бедолагу пожалеть надобно, а не наказывать. Смотрим дальше. Во многих странах, уже и мужеложство становится нормой. Внушили людям, мол, представители сексуальных меньшинств очень милые люди, и достойны проведение парадов и прочей популяризации своего образа жизни. Что? Неужто этих предвестников беды мало? Идём дальше. Самый страшный грех — самоубийство, его переименовали, назвали добровольной эвтаназией и она преподносится всем обывателям как благо. И эту тенденцию оправдывают свободой выбора и самовыражения. Да что мне вам про это говорить? Вы сами всё видите.

Серафим тяжко вздохнул, обречённо махнул рукой, и, помолчав не более пары минут, продолжил:

— Вот мы с вами сейчас и противостоим этому движению человечества к этой пропасти. Стараемся, не позволяем слепнущему миру так лихо мчаться в эту бездну.

Однако Алексей не унимался:

— Ну-у-у, ты и загнул. Если верить тебе, то он, тот самый мир, этакие упыри — придурки и самоубийцы, а мы этакие ангелы спасители и витязи — золото, а не люди. Прямо пробы ставить негде.

— Снова ты Лёха стараешься выглядеть глупее, и хуже чем есть. Как я уже говорил: — 'Мир намного сложнее‟ — в нём нет абсолютных злодеев. Лукавый действует намного тоньше и хитрее — в его распоряжении века и миллионы оступившихся душ. А его излюбленные инструменты это корысть, блуд, честолюбие и прочие человеческие пороки. Играя на этом, он постепенно и завладевает людскими умами и душами.

— Тебя послушать, так такую тягомотину несёшь.... Только, как этим объяснить всё то, что сейчас происходит на нашей земле? Как эту твою возвышенную болтовню, притянуть к объяснению этой, — пришедшей на мою родину беде?

— Ну, если ты так желаешь, поговорю с тобой как с убеждённым атеистом. А начнём с того, что как ты знаешь, нас вылудили взять в руки оружие и встать на защиту своей земли, своей Родины — нас и наших детей начали методично истреблять. Далее. В нашей стране, у власти, слишком долго прибывали временщики, — те, кто поклоняется только золотому тельцу — думает только о пополнении своей мошны. И как это свойственно для подобных личностей, в своей слепой погоне за наживой, они разваливали экономику страны, той которой они по идее должны были служить. Для достижения 'быстрого навара‟, наши правители и их прихлебатели банкротили и продавали всё, до чего только дотягивались поганые их ручонки. Да и тем зарубежным спонсорам, кто помогал этим мелочным людишкам прийти к власти, от такого бардака тоже есть прямая выгода. Они получают возможность грабить страну как недоразвитую колонию, и им можно не бояться, что они будут призваны за это к ответу — законы оголтелого свободного рынка. А тем временем, наше отечественное производство чахнет и уходит в небытие, а некогда выпускаемую им продукцию замещает импорт. Ну и граждане разоряемой страны охотно скупают именно его — поддерживая тем самым пресловутого зарубежного производителя. Да только не нам их судить....