К тому времени как Алан его нашел, Айсен уже был полностью одет, и даже наглухо застегнут, лишь волосы еще не просохли до конца. Молодой человек сидел на выступающем древесном корне, глядя куда-то в никуда и на шаги не обернулся.

Алан подошел ближе, чувствуя, что сказать что-то надо, но не представляя что. В голову не лезло ничего, кроме бесполезного и жалкого "прости", и как он не пытался что-то придумать — получалось еще хуже: что можно сказать человеку после такого... Рыцари вон, и за меньшее убивают, а если попроще — сам бы сейчас себе физиономию набил!

— Айсен... — неловко проговорил юноша, не выдержав этого присутствующего отсутствия.

И знать, где Айсен сейчас — не хотелось вовсе!

— Пойдем домой...— он не нашел ничего лучше.

Молодой человек медленно повернулся и взглянул на мнущегося рядом мальчика непривычно глубоким взглядом: словно взгляд этот, обычно распахнутый навстречу миру, со всем добором и злом, что в том есть, — опрокинулся внутрь себя и теперь отражался со дна бездонного колодца.

Алан невольно содрогнулся, проникаясь мыслью, что кажется, совсем не знал своего тихого и скромного товарища. Но не ушел. Айсен вздохнул, уголки губ дрогнули в намеке на острую горечь улыбки:

— Пойдем, — он поднялся с гибкостью лозы, которая выпрямляется после ливня, — Домой...

Возвращаться в город приходилось пешком: ни один не горел желанием присоединяться к компании. Отойдя немного от места пикника, и поняв, что Алан намерен его провожать, нахмурился слегка, напомнив:

— Твоя девушка обидится.

Юноша запнулся, придержав шаг. Потом тряхнул некуртуазно коротко остриженными кудрями:

— Роже догадается проводить.

Айсен кивнул: Роже добровольно возложил на себя обязанность присматривать за всей этой братией, раз уж его сестра выбрала одного из них, и он действительно не забудет проводить Амелию. Но речь была о другом.

— Она поймет... — сказал Алан, прежде чем молодой человек уточнил свою мысль, — А если не поймет... Ну ее! Мне и сестренкиных выкидонов хватит!

Его спутника передернуло.

— Айсен... — внезапно для себя решился спросить Алан, чтобы прояснить мучивший его вопрос, — То, что сказала Фей о тебе, и наболтал Дамиан об... особых рабах, "школах"... правда?

Юноша покраснел до свекольного цвета, усиленно отгоняя от себя память об увиденном: о каком-то знаке, блеснувшем в самом средоточии мужского естества, выходящего из реки парня... Господи, его в самом деле трогали там!

И Бог весть где еще и как!!

— Да, — с тем же отрешенным спокойствием подтвердил Айсен, глядя на дорогу перед собой.

Алан резко выдохнул, пробуя осознать, что стоит за этим коротким словом. Не получилось... Некоторое время шли молча.

— А здесь ты... ? — юноша осекся от короткого взгляда с долей удивления, и прошептал поспешно. — Прости! Я не должен...

— Нет, — по-прежнему кратко ответил Айсен, отворачиваясь.

И все-таки улыбнулся: у юноши перехватило дыхание, — такой пронзительной была эта улыбка, что казалось, в груди резануло до крови! Новый вопрос он решился задать только у самых стен:

— А... метр Грие?

— Он бы не отказался, — почти равнодушно отозвался молодой человек, все еще целиком погруженный в свои мысли.

— Почему? — вырвалось у юноши. — Если тебе нравятся мужчины...

После этого сумбурного вопроса с предельно ясным подтекстом Айсен все-таки остановился.

— По-твоему, это значит, что мне должны нравиться ВСЕ мужчины? — ровно уточнил он. — И я должен спать со всеми, кому приспичит?

— Айсен, я не это... я не имел виду... — Алан вновь стал густо багрового цвета, глядя на него несчастными глазами, и чувствуя себя едва ли не большим мерзавцем, чем все хозяева Айсена вместе взятые.

— Не ты один так думаешь, — устало сообщил молодой человек.

После недолгой заминки, Алан все же догнал его и пошел вровень.

— Я не думаю о тебе дурно! — тихо, но твердо сказал он.

— Спасибо, — благодарность прозвучала с тоскливой усмешкой.

Само собой, что миновать недреманное око мадам Кер, можно было даже не пытаться! Как и сделать вид, что ничего не случилось. Юноша открыл рот, собираясь духом и не представляя как объяснить их раннее появление да еще без сестры, но Айсен его опередил, ответив на вопросительно приподнятые брови мадам Мадлены:

— Мне стало нехорошо, и Алан меня проводил, — в принципе, он не соврал ни в едином слове!

— Надеюсь, ничего серьезного? — только и спросила женщина.

И тон, и взгляд ясно сказали, что обмануть ее не удалось, — во всяком случае, тому, к кому она обращалась прямо.

— Нет. Наверное, в воде слишком долго пробыл, — улыбка у Айсена вышла немного вымученной, но в целом вполне естественной.

— Конечно, — покачала головой Мадлена, не сводя с него изучающего пристального взгляда, — Иди отдохни...

Молодой человек стал медленно подниматься по лестнице, задерживаясь на каждой ступеньке, но женщина обернулась к сыну не раньше, чем раздался звук, закрывающейся за ним двери.

— Матушка, простите, я объясню, но только когда вернется отец! — почти твердо сказал Алан.

Необыкновенно взволнованный и растерянный вид сына встревожил Мадлену еще больше, единственное, что успокаивало, что если бы случилось, что-то страшное, ни Алан, ни Айсен не стали бы отговариваться, сразу же рассказав старшим.

К счастью, долго ждать и изнывать в неизвестности не пришлось, а вернувшийся Филипп тоже встревожился, уловив серьезную, если не отчаянную решимость сына. Правда, когда дошло до дела, юноша смешался совершенно, не зная с чего начать: с провокационных расспросов Фей о возможности связи между мужчинами...

Интимной связи, — в который уже раз густо покраснев, уточнил Алан, и сразу же понял, что отцу его известно куда больше, чем он предполагал. Но заставил себя продолжить, потому что речь шла совсем не о нем, и замолчать эту "шуточку" было бы пожалуй не меньшей подлостью, что и учинить.

Собственно, начало истории он пропустил, хотя и понял по подначкам Илье, что Фей не впервые подводила разговор к чересчур горячо интересующей ее теме.

(Мадлена нахмурилась и обменялась с мужем быстрыми взглядами).

Все те гнусности, которые с аппетитом выложил Дамиан, исчерпывающе просвещенный по данному вопросу старшим братом, Алан выдал торопливой скороговоркой. Зато, то, что последовало потом...

Направленный на него взгляд отца тяжелел с каждым словом, и это было хуже всего. На мать он даже не смотрел, понимая, что родительское проклятие и изгнание из дома будет еще самой слабой карой за участие в содеянном! И все же он договорил...

Айсену наверняка было куда больнее! — Алан застыл в ожидании должного вердикта, едва способный нормально дышать.

Филипп заговорил не сразу, смерив сына каким-то особенно медленным, подробным, оценивающим взглядом, более глубоким, чем когда бы то ни было...

— Хорошо хоть тебе достало понимания извиниться!

Алан вспыхнул уже от непереносимого стыда.

— Надеюсь, ты уже извлек все необходимые уроки. Ступай! — мужчина поднялся, отворачиваясь. — И знай, что разговор еще не окончен.

— Да, отец, — Алан даже мог поздравить себя с тем, что его голос звучал почти уверенно.

Однако спокойствия не было и в помине! Прометавшись под дверями полчаса, показавшиеся бесконечными, юноша уже не знал, куда себя потерять. Торчать у замочной скважины было низко, но и без того, становилось слышно, когда родители переходили на повышенные тона!

Мать и отец в его представлении всегда составляли один монолитный, неразъединимый тандем, в то время как был кто-то, кто сейчас оставался один... Алан птицей взлетел к спальням, и замер — порыв сорвался в неуверенный робкий стук.

Айсен устало потер виски: голова разболелась на самом деле, уже без обмана. Видеть кого бы то ни было сейчас не хотелось, но мальчик и без того был очень расстроен, не выгонять же его...

Айсен посмеялся над собой. По зрелому размышлению, ситуация определенно отдавала абсурдом: молодой хозяин чувствует себя виноватым перед рабом, за то что не вмешался, когда его знакомые выставили того голым, а раб раздумывает не захлопнуть ли дверь в его же доме перед его носом, потому что нет настроения, видите ли! Толи мир окончательно встал с ног на голову, толи в нем самом за этот год все же что-то перевернулось... Что дальше?

Алан что-то говорил забравшись рядом на подоконник, — молодой человек не вникал в смысл, думая о другом: как ни пытается он жить, смотря в будущее, от прошлого не избавиться никогда. На какой-то миг он даже позволил себе упрекнуть своего благодетеля: пусть подобие свободы — оно пока тоже не принесло ему ничего, кроме боли. К тому же, вот именно, что подобие: еще неизвестно, сможет ли он стать свободным по-настоящему, зато раб из него уже никудышный. Ни то, ни се...

— Айсен, а ты родился рабом?

— Не знаю. Не помню...

Алан опять сконфузился, чувствуя себя после этого безразличного ответа еще хуже, хотя казалось бы хуже некуда. Айсен взглянул на него, и юноша с облегчением снова увидел в синих глазах мягкую улыбку с толикой грустинки.

— Алан, вот уж это имеет самое последнее значение! Представь даже, что ты узнал, будто в этих жилах течет самая чистая и благородная кровь, — он вытянул руку, демонстрируя запястье с белесыми черточками шрамов, — я же все равно останусь собой. Вряд ли это изменит будущее, а уж прошлое тем более!

Алан кивнул, давая знак, что понял. В самом деле, кем бы ни родился Айсен, хоть заморским принцем, — сейчас он раб. Ни от ошейника, ни от помоста, ни от тех мужчин, которые пользовались им по своему желанию, — никакая кровь его не избавила, не в ней дело...

Сердце юноши вдруг вспыхнуло яростной гневной горечью: раб... И что, из-за какого-то куска металла его можно унижать, истязать, насиловать?! Вот уж верно: без вины виноватый... Алан был не настолько наивен либо неискушен, чтобы не знать, что существует великое множество способов добиться от человека покорности и подчинения. Окажись он сам в таких же условиях, один, не имея возможности опереться даже на память о близких, — как долго смог бы не сломаться?

Нет, можно было бы принять разглагольствования Дамиана на веру и усомниться. Если бы речь шла о ком-то другом, а не об Айсене! Да он в жизни не встречал и представить себе не может человека чище душой! Ангел, — пришло на ум.

К тому же, он уже достаточно насомневался на бережке в компании других сладких змеенышей!

И вспомнил тело, которое увидел обнаженным: оскверненный ангел... От понимания этого стало больно почти до слез.

Но прекрасный, неожиданно для себя признал Алан, и испугался — своих мыслей и несомненного отклика на них!

Само собой, что женское тело волновало его весьма и весьма, тут он ничем не отличался от любого пятнадцатилетнего юнца, но как-то до сих пор ему не приходило в голову оценивать с точки зрения привлекательности тело мужское. И не только оценивать!

Боже, выходит он точно так же испорчен, как и прежние хозяева Айсена!

Юноша резко соскочил с подоконника, глядя на удивленного внезапной сменой его настроения парня почти с испугом и медленно отступая к двери.

— Алан? — встревоженный Айсен слегка нахмурился, и тоже поднялся. — Что с тобой?

Юноша беспомощно отступил, не сводя с него завороженных глаз: а ведь он правда красивый! Очень... Не как девушка — ничего женского ни в лице, пусть гладком и нежном (господигосподигосподи... Про что это он!!), ни в фигуре, пусть тонкой и изящной, — не было. Даже волосы острижены аккуратным каре: трубадуры длиннее носят... Он — не девушка! НЕ девушка! Да и ты тоже!

Тогда каким образом он смог задаться вопросом о поцелуе?!

— Я... я... — Алан так и не договорил, отворачиваясь, и зная, что Айсен все понял по тому, как он задержал взгляд на его губах.

Да что такое! Почему все это! Чувство было как будто он стоял на виселице, а из-под ног медленно и верно выбивали опору. Юноша и сам себя не понимал, поэтому то, что его понял Айсен — оказалось ошеломляющим.

Он не сердился, не упрекал, наоборот: Айсен мягко обнял мальчика за плечи и наклонил голову, заглядывая в глаза, хотя они оставались одного роста.

— Не нужно! — тихо, почти шепотом, но с неожиданной с его стороны силой, проговорил молодой человек. — Мы ведь друзья?

Он безошибочно нашел верный тон, несмотря на то, что чувствовал себя отвратительнее некуда: метр Филипп и мадам Мадлена были правы, когда предупреждали его, — сам того не желая, одним своим существованием он все же принес разлад в этот дом, нарушил его спокойствие, смутил невинные души... Самое малое, что он обязан теперь, это объясниться!

Объясниться? Ох! Не так все просто! Не думал Айсен, что когда-нибудь испытает даже тень желания к кому-то, кто не будет его ссейдин!

Однако, объективно, юноша перед ним был маняще, искушающе хорош собой. Он находился в той самой поре, когда хрупкое очарование детства органически сочетается с теми качествами, которые в полной мере проявит и подчеркнет зрелость, составляя собой убойную по степени воздействия смесь. Дьявольский коктейль, разящий в самое сердце, независимо от пола объекта желания и того, в ком оно пробудилось! Верно говорят об этой мимолетной весне: beaute du diable — красота дьявола.

Каштановые кудри, в которых, казалось, запуталось солнце. Такие похожие, на те, родные, — зеленоватые блики в глазах, только куда мягче — как искорки в очаге твоего дома... Твердая линия скул и подбородка. Еще по-мальчишески угловатое сложение, но ширина плеч и манера держать их говорят, что со временем юноша несомненно расправится мужественной и грозной красотой, заставляющей женщин искать опору для ослабевших ног и мечтать о сильных, тех самых — мужских — объятьях...

Коснуться этих немного обветренных губ с первым неуверенным пушком вверху, вкусить его дыхание с примесью терпкого аромата местного вина — впервые не отдавая себя, не отвечая, а целуя самому... Ощутить ладонями тепло загорелой кожи, снова всем телом почувствовать чью-то близость!

И стать для него даже не равным партнером, а учителем и наставником!

А ведь к тому же они отнюдь не чужие! В какой-то степени они уже близки... Но помимо того, что перед ним был сын людей, сделавших ему столько добра, что не расплатиться за всю жизнь, оставалось еще достаточно весомых "но", чтобы позволить себе сейчас просто забыться! Распахнутые навстречу глаза, оставались пока еще глазами ребенка, и это отрезвляло лучше всего.

Айсен дождался очередного кивка.

— Вот видишь! Нет ничего дурного в том, чтобы желать кого-то. Но не стоит переходить к большему из любопытства или прихоти, под влиянием минуты...

Или от одиночества, усталости, отчаяния и тоски, — добавил он про себя.

— Только с тем, кого ты любишь! И если любишь, пол уже не важен, как и все остальное, — закончил молодой человек с улыбкой на устах и неизбывной печалью в глубине потемневших синих глаз.

Алан безошибочно угадал, что в его словах, заключен куда больший смысл, чем даже хотел показать сам Айсен, и мгновенно отправил все свои вопросы и ни с того ни с сего обрушившиеся фантазии куда подальше. Лишь обнял его, испытывая неведомую раньше легкость и огромную признательность к другу: семья — семьей, но хорошо когда есть человек, с которым действительно можно поделиться всем, даже таким!