Фантазм

Просто хотелось сделать что-нибудь для него, сделать приятное.

И, безусловно, — ощутить под руками его расслабляющееся постепенно тело, скользить ладонями по разгоряченной коже, прочувствовав каждый мускул, малейший изгиб... безнаказанно и бесстыдно ласкать родинку между лопатками, и еще одну — чуть ниже поясницы, в то время как колени обнимают поджарые сильные бедра, а ягодицы удобно устроились во впадине под сомкнутыми коленями мужчины... После долгого замешательства юноша все же потянулся, обхватив ладошкой свою предательски напрягшуюся плоть, и прогнулся, слегка массируя пальчиком сомкнутое колечко ануса. Засыпая, Айсен улыбался.

Однако новый день принес новое разочарование. Ссейдин Фейран почти на неделю похоронил себя за свитками и ретортами, не замечая не то что своего раба, а даже что находится на подставляемых ему тарелках и подставляются ли они вообще. Юноша скучал, но беспокоить не решался: с каких это пор, рабы высказывают претензии к господину, что тот, дескать, их мало ублажает!

Внезапный визит, тем не менее, отвлек мужчину, зато после господин трое суток не появлялся дома, не отходя от ложа трудного больного. Айсен ждал его с нетерпением, подготовив не только себя, но и все, что можно пожелать: и любимые кушания отвоевал у Хамида, держал нагретой купальню, едва ли не каждый день перестилал постель по несколько раз, даже саз далеко не убирал, хотя после такого бдения господин скорее всего будет расположен лишь ко сну...

Так и оказалось: ссейдин все-таки умылся, без интереса сжевал первое попавшееся под руку и повалился в кровать, отключившись едва не раньше, чем голова коснулась подушки. Пользуясь тем, что ему никто не может помешать, и чувствуя себя опьяняюще дерзким, юноша тихонько вытянулся рядом, переложив его руку себе на плечо, предварительно зацеловав ее всю...

Пробуждение словно возместило долгие дни и ночи ожидания. Айсен откликался на самый малейший знак, осыпая в ответ ласками, на которые до невольного перерыва не решился бы ни за что! Казалось, что его сердце стало больше него самого, каждым своим колебанием говоря: твой... весь... Только твой! Никого... ничего нет, кроме тебя...

"Твой! Мой господин, мое солнце... Без тебя — небо почернело, без тебя погасли звезды. Без тебя мир — пустыней... Мой господин! Благодатный дождь, прохлада на заре... Ты даешь мне жизнь, каждый раз!

Каждым движением рук. Каждым касанием губ. Ты со мной — и в ладонях моих полная чаша, ибо нечего желать больше...

Фах"рид, ссей"дин вахид!"

Все хорошо! Вот он, господин, да только проснувшись, тот обратил на своего раба не больше внимания, чем на грязное белье, по недомыслию забытое в комнатах, вспоминая о нем от случая к случаю. Растерянный Айсен проглотил недозволенную ему обиду и удвоил старания: по дому и когда ссейдин все же звал его к себе.

Только почему-то последнее стало случаться все реже, и в такие моменты юноша вдруг начал теряться. Он стеснялся, чувствуя, что мужчина не в духе, боялся, что сделает что-то, что разозлит господина.

Возможно, тот устал все время лишь заботиться о нуждах своего раба? Айсен изо всех сил сдерживал себя, не позволяя раствориться в наслаждении полностью, как раньше, — не надо ему всех этих ошеломляющих долгих ласк! Ему уже хорошо оттого, что фахрид с ним. Главное, — что господин хочет его, что он ему нужен. Все это время хозяин баловал его, и наверное теперь его очередь показать, как он может доставить удовольствие мужчине...

Айсен краснел, смущался, но пересиливал себя, стараясь отвечать господину более активно и припоминая самые утонченные ласки: он отдавал их без души другим, так разве посмеет теперь обделить своего единственного!

Заставляя себя оторваться от желанных губ, юноша спускался поцелуями до сосков, нежно трогал их, перекатывая языком затвердевшую ягоду, вычерчивал губами жаркие дорожки на животе, щекоча дыханием жесткие волоски, в то время как руки вторили свершаемому волшебству. Это было священнодействие, почти молитва, он не ласкал мужчину, он поклонялся ему, как богу и никакие слова не смогли бы выразить то, что он чувствовал, более полно... Да и не смог бы Айсен подобрать слов.

Он снова целовал сильные красивые пальцы, которые только что входили в него, заставляя сотрясаться всем телом от токов, прокатывающихся от сокровенного местечка внутри... И когда, погладив губу, один из пальцев скользнул в приоткрывшийся ротик, юноша принял это как намек. Язычок порхал и танцевал вокруг, а потом Айсен внезапно отстранился, передвинувшись ниже. Он помедлил лишь самую малость, ожидая привычного приступа отвращения, который приходилось незаметно душить в себе, но его не было: ничего... ничего в этом плохого нет! Это же не кто-нибудь, это он, его любимый господин, его единственный, дорогой мужчина... Упругие губки обхватили головку напряженного члена, и юркий язычок осторожно лизнул уздечку.

— Решил показать мне ваше знаменитое искусство? — с непонятной усмешкой поинтересовался Фейран, разбив наваждение.

Юноша вздрогнул и дернулся от неожиданности, но ладонь, тяжело опустившаяся на затылок, не позволила выпрямиться. Его держали не грубо, не зло, но похоже не оставляя иного выбора. Сделав над собой усилие, Айсен задавил непонятно отчего и откуда взявшуюся обиду на корню, — он ведь сам начал, — и вобрал в себя член целиком, послушно расслабляя горло. После нескольких движений снова вернулся к головке, играя и дразня, и вдруг, забывшись опять, впервые увлекся, забавляясь, как котенок с мотыльком: прикусывая, накрывая лапками, пробуя шершавым язычком и смешно морща носик, когда сглатывал терпкие солоноватые капли...

Господин Фейран поднялся, потрепал по волосам небрежно и отослал спать, забыв о своем рабе еще на несколько дней. Мальчик сдерживал слезы, молчаливой тенью дожидаясь обнадеживающего знака, и когда мужчина прямо в купальне потянул его ближе к себе с недвусмысленными намерениями — сердечко радостно дрогнуло: отошел, простил... Знать бы только в чем провинился ненароком, чтобы не ошибиться больше!

В этот раз не было поцелуев, господин развернул его спиной, вынуждая опереться на бортик, и сразу же вошел внутрь, лишь слегка смазав податливое колечко мышц. Айсен невольно ахнул.

— Тебе больно?

— Нет! — юноша торопливо затряс головой.

Мужчина взял его быстро и резко, но Айсен глушил стоны, кривя закушенные губки, когда движения становились особенно неосторожными. Излившись, господин заставил его обернуться, и приподнял подбородок, чтобы видеть выражение глаз.

— Ты солгал мне, — строго сказал Фейран.

Юноша испугано смотрел на господина.

— Ты не кончил. Тебе было больно.

Айсен с облегчением улыбнулся: ссейдин еще беспокоится о нем...

— Совсем чуть-чуть! — он поспешил заверить мужчину. — Я привык к боли, мой господин. А с вами даже боль мне в радость...

— Вот как? Все в радость... — тот отступил, убирая руку от паха мальчика, и предложил, — Тогда закончи начатое сам! Я хочу посмотреть.

Растерянный и смущенный Айсен мог только беспомощно хлопать ресницами.

— Или ты никогда не удовлетворял себя?

Юноша вспыхнул жаркой волной стыдливого румянца, а господин уже сам направил его руку, побуждая крепко обхватить полувозбужденный пенис ладошкой и двигая ею.

— Ну, нравится? — поинтересовался мужчина на ушко, придвигаясь обратно.

— Не знаю... — запинаясь пролепетал мальчик.

Тело-предатель остро реагировало даже не на действия с той его частью, благодаря которой он тоже относился к мужскому роду, сколько на тесную близость ссейдин, его дыхание над ухом, аромат его волос у щеки, жар его тела... ладошка стала влажной.

— Нравится, — заключил господин Фейран и отпустил его, позволив завершить омовение.

Больше он его не звал, а чуть позже, вовсе прогнал от себя, перестав обращать внимание совсем: не больше, чем на предмет обстановки.

У Айсена вся подушка от слез вымокла, просохнуть не успевала: за что, почему ссейдин сердится... Хоть бы сказал, что он не так сделал!

Да только где это видано, чтобы рабы у хозяев отчета требовали... Раб это вещь.

Хорошо, пусть вещь! Но ведь и вещь, может быть дорогой сердцу, любимой...

И даже самая любимая вещь не может быть нужной все время, но о ней потом все равно вспоминают! Обязательно вспоминают!! Пусть ударит, накажет, — вымаливать прощение будет счастьем... Только не прогоняет от себя! Юноша тихо глотал слезы, когда господин в очередной раз проходил мимо, не удостоив и взглядом мимоходом.

"Где взять сил, чтоб дождаться тебя?

Как могу не ждать!

Ты дыхание мое, кровь в моих жилах — без тебя сердце не бьется... Ты огонь, что дает мне жизнь, ты вода — без тебя я умру от жажды...

Единственный мой, неповторимый, — нет меня без тебя! Ты — господин, ты — хозяин, пощади! Смилуйся, не отсылай от себя...

Что тебе мои слезы — твои ноги я умою ими... Что тебе мое горе, — для тебя я стану воплощенным счастьем! Что тебе моя радость, когда радость моя это ты..."

Грустная мелодия медленно угасала, сливаясь с едва слышным журчанием фонтанчика. Пальчики замерли, обессилено опустившись на ореховый корпус...

— Айсен!

В единый миг юноша оказался на коленях перед господином, замерев в напряженном ожидании приговора.

— Я вернусь только вечером, — сухо сообщил хозяин, окидывая отстраненным далеким взглядом, — И у меня будет гость. Проследи, что бы было готово все необходимое и даже сверх того.

Айсен поклонился, чудом не растянувшись на узорчатой плитке, голова пьяно кружилась: вспомнил!! Впервые за столько долгих пустых дней и еще более долгих ночей обратился, назвал по имени... А важный гость — вот уж удача: само собой, что не старый Хамид, все еще тихо кипевший негодованием, будет прислуживать за столом.

Понятное дело, что на рабов особо не смотрят, но на него же смотрели! Тот же франк, который еще и полапать успел... юношу передернуло от неприятного воспоминания.

К тому же, на этот раз он сам постарается, чтобы на него смотрели, и впереди будет долгий вечер...

Целый вечер рядом с ним! Часы неторопливой беседы, пока он сможет безнаказанно быть так близко, чтобы почувствовать тепло его тела, краем взгляда ловить его(!) профиль, быть может, коснуться рук, подавая после омовения полотенце или вручая чашу...

Воодушевленный представившейся возможностью снова заинтересовать собой господина, Айсен беспорядочно метался по дому, не в силах сосредоточиться на чем-то одном: ему все казалось, что что-то не так, не достаточно хорошо, не так, как нравится ссейдин! Когда в самом деле прибыл гость, юноша утратил уже всякое соображение, лишь каким-то самым недоступным краем сознания отмечая за собой новые прегрешения:

...не так! Поклон должен быть ниже и с прогибом...

Нельзя! Как бы не хотелось — нельзя! Смотреть в глаза это недозволенная дерзость... хозяин сам вспомнит, когда ему надо!

Ступать надо легче!

...Еще легче, как по облаку...

И внимательнее, — а то чуть о ковер не споткнулся!

Осторожнее! — чашечка с кофе возмутительно громко звякнула...

Увидел! Даже по руке погладил! Вахид"дин...

Как могу — так пою тебе, единственный мой! Скажи слово, дай знак — ...

Верный саз лежал тут же, дожидаясь приказа.

"...А вдруг! Ну, вдруг...

Наскучит ученая беседа. Вдруг пожелают потешить себя музыкой. И...

Ведь нравились господину его напевы!.."

Айсену было все равно! Любого, самого незначительного жеста, — было достаточно для того, чтобы мальчик с готовностью выстелился к ногам господина, охотно воплощая собой самую непредсказуемую фантазию, самый малый его жест...

Юноша дождался.

Отвлекшись от обсуждения наиболее оптимального устройства перегонных кубов и полезных свойствах спирта, и провожая к тому, что могло подтвердить его выводы, — господин Фейран обернулся на пороге, прежде чем провести многоуважаемого коллегу в свою главную вотчину:

— Айсен!

Мальчик снова бросился к нему, разбив одну из чашек.

— Постели гостю, — последовало распоряжение, и господин снисходительно не указал на новое прегрешение.

Усмешка. После которой ссейдин произносит раздельно, — чтобы не осталось никаких сомнений:

— Почтенный Ахмади Низам — очень важный гость! Я уверен, что ты будешь приветливым с ним... Полагаю, что он не разочаруется и останется доволен твоей выучкой. Уж потрудись!

Больно... теперь всегда больно, но вдруг показалось, будто сердце из груди вынули. Ладошки встрепенулись двумя крыльями и — замерли обессилено... И господин и гость его уже давно ушли, а Айсен все никак не мог подняться с колен: наоборот, хотелось лечь, свернуться в комочек и заскулить тихонечко от рвущейся в груди боли — больнее еще не было!

За что, за что, за что... — белые губы тряслись, проговаривая одно только слово.

Плечи судорожно вздрагивали, юноша сухо всхлипывал, но слез не было. Вздохнуть не получалось, даже перед глазами все поплыло. На ноги его подняло бессознательное желание спрятаться, найти какой-нибудь укромный уголок, забиться в него и кричать, кричать, кричать... как он не кричал даже под Магнусом. Наступив на осколок, Айсен порезался, но не заметил, что кусочек стекла пропорол кожу и застрял в стопе, — этой боли он не ощущал все заглушала другая.

Он хмуро смотрел на кровавый след, пытаясь собрать разлетевшиеся на еще более острые осколки мысли и найти хоть какой-то смысл. Он же должен быть!

Конечно, для господина гость очень важен, а раб это всего лишь вещь. Даже самую любимую вещь могут отдать попользоваться... Что с ним, в самом деле! Подумаешь, еще один мужчина из многих...

Не надо многих!! Ну, пожалуйста, не надо! — Айсен едва не рухнул вслед за обороненной стопкой постельных принадлежностей, и вцепился в стену так, что сломал ногти, — Только один нужен, единственный... его единственный... теперь особенно!

Он представил, что через короткое время чужое тело опрокинет его на эти самые простыни, которые он стелит, чужие руки будут трогать его везде, что в него войдет кто-то, кто не будет его ссей"дин — захотелось умереть. Отчетливо и ясно, и мысль, что почтенный Ахмади наверняка не будет к нему жесток — лишь скользнула где-то на периферии помутненного сознания.

Даже если тот будет ласкать его всю ночь напролет — это гадко!!

Айсен беспомощно заметался, потом поник, съехав на пол: что делать, как спастись... В ноги бы ему броситься, как тогда, — так ведь сам отдал!

Отдал...

Просто отдал.

Юноша не услышал шагов, только ощутил, что его поднимают.

— Что же ты у порога сидишь? — тон был теплым, но мальчик задрожал от ужаса.

Придерживая за плечи, мужчина подвел его к кровати и усадил на краю. У Айсена вырвался какой-то невнятный придушенный звук, голова откинулась, если бы его не держали, он упал бы обратно.

— Что с тобой, дитя? — почтенный Ахмади убрал с личика перепутанные растрепавшиеся волосы и развернул его, — Почему ты так боишься?

Проницательный взгляд с интересом встретился с глазами юноши: черными из-за жутко расширенных зрачков, — изучая некоторое время увиденное.