Царь

— Не стоит поднимать шум, отец Мелентий.

— Давно бы показался, так и шуметь бы не пришлось, — огрызнулся иеромонах.

— Какие новости?

— Войско королевича готово к походу и скоро выступит.

— И какие же силы удалось собрать Владиславу?

— Много! Одних конных почти восемнадцать тысяч, да еще шесть тысяч венгерской и немецкой пехоты.

— Ого! А много ли гусар?

— Двенадцать хоругвей, да еще рейтары.

— Недурно!

— А сверх того гайдуки, да обозные, да слуги и всяко разные...

— То есть не менее двадцати пяти тысяч бойцов, — задумчиво сказал Михальский, — а этого, зачем притащили?

— Это капрал "Черных рейтар". Они только что прибыли из Империи.

— Хорошо, отойдем подальше в лес и там без помех допросим.

— Нам нужно как можно скорее возвращаться в Москву.

— Вам нужно! Я дам вам несколько человек в сопровождение. Они помогут добраться до места и сообщить государю обо всем, что вы узнали.

— А ты?

— А у меня тут еще дела.

— Но...

— Не беспокойтесь, когда я и мои люди понадобятся, мы будем рядом. А пока военные действия для королевича Владислава начнутся немного раньше, чем он думает. Благословите меня.

Сказав это, Корнилий опустился на колено, и царский духовник осенил его крестным знамением и протянул крест для поцелуя. Михальский истово приложился и, поднявшись, постоял какое-то время рядом. Затем мужчины обнялись и по православному трижды расцеловались.

— Что вы пили, отче, — немного удивленно спросил Михальский, услышав ядреный запах.

— Зачем тебе это знать, сын мой, — добродушно усмехнулся иеромонах, — еще решишь попробовать, да не справишься. Нет уж, эту тяжесть я один понесу.

— — — — — —

* Василиане. — Униатский монашеский орден святого Василия.

* * *

— Я счастлив приветствовать ваше царское величество, от имени моего государя, всемилостивейшего короля свевов, готов и вендов Густава II Адольфа... — рассыпался в учтивостях только что прибывший посланник шведского короля.

Обычно, узнав о приближении посольства, ему навстречу высылают приставов, с тем, чтобы встретить их с необходимой помпой, и заодно уберечь от возможных неприятностей. Затем дипломатические работники какое-то время отдыхают, а дьяки и подьячие посольского приказа готовят все к торжественной аудиенции и церемонии вручения верительных грамот. Однако я в последнее время нахожусь в несколько взвинченном состоянии и, узнав об их прибытии, велел тащить в Кремль немедленно, что и было тут же исполнено. После этого мне в очередной раз пришлось убедиться, что служащие мне стольники и стряпчие понимают все буквально.

— Здравствуйте Георг, — немного хмуро поприветствовал я в ответ господина Брюнно.

— Прошу простить меня, но известия о приеме были так внезапны, что я совершенно не успел подготовиться к нему должным образом, — продолжал посланник, косясь на хмурых бояр, сидящих на лавках. — В частности, остались не распакованными дары нашего христианнейшего короля...

— Оставьте эти безделушки до следующего раза, господин посланник. Я так рад видеть, доверенного человека моего брата короля Густава Адольфа, что их отсутствие никак не может омрачить мой бурный восторг.

Даже если бы Брюно был менее опытным дипломатом, то и в этом случае он сообразил что дело нечисто, настолько явно прозвучало мое неудовольствие. Тем не менее, бессменный представитель шведского короля в России сделал вид, что никогда не слышал ничего более приятного и расплылся в улыбке.

— Его королевское величество, так же весьма ценит дружбу вашего царского величества и желает вам и вашим владениям всяческого процветания.

— Это очень любезно с его стороны, — буркнул я, — и очевидно, что перемирие заключенное им с королем Сигизмундом, это и есть высшее проявление его дружбы.

— Война потребовала так много сил и средств от нашего бедного королевства, — извиняющимся тоном заявил посланник, — что неожиданное предложение мира, не могло не найти отклика в милосердном сердце короля.

— А известить нас об сих обстоятельствах, у него просто не было времени, — немного саркастически воскликнул я.

— Совершенно верно, ваше величество, — с жаром принялся уверять меня Брюно, — к тому же условия перемирия были более чем заманчивыми и...

— И король совершенно забыл о такой малости, как союз со мной?

— О, как вы не справедливы! — оскорбился посланник, — разумеется его христианнейшее величество, заключая это перемирие, помнил обо всех своих обязательствах и предпринял все усилия чтобы соблюсти интересы своего союзника.

— И каким же это образом, позвольте спросить?

— Ну... — Брюнно явно мучился, пытаясь подобрать слова, — его величество отклонил все документы, где титул вашего величества указан ненадлежащим образом...

— Иными словами, в тексте заключенного им перемирия мое имя не упоминается вовсе?

— Э...

Похоже, что посланник явно не ожидал, что я буду осведомлен о деталях заключенного между поляками и шведами договора и потому оказался в сложной ситуации. Впрочем, мне от его затруднений было не легче. Если бы документы, привезенные Петерсеном, попали ко мне раньше, все можно было хотя бы попытаться исправить. Увы, датчане или кто-то еще, ловко под них маскирующиеся, помешали мне получить информацию вовремя. Верный Клим каким-то невероятным образом разнюхал о тайных переговорах поляков и Оксеншерны и хотел меня предупредить, но не успел. Не знаю, причастен ли к этой поганой истории сам старина Аксель, но если да, то моя месть будет ужасной!

Оснований подозревать канцлера было хоть отбавляй. Я никогда ему особенно не нравился, и он был против нашего с Катариной брака. А то, что я уселся на Московский трон, совершенно не добавило симпатий в мой адрес. Так что если бы я свернул себе шею где-нибудь в русских снегах, граф Оксеншерна совершенно не расстроился по этому поводу. А если учесть что мой маленький сын остался бы единственным наследником Мекленбурга, пожалуй, и обрадовался.

Еще одним документом в сумке Петерсена было письмо от герцогини Вольфенбюттельской. Матушка тоже подозревала шведов в нечистой игре, правда по другому поводу, и постаралась меня предупредить:

— Мой дорогой Иоганн Альбрехт, — писала она, — я знаю, что вы став русским царем сменили имя, однако позвольте вашей старой матери именовать вас по-прежнему, тем более что срок, отпущенный мне создателем, подходит к концу. Увы, я с каждым днем чувствую себя все хуже и возможно, что когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. Однако пока мои силы не иссякли, а разум ясен, я хотела бы сообщить о некоторых обстоятельствах имеющих касательство вашему царскому величеству. Несмотря на то, что вы давно не появлялись в вашем княжестве, а возможно как раз поэтому, оно процветает. Ваша супруга, принцесса Катарина Шведская ведет дела твердо и с разумной рачительностью и с этой стороны ее совершенно не в чем упрекнуть. Тем не менее, ваша затянувшаяся разлука вселяет в мое сердце определенное беспокойство. Но когда я поделилась этим беспокойством с ней, она открыла мне весьма странные обстоятельства, каковыми я спешу с вами поделиться. Дело в том, что король Густав Адольф изъявил непременное желание жениться на известной вам графине Браге. Разумеется, его мать, королева Кристина и риксдаг совершенно не поддерживают его величество в этом безумии и твердо дали понять, что подобный мезальянс может пагубно отразиться на правах на престол для потомства от этого брака, подобно тому, как это случилось с наследниками короля Эрика.* Однако король Густав Адольф не внял этим предупреждениям, и заявил, что в таком случае объявит своим наследником вашего сына, для каковой цели даровал ему титул герцога Вестгётландского. Похоже, что это прожект произвел на вашу супругу весьма сильное впечатление. И ее нежелание переезжать в Москву связано не столько с питаемыми ею религиозными чувствами, а с надеждой видеть вашего сына наследником шведской короны, а впоследствии и королем. Я, как могла, пыталась указать принцессе на шаткость подобных надежд и возможные печальные перспективы потери уже имеющейся короны, но она оказалась глуха к моим словам. Зная ее как в высшей степени благоразумную даму, я была весьма удивлена подобной недальновидностью, столь ей несвойственной ранее и склонна приписывать это воздействию небезызвестного вам епископа Глюка. Да простит меня Всеблагой Господь на суд которого я скоро отправлюсь, но этот священнослужитель оказывает на принцессу Катарину и маленького Карла Густава влияние, которое не будет слишком большим преувеличением назвать дурным. Впрочем, не могу не отметить, что ваш сын, к счастью, всячески сторонится этого человека и окружающих его шарлатанов именующих себя предсказателями. Однако ситуация может измениться в худшую сторону и я настаиваю, чтобы вы приняли по этому поводу самые серьезные меры. Скажу более, я весьма удивлена, чтобы не сказать разочарована, что вы не приняли их ранее. Пять лет — слишком большой срок, чтобы оставлять без последствий столь нетерпимую ситуацию. И если надежды распутать сложившийся узел нет, то вы должны решить его кардинально.

Засим остаюсь вашей любящей матерью,

герцогиня Вольфенбютельская Клара Мария.

Post Scriptum. Вдова вашего бедного дяди Георга, скоро выйдет замуж. Ее избранником стал ваш другой дядя нынешний епископ Каминский Ульрих Померанский. Мой брат человек в высшей степени порядочный и благовоспитанный и я надеюсь, что он будет хорошим отцом вашему юному кузену Иоганну Альбрехту Дарловскому. Герцоги Франц и Богуслав горячо одобрили этот брак и надеются, что он принесет свои плоды. Но в любом случае, Иоганн Альбрехт Посмертный старший и пока единственный в своем колене представитель дома Грифичей. Надо сказать, что его рождение оказалось крайне неприятным сюрпризом для бранденбургского дома, но пока они ничего не предпринимают.

Post Post Scriptum. Все эти годы, я как могла, заботилась об одной известной вам особе и ее ребенке. Не могу сказать, чтобы они были для меня обузой, ибо любовь которой они одарили меня в ответ на заботу, сторицей возместила все мои усилия. Однако отпущенное мне время подходит к концу, и я настаиваю, чтобы вы вспомнили о своем долге по отношению к ним. Они, разумеется, не останутся без гроша после моей смерти, однако только вы можете дать им положение.

— — — — — — — — —

*Эрик XIV — шведский король из династии Ваза, женившийся на простолюдинке и затем свергнутый своим братом Юханом. Дети от этого брака были лишены прав на престол.

Я несколько раз перечитал это письмо, пока не заучил его наизусть. Не знаю, какая сила смогла вынудить герцогиню Клару Марию расстаться с маленьким сыном, ибо у этой женщины поистине железная хватка. Однако если она и задолжала когда-то мекленбургскому принцу, то сейчас расплатилась с лихвой. Емко и точно моя матушка расставила все точки над i, определила опасности и подсказала пути решения. И не ее вина, что это послание немного запоздало. Впрочем, запоздало ли? Мой добрый друг Густав Адольф уже не тот мальчик, с которым мы подружились на палубе "Благочестивой Марты" восемь лет назад, восторженно паля из пушек по торчащим из балтийского моря скалам. Теперь он вырос и совершенно спокойно предал меня ради того что полагал для себя важным. Разумеется, я ни на секунду не поверил в эту комбинацию с объявлением наследником моего сына. Вдовствующая королева Кристина, конечно, хорошо относится к своей падчерице, но не настолько, чтобы любить ее детей больше чем своих внуков. Сейчас Густав женится на малышке Эббе, потом она нарожает ему кучу детишек, его власть тем временем окрепнет и он, как и собирается, покроет себя воинской славой. Кто тогда вспомнит о завещании в пользу племянника? Скорее оно просто перейдет из разряда тайных в несуществующие. И ведь он, подлец, не только меня предал, но еще и свою сестру! Все точно рассчитал: и ее добропорядочность, и то что она слишком шведка, и ее приверженность лютеранской вере... и разлюбезная моя Катарина Карловна не поморщившись заглотила наживку. Полагаю, что и Глюк не так просто угодил в ее ближайшее окружение. Этот святоша хоть и выглядит иногда дурак дураком, но вовсе не так прост, как старается казаться...

А теперь еще это перемирие. Густав Адольф не может не понимать, что как только польская армия занятая осадой Риги освободится, она попрет на меня. Но, не моргнув глазом пошел на это. Почему? А ведь он все точно рассчитал! В сложившихся условиях Владиславу не победить. Ну, возьмет он в осаду Смоленск. Ну, простоит под ним год или два. Я соберусь с силами и разобью его... или он меня. Но, все равно, в случае победы, больше чем пару тройку городов он не захватит и Москвы ему не видать как своих ушей. Поляки этого не смогли даже в той истории, где царем стал Миша Романов, а уж сейчас и подавно! И как бы не закончилась эта война, моему закадычному дружку всё в кассу, потому, как и мы и поляки от нее ослабнем. Ай да Густав, ай да сукин сын! Н да, хороший из тебя король получился, друг хреновый, а король хоть куда!

— Простите, что вы сказали?

Елки! Я что последнюю фразу вслух произнес?

— Господин Брюно, — начал я пристально глядя в глаза посланнику. — У Нас есть к вам поручение. Вы должны немедля известить Нашего брата короля свевов, готов и вендов Густава II Адольфа, что Мы желаем развестись с его сестрой принцессой Катариной Шведской, по причине не выполнения ею супружеских обязанностей, а также крайнего, я бы даже сказал, лютого, несходства характерами!

— Что?!! — На выпученные глаза изумленного дипломата было больно смотреть, но я еще не закончил.

— Кроме того, я прошу содействия Нашего брата в немедленной отправке ко мне Нашего сына принца Карла Густава и дочери принцессы Евгении. Как известно дети суть плоть и кровь отцова и должны находиться при нем. А то, что принцесса Катарина удерживает их вдали от Нашего величества, прямо и недвусмысленно противоречит Нашей воле. Dixi!

Фух! Похоже, впервые за время ношения короны, я, как и подобает монарху, столько времени говорил о себе во множественном лице. Посланник выглядит так, как будто его мешком огрели. Бояре по-немецки не больно-то понимают, но кажется, прониклись интонацией и тоже настороженно помалкивают. Вельяминов, скорее всего, понял, но молчит и правильно делает. Не до него сейчас.

Скажу сразу, я вовсе не собираюсь всерьез разводиться с Катариной. Нет, она мне нужна больше чем когда либо. Я хочу всерьез изменить быт своего царства и без царицы, принадлежащей к царствующему дому тут не обойтись. От королевской дочери не так просто требовать соблюдения домостроя. Так что сначала изменения коснутся моей семьи, потом ближних бояр, потом дворянства, а там глядишь и до остального народа дойдет. Можно конечно и как Петр I в моей истории, насильно резать бороды и полы кафтанов, но я хочу эволюции. Плавной и по возможности мирной. Только надо, чтобы она приехала и перестала ерундой маяться. И братец ее немного в себя пришел, а то вообразил невесть что. Интриган хренов!